Любовь за вредность - Татьяна Герцик

Но если отбросить в сторону присущую мне привычку к ёрничеству, мне было очень хорошо в его руках. Хоть и непривычно. Я ждала боли, и она была, но вовсе не такая уж страшная, как мне представлялось. После я сразу заснула, одурманенная накатившей истомой.

Проснулась под утро от невыразимо приятного чувства тепла и защищенности. Поначалу мне показалось, что это отголоски сна, но ощущение необычной тяжести на талии подсказало, что это не так. Я медленно приоткрыла глаза и вздрогнула — Евгений не спал. Он с тихой ласковой усмешкой смотрел на мое розовое со сна лицо. Потом провел пальцем по контуру моих губ и довольно прошептал:

— Сразу видно, что тебя страстно любили.

Я с недоумением приподняла одну бровь. Что он хотел сказать? Евгений прижался лбом к моему голому плечу и признался:

— Я никогда и не предполагал, что так приятно ласкать любимую женщину.

Вздрогнув, будто он меня ударил, я опустошенно подумала: любимую? Что это еще за выдумки? Он не может, не должен так говорить… Евгений скованно продолжал, стараясь исключить все сомнения:

— Конечно, я тебя люблю… Неужели ты думаешь, что я стал бы ходить за тобой хвостом, если бы не чувствовал ничего подобного?

От его слов мне стало очень холодно, и я зябко передернулась. К чему все так усложнять? Хотя мужская любовь легковесна и быстро проходит. Их, как правило, манит лишь недоступное.

Но теперь я из разряда недоступного перешла в разряд доступного и, думаю, скоро плавненько перейду в разряд ненужного. Что в принципе вовсе не плохо. Просто не стоит раздувать из мухи слона. Что это за глупый ритуал — обмениваться после сексуального акта любовными словесами? Для проформы? Не дождавшись ответного признания, на которое явно рассчитывал, Евгений снова потянул меня к себе.

Он не ушел под утро, как я думала, а с непринужденным видом вышел со мной на завтрак. С откровенным пренебрежением осмотрев наш убогий корпус, заявил мне, гордясь своей предусмотрительностью:

— Как хорошо, что я взял двухместный люкс. Нам с тобой там будет вполне удобно. И администрацию предупредил, что ко мне приедет жена и жить мы будем вместе. Питаться тоже будем в нашем ресторане. Так что после завтрака я тебя отсюда забираю…

До меня еще не дошел смысл его слов, а он уже выскочил из фойе и оказался вне пределов слышимости. Возмущаться было бесполезно. Я немедленно закипела, погрозив вслед ему кулаком. Заметив мои агрессивные жесты, ко мне подошла зевающая Лена. Посмотрев на мое сердитое лицо, спросила:

— Чего это ты такая злая с утра пораньше?

Не успев придумать ничего достоверного, я все честно ей рассказала. Она пожала плечами:

— И что в этом плохого? Поживешь по-человечески, с собственным душем в номере. Да и жить в комфорте гораздо приятнее, чем в этой конуре. Будет о чем вспоминать…

Мне показалось, что последнюю фразу она сказала не только о комнате с удобствами. В этой фразе явно читалось предупреждение — так и жизнь пройдет, а ты и не заметишь… В этом она была непререкаемо права, поэтому, когда в десять я вернулась в номер и обнаружила там мирно читавшего мой роман Евгения, не стала кидаться на него аки разъяренный лев, а мирно спросила, где он живет. На его лице отразилось такое недоумение, что мне стало смешно. Похихикивая, я начала собирать вещи, а он смотрел на меня с таким изумлением, будто я была зелененьким инопланетянином.

Проверяя, не забыла ли я чего, оглядел малюсенькую комнатенку, подхватил мой чемодан и вышел. Внизу объяснил дежурной, что номер свободен, поскольку я буду жить с ним, а вот питание мы переводим в ресторан. Она с плохо скрытой усмешкой кивнула, решив, что перед ней обыкновенный адюльтер, которые она за свою службу в этом заведении наблюдала много-много раз.

Элитный шестиэтажный корпус высился посредине густой стены вековых сосен темно-коричневым массивом. Я не могла определить, нравится мне сочетание темного кирпича и темной зелени или нет. Присмотревшись, решила, что определенный шарм в этом есть. Половину первого этажа занимал большой ресторан, достоинства которого я смогла оценить позже.

С комфортом расположившись в его номере, я собралась на процедуры, проигнорировав попытку Евгения затащить меня в постель.

От моих не слишком приятных слов: «Я сюда подлечиться приехала, так что в моей программе ты идешь вне конкурса, исключительно в свободное от важных дел время…» — он закаменел и обиженно отвернулся, опустив руки.

Его слишком откровенная попытка демонстративной обидой выжать из меня раскаяние с треском провалилась: я похихикала и удрала на процедуры, оставив его дуться в одиночестве.

Зато вечером он отыгрался на мне по полной программе, в буквальном смысле. Одним словом, этой ночью спать мне не пришлось. Едва я начинала дремать, истомленная его настойчивыми ласками, как он будил меня снова и снова, зажимая мой рот поцелуями, чтобы не возражала.

За неделю я на своей бедной шкуре осознала, почему молодоженам так необходим медовый месяц, — если бы у меня не было возможности подремать днем, укрывшись от него в спелеокамере, не знаю, как бы я выжила.

Мои опасения растолстеть от слишком обильного питания оказались совершенно безосновательными — я похудела так, что все наряды болтались на мне как на швабре, и чувствовала я себя, как бродящая по ночам сомнамбула. Единственное, чего мне страстно хотелось, — выспаться. Я и не подозревала, что мужчина может быть настолько неистощим. Я даже спросила Евгения, не принимает ли он стимуляторы, но он поклялся, что ничего подобного не делает:

— Я же добивался тебя почти год плюс воздержание, вот и результаты. И невинно поинтересовался: — Неужели тебе не нравится?

Слегка призадумавшись, я была вынуждена признать: если бы не усталость, мне это занятие нравилось бы, и очень, но признаваться в этом я ему не стала, чтоб не загордился.

Вечерами мы прогуливались в прежней компании. Евгений больше напоминал статую Аполлона — был так же молчалив и привлекателен. За одним исключением — на нем была одежда. Сначала дамы пытались втянуть его в общий разговор, потом бросили это бесперспективное занятие. За несколько дней они так привыкли к его молчаливому сопровождению, что зачастую начинали говорить о своем, о девичьем, забыв, что рядом лазутчик из вражеского стана.

В субботу Лена уезжала домой. Мы с Евгением провожали ее до станции, на машине Евгения, разумеется. Мне очень хотелось предупредить ее, чтобы она никому о моей жизни с Евгением не говорила, но он не отходил от нас ни на шаг. Когда до электрички оставалось десять минут, я напряженно попросила: