Лазурное море - изумрудная луна (СИ) - Евгения Кострова

Айвен же ожидала лишь смерть, но она не страшилась ее, а скорее приветствовала всем сердцем, с нетерпением дожидаясь скорейших нежных объятий крылатого мрака. И закрывая свои глаза, она думала о том, что совсем скоро сможет отдохнуть в безмятежной темноте, где нет криков и голода, где не обитает холод и зной, и больше не придется тосковать по объятьям любимых, оставивших ее на этой занесенной дюнами и песками земле. Ее оставляли в живых больше для усмирения тех женщин, что не желали отдаваться доброй воли их надсмотрщиков, и для верующих и читающих в ночи благословенные тексты, не было ничего ужаснее, чем оставаться в одной комнате с проклятой, в чьих жилах текла славянская кровь. Они даже не смотрели на нее, боясь, что их настигнет небесная кара только за один случайный брошенный взгляд, и тогда даже в иной жизни их будут преследовать только несчастья и страдания. Поэтому те горестные девы, что были заперты вместе с ней, прикрывали лица истрепанными лоскутами чадры, стараясь быть как можно дальше от нечестивой, ведь тени, что окружали ее, могли дотянуться когтистыми щупальцами до их душ.

Она попыталась передернуть затекшими плечами, вызвав жгучую волну боли, пронзившей трахею огнем, но призрачная тяжесть так и не прошла, пульсируя в затылке и набирая силу. Девушка невольно улыбнулась краешками губ, вызвав хриплый вдох у тех, кто ненароком замечал это выражение на ее орошенных кровью и ссадинами устах. Если она и умрет раньше, то только от физического бессилия, и она никак не могла понять, отчего до сих пор душа теплилась в теле, отчего до сих пор не воспарила над этим миром, растворяясь в воздухе и небе. Это было ужасно наблюдать за другим миром из стеклянной перегородки, невидимой для тех, кто располагался в драгоценных ложах, возлежа на мягких софах. В одном мире рабы умирали от жажды и боли, тогда как в другом дворяне и знатные вельможи пировали, пробуя лучшие яства, и на губах, что расплывались в улыбках довольства, застывали сочные капли воды. Нагие красавицы танцевали в свете солнца на рубиновых платформах, и золотая хна кружевными орнаментами укрывала их тела. Еще один вид пыток — заставить приговоренного на смерть безвольно наблюдать за красотой потусторонней

Айвен увидела богатый черный кафтан из бархата, стоявшего перед ней мужчины, расшитого золотыми нитями и темно-аметистовыми камнями, что изображали разъяренного льва на широкой и сильной груди, кожаные сапоги до колен, блестящие чистотой, малахитовый тяжелый пояс на пояснице, что удерживал двойные хризолитовые клинки. Она хрипела, поднимая подбородок, чтобы разглядеть человека, стоявшего перед ней, и по переносице стекала горячая капля пота, застилая прозрачность взора. Для тех, кто был по другую сторону стены, это было обычное зеркало, но Айвен знала, что мужчина смотрит прямо на нее, вглядываясь в ее глаза испытующе и остро, вонзаясь в самую суть души. Девушка застыла, казалось, что сама кровь остановила свой бурлящий алый поток по венам, когда он опустил свой взор на ее кровоточащие ноги, исполосованные уродливыми глубокими и длинными шрамами, затем он оглядел ее закованные руки со сломанными пальцами. Мужчина обжигал своим взглядом, словно прикасался к ней руками, и стыд охватил ее за одно свое существование. За то, что предстала перед ним ничтожной и жалкой, в сравнении с его благородным и статным образом. Перед ней стоял настоящий дворянин, в чьих жилах текла древняя аристократическая кровь, причисленных к золотому поколению. Никогда прежде она не встречала таких глубоких глаз из чистого золота, в которых скрывался нежнейший медовый поток и драгоценная яшма, и рассвет, окаймляющий снежные долины. Она приоткрыла губы, чтобы сделать вдох, и ресницы ее затрепетали, потому что ей хотелось плакать от увиденной красоты. Ей почудилось, что вновь она увидела закат в позднюю осень, когда листья клена укрывают мир в бурый отлив. У него были короткие темные волосы, как перья черного ворона, сверкающие от дождя, как ночь, что расцветала в безлунье. Длинные ресницы темнее угля, и черные соколы на его веках взмахивали крыльями, когда он опускал свой взгляд. Но его положение, занимаемое в блистающем обществе, она узнала еще прежде, чем прониклась великолепию его завораживающих очей. На висках его были шрамы от золотой маски, которые носили в карательных отрядах, а по вытатуированным символам, что спускались кружевными арабесками до самых скул, заплетаясь в лозы, Айвен поняла, что он возглавлял гильдию смертников. Они действовали только по строгому приказу Императора, сметая любую погибель на своем пути, но в первую очередь, изничтожая тех, кто пришел с севера в поисках иной и лучшей жизни, оскверняя южную Империю.

Он пришел, чтобы убить ее, не оставив даже праха и пепла после исполнения смертного приговора. Мужчина продолжал смотреть на нее сквозь отделявшее их стеклянное пространство, и Айвен улыбнулась ему добро и нежно. Улыбнулась так, будто увидела возлюбленного или близкого по крови, друга, что обнимал ее все эти ночи, проведенные в болезни и усиленных терзаний за собственную жизнь. Мукам наступил конец, долгожданный сладостный конец.

И она прошептала:

— Я ждала тебя, — глаза ее наполнились слезами.

— Где же ты был так долго?

Она бы протянула руку к стеклу, к его бездонным глазам и мягким чертам лица, холодному выражению и плотно сжатым губам. Человек был высок и хорошо сложен, и когда он засунул руки в карманы, она успела разглядеть, как сверкнули драгоценные перста на длинных и ухоженных пальцах. Он поправил рукав своего кафтана, оглядывая себя, и когда мужчина собирался уходить, слившись с бурлящей толпой, его под руку взяла женщина с удивительной золотой маской на лице, проходящей металлическими перьями между глазниц и переносицы, и на ресницах ее сияли крупицы бриллиантовой россыпи. Айвен не говорила на общем языке, как и не знала она ни одного наречия Османской Империи, но внутренний огонь, который плененная почувствовала внутри себя, когда их тела соприкоснулись друг с другом, заставил ее вздрогнуть. Человек улыбнулся женщине, и эта улыбка напоминала, что угодно, но только не приветствие любовника. Его губы коснулись ее подбородка, медленно спускаясь по тонкой линии шеи, оставляя алые полосы, когда его клыки прикусывали кожу оттенка кремового жемчуга. В бесстрастном выражении были опасность и страсть, и невообразимая хищность. Его объятие больше походило на цепи, что сковывали ее, но волна жара пролилась вдоль застывших мышц, когда она внимательно смотрела, как его рука проводит тяжелую линию вдоль оголенного позвоночника женщины. Она была в роскошном длинном черном платье из полупрозрачного кружева, что ткали из тончайшей паутины, и золотая диадема увенчивала великолепные золотисто-бронзовые локоны. Невероятно редкий цвет волос среди восточных женщин, считающийся одним из символов настоящей красоты, и корона из лазурных и опаловых крокусов увенчивала голову пышным соцветием изумрудно-лазоревых красок.