Похищенный - Макс Коллинз

Потом «кладбищенский Джон» спросил, вооружен ли полковник Линдберг, и профессор сказал, что нет («Я солгал», – заявил он, гордясь собой), и затем «кладбищенский Джон» стал требовать деньги.

– Я отверг это требование, – сказал нам Кондон. – Я сказал: «Я не дам вам никаких денег, пока вы не дадите мне расписку!»

– Расписку? – спросил я. – Вы попросили у похитителя расписку?

– Это было что-то вроде делового соглашения, – неохотно, как бы оправдываясь, сказал доктор. – Я вполне имел право потребовать у него расписку, выплачивая такую сумму.

Айри казался потрясенным; на лице Уилсона, который снова перестал делать записи, появилось выражение человека, рассматривающего дерьмо у себя на ботинке.

– Затем я потребовал у него записку, где указано местонахождение ребенка, и вот она, эта самая записка, джентльмены, – он указал на небольшой листок бумаги, который по-прежнему лежал на столе, похожий на салфетку под стакан с коктейлем.

– Да, – сказал я саркастично, – но где ваша расписка?

Профессор проигнорировал мои слова. Он продолжал рассказывать, как «Джон» сказал, что ему нужно пойти и приготовить записку: он будет отсутствовать несколько минут, и за это время Джефси должен успеть сходить к машине и вернуться с семидесятью тысячами долларов.

– И тут, – проговорил Кондон с царственной осанкой, – я сделал ловкий ход – я выторговал у него двадцать тысяч долларов.

– Вы – что?! – спросил Айри, вытаращив глаза за линзами в черной оправе.

Кондон засиял, округлив свои румяные щеки, и сказал:

– Я сказал ему: «Джон, полковник Линдберг не так богат. Сейчас трудные времена, депрессия – он не смог собрать еще двадцать тысяч. Но я прямо сейчас могу сходить к этому автомобилю и принести вам пятьдесят тысяч».

Уилсон уронил свою записную книжку и закрыл глаза рукой. Выражение лица Айри оставалось каменным, однако шея покраснела, как раскаленная кочерга. Слим, который, кажется, почувствовал, что совершена большая ошибка, беспокойно заерзал на стуле.

Кондон ничего этого не заметил – он с головы до ног был пропитан самодовольством.

– И Джон сказал: хорошо, полагаю, если мы не можем получить семьдесят, мы возьмем пятьдесят.

– Вы знаете, что вы сделали? – спросил его Айри.

– Ну конечно знаю. Я сберег для полковника Линдберга двадцать тысяч долларов.

– Эх, голова садовая, – сказал Айри.

Кондон прищурился, на лице его появилось простодушно-глупое выражение.

– Я что-нибудь сделал не так?

– В пакете, который вы оставили в машине, – сказал я, – лежали пятидесятидолларовые золотые сертификаты, крупные купюры, которые легко обнаружить. В урне для голосования самые крупные купюры были достоинством в двадцать долларов – они не так бросаются в глаза.

Кондон подумал над этим. Потом собрал все свое достоинство и сказал:

– Будь у меня возможность, я бы снова сделал то же самое, я бы сэкономил для полковника Линдберга даже последний цент, – и он улыбнулся Линди, который ответил ему слабой улыбкой.

Примерно через пятнадцать минут после того, как Кондон двинулся к машине за деньгами, а «кладбищенский Джон» отправился куда-то за бумагой и карандашом (!), они снова встретились в том же месте в «обиталище мертвых». Кондон передал «Джону» урну для голосования с деньгами, а «Джон» передал профессору запечатанный конверт, велев вскрыть его не ранее чем через шесть часов. «Джон» посмотрел на деньги и заявил, что они его устраивают; Кондон пообещал «Джону», что если это «плутовство», то он.

Кондон, если понадобится, эту банду; из-под земли достанет!

Должно быть, это напугало их до смерти.

В то время, когда профессор находился на кладбище, – сказал Линдберг, и Уилсон принялся с большой скоростью записывать его слова, – тот парень коричневом костюме, которого мы видели раньше, прибежал по другой стороне улицы со стороны Уиттемор Авеню. Он снова закрывал лицо платком и, проходя мимо машины, сморкался так громко, что его, наверное, было слышно за квартал.

– Вы видели его лицо? – спросил Айри.

– Издалека, – сказал Линдберг. – Он добежал до одного места на некотором расстоянии от меня и уронил платок – я решил, что это какой-то сигнал.

– Полковник, вы слышали голос «кладбищенского Джона», – сказал Уилсон, подняв голову от записной книжки. – Как вы думаете, сможете вы узнать по голосу?

Слим без колебаний покачал головой.

– Голос его я помню довольно хорошо. Но сказать, что смогу опознать человека по этому голосу... нет, наверное, не смогу.

– Так я смогу, – заявил Кондон, хлопнув рукой по столу. – Слух и ночное зрение у меня исключительные. Я смогу описать его сотрудникам... Это мужчина с продолговатым лицом, выступающими скулами и миндалевидными глазами...

– Вызовите сюда художника, специалиста по словесным портретам, – сказал Айри Уилсону. Тот кивнул, положил записную книжку в карман и вышел. Айри принялся осведомляться у Кондона о различных деталях; Слим встал, обошел стол и сел рядом со мной.

– Нейт, – сказал он, – вы полетите с нами?

– Искать судно «Нелли»? Конечно, если вы хотите этого.

– Я хочу этого. Может, вам лучше лечь на диван и немного поспать. Уже второй час. Мы выезжаем на рассвете.

– О'кей, – сказал я, зевнув. Потом отодвинулся от стола, потянулся и встал.

– Знаете, меня одно удивляет.

– Что же?

– Да... – Я ухмыльнулся. – Вы всегда играли честно, по правилам, и я несколько удивлен тем, что вы не подождали шесть часов, как было сказано, прежде чем вскрыть этот конверт.

– А, так я хотел подождать, – сказал Слим, – но доктор Кондон меня отговорил.

Глава 21

Когда мы добрались до взлетно-посадочной полосы, было еще темно. Мы выехали из Манхэттена около двух утра и направились в Бриджпорт, штат Коннектикут; Линдберг вел машину, Брекинридж сидел впереди, Кондон, Айри и я – на заднем сиденье. Уилсон остался для «координации» – только непонятно, чего. Я, прислонившись к запертой дверце, быстро заснул, в то время как Джефси, сидевший между мной и Айри, с остекленевшими глазищами, словно большой ребенок, попеременно то сдавленно хихикал, радуясь тому, что ему удалось лишить похитителей четырех сотен пятидесятидолларовых золотых сертификатов, то сыпал цитатами из Шекспира.

Я ненадолго проснулся, когда машина остановилась, увидел, что Линди совещается с руководством аэропорта и несколькими морскими офицерами, и быстро сообразил, что наш самолет еще не прибыл. Я видел, как мужчина средних лет в гражданской одежде, по-видимому, начальник аэропорта, протянул Линди небольшой, но пухлый сверток, и Линди, улыбнувшись, с благодарностью взял сверток и пожал мужчине руку. Я опустил голову, намереваясь еще поспать; Кондон, сидевший рядом со мной и кажется, ни разу не сомкнувший глаз, словно сторожевой пес, зыркал вокруг подозрительными глазами.

Разбудил меня ужасный стрекочущий рев; я резко выпрямился, решив, что наступил конец света. Кондона рядом не было. Я вышел из машины и за взлетно-посадочной полосой над синевато-серой поверхностью залива Лонг-Айленд увидел сверкающее восходящее солнце. Еще выше в небе делало разворот приближающееся к нам огромное серебряное летающее судно.

– Самолет-амфибия Сикорского! – заорал Айри, чтобы перекричать грохот. Он стоял позади меня, его пальто развевалось на ветру, одной рукой он придерживал шляпу. Хотя дул легкий ветерок, это сильное движение воздуха было вызвано главным образом приземляющимся самолётом.

Айри приблизился ко мне.

– Это замечательно! – заорал он мне почти прямо в ухо. – Мы сможем заметить судно «Нелли» с воздуха и сесть на воду возле него.

Я кивнул. Только мне не было понятно, почему он сказал «мы». Я никогда не летал на самолётах и не имел желания подниматься в воздух.

Когда большая серебряная птица села, замедлила свое движение и аккуратно развернулась на полосе, а ее пропеллеры из смутного пятна превратились в лопасти, к ней подошел Линдберг. Я остался стоять на своем месте, в то время как он, полковник Брекинридж и Айри собрались возле самолета. Слим осмотрел его и переговорил о чем-то с летчиком.

Кондон, стоявший рядом со мной, взирал на чудо техники с некоторым беспокойством.

Линдберг открыл дверцу кабины и положил туда узел, который ему дал сотрудник аэропорта. Затем он подошел к нам и улыбнулся своей мальчишеской улыбкой. В этот день в его лице появилось что-то новое, чего я раньше не видел. Я никак не мог понять, что это было.

– Все в порядке, джентльмены, – бодро сказал он.

Надежда. Вот что это было: она пряталась в морщинках вокруг его глаз, в напряженных уголках его рта, когда он улыбался.

– Мне бы хотелось, чтобы вы полетели с нами, доктор, – сказал Линди Кондону. – Надеюсь, вы не боитесь летать на самолетах?

Джефси приподнял подбородок и сказал:

– Сэр, я за вами хоть на край света пойду.