Курсант: Назад в СССР 7 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— На бережке прикопал, — зло ухмыльнулся Потрошитель. — Если выбьешь мне сносную одиночку, так и быть, покажу.

Я едва удержался, чтоб не сплюнуть.

— Зачем ты убивал женщин?

— А ты догадайся. Раз такой умный мент. Ну? И откуда ты только, Андрей Григорьевич, такой взялся мне на голову. Местные бы меня никогда не вычислили.

— Попробую предположить, — продолжил я, — что в детстве, которое ты провел в детдоме, тебя часто били и унижали. Некоторые советские детдомы хуже тюрем. Это наша боль.

Берг скрежетнул зубами, я понял, что мыслил в правильном русле.

— Ты поклялся отомстить матери, которая обрекла тебя на многолетние страдания. Но мать ты не нашел. Или она уже к тому времени умерла.

— Сдохла, сучка… — зло прошипел практикант.

— Тогда ты решил мстить всем женщинам, которые бросили своих детей и на которых есть отметина в виде шрама внизу живота. Вот только не пойму, почему ты убивал женщин, родивших именно с помощью кесарева сечения?

— Так я появился на свет. Однажды в детдоме старшаки заперли меня в подвале на всю ночь, сказав, что я кесареныш и ненастоящий ребенок. Что мать от меня потому и отказалась, что рожден был неправильно. В подвале меня покусали крысы. От них не отобьешься, а ночь никак не кончалась. Тебе, наверное, такого переживать не приходилось! Но к утру я собрался с силами. И прибил самую большую крысу обломком трубы. И знаешь что? Остальные больше меня не трогали. Они стали пожирать мертвую тушку убитого вожака. И тогда я понял. Что прав и силен лишь тот, кто убивает. В детдоме я был слаб и тщедушен. Но жажда мести заставляла меня постоянно работать над собой. Я стал заниматься в спортивных секциях. Во всех, каких только можно было. Падал от усталости, но не бросал подготовку. Растил и лелеял свою месть. И она меня поддерживала. Но когда вырос, понял, что это не совсем правильно. Что силу можно применить и во благо, уничтожая кого-то, кто недостоин жить.

Голос его был низким, зловещим, он расползался по комнате, как дым от тлеющего огня.

— Женщины, бросившие своих детей, по-твоему, недостойны жить?

— Нет… Я хотел пойти работать в милицию. Уничтожать преступников. Но меня не взяли из-за банальной аллергии. Зря… Из меня бы получился отличный сыскарь. Я не прошел медкомиссию. И тогда я понял, что сам по себе против целого мира. Я больше не стал сопротивляться своей сущности и поступил в медицинский, чтобы лучше изучить анатомию человеческого тела.

— Раны на девушках были хаотичны, за исключением разреза на животе. Не похоже, что ты хорошо научился резать.

— Я всё умею. А это… Когда я на них нападал, в меня будто вселялся зверь. Я оглушал их, чтобы те не орали, а потом просто кромсал ножом, не мог остановиться. Такой приступ животной ярости. Когда возбуждение проходило, я делал имитацию кесарева. Чтобы люди поняли, за что эти сучки поплатились жизнью. Но они ведь ни черта не поняли, да? Идиоты…

Я откинулся на спинку стула. Чувствовал, как по телу разливается слабость. Кожа на руках побледнела. Черт… Где там скорая? Похоже, мне она тоже понадобится…

Глава 27

— Андрей, Андрей! — кто-то настырно меня тормошил.

Я открыл глаза. Надо мной навис Погодин. В глазах пелена, голова гудит, язык прилип к небу.

Блин... Все-таки я отключился. Рука пульсировала, отдавая болью во все тело, будто на ней разворачивался бульдозер. Я с трудом встал со стула. Погодин меня придерживал. Я глянул на пустую окровавленную кровать и похолодел.

— Твою мать! Где Берг?

— Да увезли его в больницу с конвоем, — успокоил меня Федя. — А ты на стульчике сидел и отключился. Я тебе скорую вызвал. Ты с Потрошителем на одной машине отказался ехать.

— Фух-х… — выдохнул я. — Я уж думал, он отгрыз себе вторую руку и снова сбежал. Ни хрена не помню. Сколько времени прошло?

Я облизнул пересохшие губы.

— Часа два. Препараты перестали действовать. И, похоже, у тебя шок от потери крови, — Погодин помог мне подняться. — Тебе срочно в больницу надо. Переливание делать. А ты за маньяком гоняешься. Мы бы и без тебя его взяли с Серегой здесь. Надо было тебя сразу в стационар везти. Так и коньки отбросить недолго.

— Берг хитер и расчетлив, — задумчиво проговорил я, вспоминая непростую ночку и еле ворочая языком. — Если бы с вами что-то случилось, это было бы на моей совести.

— Ну чем бы ты нам помог? — в комнату вошел Вахрамеев и подхватил меня с другой стороны. — Сам еле на ногах стоишь, и пистолета нет. Кстати, по рации сообщили, что нашли твой Макаров, когда рассвело. В дежурке он сейчас.

— Ну, если бы я вам не помог, то хотя бы сдох бы с вами за компанию. Зато с чистой совестью, так сказать.

Мне было неудобно, что меня ведут с двух сторон, и я ничего не мог сделать, кроме как повиснуть на своих более крепких товарищах.

— Э-э, нет, — замотал головой Вахрамеев. — Рано нам умирать. Мне еще младшую тянуть до конца школы. А у тебя, Андрюха, есть дети?

Я замотал головой.

— Ну, а жена или девушка?

— Жены нет, а насчет девушки — уже и не знаю.

— Как это? — опешил Вахрамеев.

— Все сложно… Из-за работы.

— Привыкнет, — кивнул со знанием эксперта Сергей.

Я в ответ лишь хмыкнул и перешел на другую, более сейчас для меня важную тему:

— Что с телом Березова?

— Оформили и в морг увезли. Дела по убийству Дицони и Слободчука можно закрывать за смертью лица, совершившего преступление. В Москву Караваев уже отзвонился. Обрадовал. Вроде никто не заподозрил, что Березов не случайно в леске этой ночью оказался.

— Угу, — кивнул я. — Берг тоже не в курсе, что мы с капитаном в паре работали. Поэтому нас не сдаст.

— В материалах уголовного дела получится интересная картина, — проговорил Погодин. — Будто маньяк случайно прирезал мстителя, когда тот пытался помочь Кошкиной. Прямо как в кино…

— Фактически, Березов именно и спас женщину, — вздохнул я. — Ценой жизни. Я позже подоспел.

— Может, и лучше, что он погиб, — осторожно заметил Вахрамеев, пожав свободным плечом. — Ты уверен, что после всего этого военрук бы снова вернулся в камеру?

— Уверен. Я знаю людей. Он офицер. И дал слово. Но, как ни прискорбно это звучит, в чем-то ты прав, Серега. Он умер с легким сердцем, как герой, а в тюряге покоя не ищут…

— Еще новости есть. По Бергу из области следственная бригада едет, — продолжал вводить меня в курс Вахрамеев, как будто, пока я был в отключке, прошла целая вечность. — Будет дела у местных забирать и к своему производству принимать. С доказухой проблем нет. Потрошитель намерен сотрудничать со следствием. Это он еще в скорой помощи заявил.

— Это понятно…

— Да? Я вот не ждал от этого психа искренности.

— Каждый маньяк ждет свою минуту славы. Когда его поймают и он прогремит на всю страну. Или даже на весь мир. Вот почему все серийники охотно дают признательные показания. После того, как их совсем прижмут, естественно.

— Он свое получил. Ты его калекой сделал. Нет руки и глаза, — с восторгом сообщил Вахрамеев, будто я об этом мог забыть.

— В аду они ему не понадобятся, — зло улыбнулся я.

За все злодеяния Бергу светила высшая мера, и вполне уверенно светила.

— Да… Но сам понимаешь, что до приговора может и год пройти, а после еще год. Пока в исполнение приведут. Его еще психиатры изучать будут под микроскопом. Он для них экземпляр интереснейший — что ж, может, хоть мозгоправам пользу принесет, да? А вот я бы его хоть щас шлепнул. Без суда и следствия.

— Была такая мысль, — кивнул я. — Пришить его там, в лесу. Но я не палач, а мент.

— Нам за казни не доплачивают, — закивал Вахрамеев. — Просчитался Потрошитель. Зря он с тобой игру затеял. Как ты так, Андрюха, провернул все ловко? Не перестаю удивляться. Мне самому такому еще учиться и учиться.

В прихожей показались белые фигуры санитаров с носилками. Меня уложили и вынесли на улицу, где ждала скорая.

Лежа на спине, я смотрел в глубокую и спокойную синеву неба. Наверху ни облачка, ни тучки. От ночной бури не осталось и следа. Щебечут птички, с детской площадки слышен гомон ребятишек. Город будто обновился, умывшись дождем. Пахнет листвой и свежестью. Жизнь продолжается…