Только вперед - Борис Раевский

— Сущую правду сказала! — ответила женщина. — Чемпион...

— Да не то! — закричал мужчина. — Как племянника-то зовут?

— Обыкновенно зовут — Леонидом, — неторопливо ответила женщина.

— А фамилия? Фамилия?!

— А фамилия его — Кочетов!

Пожилой мужчина вдруг замолчал. Очевидно, забыв, что в вагоне. курить нельзя, он зажег трубку и сразу окутался клубами дыма. Так, молча, он простоял с минуту, в упор разглядывая женщину. Потом, слегка прихрамывая, быстро вышел из купе.

— Чудной какой-то! — сказал солдат.

А пожилой мужчина — Иван Сергеевич Галузин — стоял в это время в тамбуре, сопел трубкой и улыбался.

«Значит, с тетушкой Леонида нежданно-негаданно встретился! Здорово! — думал он. — Как же я ее сразу не узнал? А впрочем, не мудрено — сильно она состарилась, да и виделись-то мы один раз.

Однако куда она едет? И знает ли, что племянник — инвалид? Возможно, Леонид скрыл от нее свое увечье?»

Трубка его снова засопела.

Иван Сергеевич простоял в тамбуре еще несколько минут и наконец выработал план действий. Тут требуется дипломатия! Прежде всего надо узнать, куда она едет и известно ли ей о ранении племянника. А там видно будет.

Галузин выбил пепел из трубки и решительно направился в купе.

Войдя в него, он удивился. Клавдия Тимофеевна была теперь в центре общего внимания. Оказывается, солдат вспомнил, что до войны видел в журнале «Огонек» фотографию Леонида Кочетова и горячо доказывал тетушке, какой замечательный пловец ее племянник.

Она, конечно, и сама это знала. Но кому не приятно: услышать лишний раз хорошие слова о близком человеке? И тетушка делала вид, что все рассказываемое солдатом не известно ей.

К радости Клавдии Тимофеевны, вскоре оказалось, что один из игроков в домино тоже слышал о Кочетове и даже однажды видел, как он плавает.

Игрок бросил кости, подсел к ней и стал возбужденно, рассказывать об этом заплыве. Но, очевидно от восторга, у него испарились слова. Захлебываясь и размахивая руками, он повторял только одну фразу:

— Ну и дал Кочетов! Вот это дал! Всем дал!

Но особенное удовольствие доставил тетушке Иван Сергеевич. Он сел на лавку, и уже по первым его коротким замечаниям пассажиры поняли, что имеют дело с авторитетным человеком.

— Не саженками, а баттерфляем! — поправил он солдата. — За 1 минуту 7,3 секунды, — уточнил он рассказ игрока в домино.

Клавдия Тимофеевна теперь глядела на Галузина с умилением.

— А вы моего Леню, случайно, не встречали? — спросила она.

— Встречал, и не раз встречал Леонида Михайловича! — ответил Галузин.

И то, что он назвал племянника по имени-отчеству, окончательно покорило Клавдию Тимофеевну.

А Галузин смотрел на нее и думал:

«Не узнает! Наверно, и я постарел. Война. Как-никак — девять ран!»

«А главное — я же без усов!» — вдруг догадался Галузин и провел пальцами по верхней губе: там, где прежде красовались длинные «казачьи» усы, теперь топорщились маленькие, только начавшие отрастать, колючие волоски.

В госпитале Ивану Сергеевичу, несмотря на его протесты, сбрили усы: один из осколков мины царапнул по губе, и усы мешали врачам лечить рану.

Галузин решил, что наступил самый удобный момент рассказать Клавдии Тимофеевне о себе. Он встал, протянул руку и торжественно сказал:

— Разрешите представиться — Иван Сергеевич Галузин — тренер вашего племянника, Леонида Кочетова — чемпиона СССР и рекордсмена мира по плаванию!

— Ой, — радостно вскрикнула Клавдия Тимофеевна. — Иван Сергеевич? Да как же это я вас не узнала?! Ведь мы же однажды виделись. И не так давно...

— Да, всего лет пять-шесть назад, — улыбнулся Галузин.

Пассажиры засмеялись.

Клавдия Тимофеевна, взволнованная и радостная, сразу же стала рассказывать Ивану Сергеевичу о Лене, а потом и о себе.

— Я ведь в Ленинграде всю блокаду прожила, — доверительно говорила она. — Наш завод на оборону работал — я и днем, и ночью из цеха не уходила. Бывало, и спишь в цеху, на мешках. Благо теплее, чем дома, и далеко ходить на работу не надо. А потом наш дом бомбой разрушило. Совсем я на завод переселилась.

Но все-таки в конце концов слегла! Ну, все, думаю. А оказалось, — не так. Вывезли меня на «Большую землю», в Вологду, а тут и блокаду прорвали.

Слаба я была — ужас. Ни рукой, ни ногой двинуть не могла. Но в Вологде к ленинградцам, как к родным, отнеслись.

И кормили нас, и одевали.

Я в совершенно чужой семье жила. Они за мной так ухаживали — век не забуду! Роднее родных стали.

Клавдия Тимофеевна вздохнула:

— Сильно беспокоюсь я за Леню. Как он, инвалид, живет? Один-то? Вот окрепла немного и решила ехать. Только зябну я очень, после ленинградских холодов-то. Так мои новые друзья вологодские платок шерстяной мне достали. Видите? — она ласково погладила ладонью свой клетчатый платок.

— А сынишка их, школьник, вот этот чемодан деревянный смастерил. Я говорю: «Мне не нужно, у меня кожаный есть!» Он чуть не плачет: бери — и все. А бабушка напекла всякой всячины столько, что тут и деревянный чемоданчик пригодился...

Клавдия Тимофеевна негромко засмеялась и вытерла платком слезинку.

— Старость, наверно, — виновато сказала она Галузину и, сердясь на себя за неуместные слезы, продолжала: — А в общем, я уже здорова. Приеду к Лене, — работать поступлю. Я, признаться, не очень-то одобряю его плаванье. Мальчишеское дело! Уж если любишь воду, — строй корабли. Но все-таки он молодец!

Клавдия Тимофеевна сказала это с гордостью, но тотчас лицо ее стало озабоченным.

— Однако как теперь Леня жить будет, — ума не приложу, — вздохнула она. — Его ведь от воды не оторвешь... Он и без руки готов плавать.

— Ничего, Клавдия Тимофеевна, ничего! — успокаивал ее Галузин. — Все впереди. Не так-то просто выбить нас из седла!

Он встал и привычно провел рукой по губе, словно подкручивая несуществующие усы.

— Итак, Клавдия Тимофеевна, — снова торжественно сказал Галузин, — через четыре часа мы с вами сходим с поезда. Я тоже еду к чемпиону СССР, рекордсмену мира, а короче говоря, к вашему племяннику.

Рано утром по еще спящим улицам приволжского города шли Кочетов и Галузин с маленькими чемоданчиками в руках. В них лежали спортивные костюмы и полотенца. Тренер и ученик спешили в бассейн. Сегодня Леонид впервые после полуторагодичного перерыва начнет тренировки в бассейне.

Как-то встретит его вода?

Долго не мог отважиться Кочетов на этот шаг. Может быть, прошло бы еще немало времени до первого заплыва, но приезд Ивана Сергеевича ускорил дело...

Галузин и Клавдия Тимофеевна высадились из поезда поздно вечером. Пока разыскали дом, где жил Леонид, наступила ночь.

Едва только кончились первые объятия, Галузин спросил:

— Ну, а бассейн тут работает? Плаваем? Но Клавдия Тимофеевна, не дав Леониду ответить, замахала руками:

— Безобразники! Не успела приехать, — здрасьте! Опять — бассейн, тренировка, этот... баттерфляй! Прекратить! Немедленно!

Она уже ознакомилась с кухней, критически осмотрела Ленину керосинку и электроплитку и поставила на огонь чайник.

Сперва Леонид, потом тетушка, потом Иван Сергеевич рассказали о своей жизни за последние полтора года.

... — Выписался я недели две назад из госпиталя, пораскинул мозгами и решил махнуть сюда, — закончил срой рассказ Иван Сергеевич. — Буду с тобой жить. Если, конечно, не прогонишь....

— Правильно! — воскликнул Леонид. — Очень хорошо!

Он осекся.

— А жена?

Галузин встал, подошел к своему чемодану:

— Нет больше моей Настеньки...

Вынул из чемодана портрет в деревянной рамке:

— Вот все, что осталось...

На фотографии улыбалась, вскинув красивые, вразлет, «соболиные» брови, молодая женщина. Леонид видел ее однажды, когда был в гостях у Галузина перед самой войной. Правда, в тот вечер Настасья Васильевна больше пропадала на кухне. Но Леонид и тогда еще обратил внимание на ее длинные, изогнутые брови.

— В феврале сорок второго... От дистрофии[18] — сказал Галузин. — Так-то вот... И Настеньки нет. И детей нет... Одно только... — Он вынул из чемодана тетрадь в коричневом коленкоровом переплете.

— Это что? — спросил Леонид.

— Рукопись. Мои мемуары, — сказал Галузин.

— Мемуары?! — Леонид удивился. Он и не знал, что «казак» пишет книгу. Вот так штука!

Заснули они уже под утро: Клавдия Тимофеевна — на единственной кровати, а мужчины — на полу.

Утром Галузин сразу же решительно заявил, что снова берет на себя обязанности тренера.

Кочетов посмотрел на него удивленно:

— Вы всерьез?

— Вполне...

— Смешно, — покачал головой Леонид — Неужели вы всерьез можете сейчас думать о настоящих систематических тренировках? Баттерфляй, соревнования, рекорды... Мне кажется, — все это было когда-то давным-давно... Война ведь! Мои товарищи кровь проливают, жизнь отдают... Да что там!.. А вы — тренировки! Смешно!