Заказ - Константин Кульчицкий

Панама предполагал дожидаться директора либо в том же кафе, либо ещё где-нибудь, где можно будет продолжить разговор с Серёжей и Аней, а то и заново пересмотреть лежавшие в портфеле бумаги… Но не судьба. Свихнутые конники немедленно нашли рядом с судейской ложей свободные места на трибуне – и, видимо продолжая «знаменитое питерское гостеприимство», задались целью объяснить дремучему невежде суть таинственной перепрыжки.

Неохотно устроившись на трибуне, Антон Григорьевич впервые как следует присмотрелся к конкурному полю… и ощутил где-то глубоко внутри тот особенный трепет, который испытываешь, встретившись с настоящим. Будь то картина Рубенса, или песни Высоцкого, или… вот эти устрашающие, по полтора метра, заборы – и люди верхом на великолепных, одно другого краше, животных. Люди, сумевшие превратить достаточно странное, с точки зрения современного технократа, занятие в искусство самого высокого толка…

Вот выехал на золотистом коне седовласый спортсмен. Судя по тому, как публика его принимала, – всадник высочайшего класса и вероятный претендент на победу. И в самом деле, первые несколько препятствий он взял совершенно играючи. Но Аня опытным глазом отследила нечто, для Панамы совершенно невидимое, и предрекла:

– Ой, рискует-то как… не упал бы… У него Малинник недавно болел, только-только восстановился…

Лучше бы она этого не говорила! Конь на манеже ни дать ни взять услышал её и немедленно вспомнил о своём нездоровье. Очередной прыжок… и в момент приземления ноги у Малинника подломились. Невесомый клубок рыжих мышц, вдруг ставший беспомощным и очень тяжёлым, в полном смысле слова грянулся оземь. Человек в алом рединготе перелетел через голову лошади…

Антон сжался, словно от удара. Так, будто сам пролетел кувырком и распластался в желтовато-буром песке… Он испытал величайшее облегчение, когда всадник и конь благополучно поднялись на ноги и стали отряхиваться.

Аня же отозвалась на падение именитого спортсмена загадочной фразой:

– Ох ты!.. Ну, Наташе теперь за двоих…

Панама хотел спросить, что она имела в виду, но сразу забыл. Золотого Малинника сменил на поле иссиня-вороной жеребец под седлом спортсмена-армейца…

Позже Антон Григорьевич сформулировал свои тогдашние чувства точно и коротко: зов предков. Его предки были казаками, не мыслившими себе жизни без стремени и седла. И вот теперь он, далёкий потомок, ни разу не прикасавшийся к живому коню, сидел на трибуне в большом северном городе. И, забыв обо всём, пытался решить, который конь ему нравится больше всего. Вороной? Серый в яблоках? Белоногий рыжий Рейсфедр?..

То есть под конец перепрыжки Аня и Сергей казались Панаме гораздо менее свихнутыми, чем поначалу. Или, может, их сумасшествие оказалось заразным?..

В оргкомитете секретарша без промедления отвела их в маленькую комнатку – временный офис директора-распорядителя. Александр Владимирович был уже на месте и разговаривал с кем-то по телефону. Прикрыв трубку рукой, он кивнул на стулья возле стены:

– Присаживайтесь. Я сейчас… – И оперативно, в несколько фраз, свернул разговор. – Слушаю.

– Александр Владимирович, в Сайской городской прокуратуре возбуждено уголовное дело по факту кражи лошади с ипподрома… – начал официальным тоном Панаморев.

– А я тут при чём? – поднял брови директор. Нападение есть лучшая защита; матёрого администратора этому не требовалось учить.

– Дело в том, что, по свидетельству очевидцев, в том числе и его непосредственного жокея… – Антон кивнул на Серёжу. – Вы, между прочим, знакомы?

Александр Владимирович нейтрально-вежливо улыбнулся:

– Весьма косвенно.

– Сергей Путятин, мастер-жокей международной категории.

– О-о, премного наслышан!.. – Улыбка директора стала искренней, он явно был рад, что не ошибся и вручил VIP-карточку тому, кому надо. – Очень рад официальному знакомству!

– Так вот, – неумолимо продолжал Панаморев, – по утверждению очевидцев, этот конь находится сейчас здесь. У вас во дворце. В команде шведов под кличкой «Сирокко»…

Судя по лицу Александра Владимировича, поверить в это ему было не легче, чем в сообщение о внезапном захвате «Юбилейного» марсианами. Сергей приготовился яростно отстаивать свою правоту… и вспомнил, как сам точно так же не верил меньше суток назад, когда Аня брякнула очевидную, с его точки зрения, дикость. Директор даже аргументы привёл те же самые, что и он в том разговоре:

– Исключено! – Александр Владимирович поднял перед собой обе ладони, словно отгораживаясь от Панамы. – Вы, как мне кажется, не вполне понимаете, о чём говорите. Лошади, которых привозят сюда, имеют международные ветпаспорта. С цветными фотографиями. Плюс разные сертификаты, ветеринарные документы! Наконец, сразу после мандатной комиссии они проходят выводку, где всё сверяется… Нет, нет! – Директор даже рассмеялся. – Полный абсурд!

– И тем не менее, – голос Антона Григорьевича остался спокойным и скучноватым, и Аня поняла, что он имел в виду, говоря об эмоциях, на которых далеко не уедешь, – тем не менее, – продолжал Панама, – есть факты, позволяющие предположить, что дело обстоит именно так.

Люди, облечённые полномочиями следователей-важняков, редко отправляются в дальние командировки просто затем, чтобы отмочить дурацкую шуточку и уехать обратно. Директор перестал смеяться и заподозрил, что по крыше «Юбилейного» действительно разгуливали марсиане. Он положил руки на стол:

– Какие факты?

– Простите за избитую фразу, но я не имею права их разглашать. Тайна следствия. Просто подумайте, послали бы меня за тыщу верст киселя хлебать без веских причин?

– Ну, не знаю… – Директор потёр рукой лоб. – В наше время всяко бывает…

Панама был всё так же бесстрастен:

– Если возникают какие-либо сомнения относительно моих полномочий, свяжитесь с областной прокуратурой. Там вам подтвердят, что я не самозванец. А в горпрокуратуре Санкт-Петербурга лежит факс, где написано, что я – начальник следственной бригады, следователь по особо важным делам. Позвоните прямо сейчас, чтобы легче было разговаривать. Прошу. Телефон перед вами…

Александр Владимирович закачался на стуле.

– Ну… зачем уж так… Я вас понимаю. Но и вы поймите меня… Я за эти соревнования отвечаю. Вы представляете, какой разразится скандал?.. Это крупные международные!.. Петербург только-только рейтинг начинает набирать как европейская конноспортивная… Устроим скандал – и кто к нам после этого поедет? Да никаким калачом…

– Понимаю. Очень хорошо понимаю. – Панаморев пристально смотрел на директора. – Мне тут, – он впервые позволил себе слегка улыбнуться, – господа конники уже кое-что объяснили. Так что давайте без конфронтаций. Лучше вместе подумаем, как бы и соревнованиям вашим репутацию не испортить, и следственные мероприятия должным образом произвести…

Директор-распорядитель ответил важняку столь же пристальным взглядом. «Остановить следствие я не имею права, – вот что на самом деле сказал ему Панаморев. – И вам, милейший Александр Владимирович, не позволю…»

– Хорошо. Чего вы хотите?

– Нужно подтвердить или опровергнуть факт наличия у шведов чужой лошади. Для этого – первое: никто не должен знать о наших подозрениях. Повторяю – никто! Второе: необходима кровь лошади по кличке «Сирокко». Для генетической экспертизы.

– Так он же сегодня не выступал, – удивился директор.

– Вот именно. А как вы думаете, почему?

Александр Владимирович забарабанил пальцами по пачке «Мальборо», лежавшей перед ним на столе.

– Понятно…

– Имейте в виду, эта кровь нам нужна совершенно официально. Взятие должно быть произведено с согласия владельца. И оформлено протоколом за подписями самого шведа и свидетелей… Надеюсь, Александр Владимирович, вам вполне по силам это организовать. Чтобы без международных скандалов…

– Да… – Директор потянулся за сигаретой. – Задали вы мне задачку… Курите, прошу…

Пододвинул гостям пачку и пепельницу и крепко задумался…

Конь шёл и шёл…

Середина лесной дороги заросла тонкой реденькой травкой, но в колеях лежал плотно сбитый песок, и копыта оставляли на нём чёткую вереницу следов. Ночью будет дождь. Он смоет следы.

Паффи плёлся вперёд, вяло перебирая ногами и низко опустив сухую, точёную голову, словно уставшую держаться на некогда гордой шее.

Куда он шёл? А Бог знает… Ему было всё равно. Люди его не искали. Люди не хотели любить его, не хотели помочь. Но дорога оставалась местом, где их присутствие всё-таки ощущалось. И к тому же по ней было легче идти… Неизвестно куда…

Ну почему?.. Почему люди в машине не взяли его с собой?.. Неужели так испугались? Конечно, лошадь, одиноко бродящая посреди леса, выглядит тревожно и странно. Паффи понимал это. Ему был понятен и страх матери, испугавшейся за детей. Но… он ведь так примерно себя вёл… Не подходил близко, не лез… Всячески старался не напугать… И всё равно… чем-то им не понравился…