Этот день Победы. Ветераны Челябгипромеза в Великой Отечественной войне - Семён Абрамович Шенкман

900 дней и ночей прекрасный город, созданный великими зодчими, воспетый великими поэтами и писателями, жил под огнём, под бомбами, под обстрелами.

То, что Ленинград выстоял — не предназначение истории, не воля Божья. Это сделали наши люди. Город, флот, армия. Блокадники... Это они клялись: пока бьётся сердце, пока видит глаз, пока руки держат оружие — не бывать фашисткой сволочи в городе Ленина. И клятву свою выполнили!

А для себя мы всё решили просто —

И если в Ленинград ворвётся враг —

Мы разорвём последнюю из простынь

Лишь на бинты, а не на белый флаг.

Ленинградские художники рисовали. Вот открытка репродукции одной из картин. Называется «На Неве»: прорубь у спуска с набережной, корма вмерзшего в лёд парохода, дома со слепыми окнами, две женщины поднимаются по крутому скользкому спуску с тяжёлой драгоценной ношей, старик и парнишка набирают воду из проруби в ведро и бидон.

Это был день яростного, бешеного артобстрела, продолжавшегося всю ночь, до утра. Спать было невозможно, грохот разрывов доносился и сюда, в казарму, где живут рабочие судомеханического завода, живут рядом с заводом, чтобы не тратить время, а главное, силы, на дорогу домой. Бегать в укрытие надоело, да и страшно, сколько рассказов о заваленных бомбоубежищах, о людях, затопленных невидимым в темноте лопнувшим водопроводом в подвальных ловушках.

Разве бытие не определяет сознание? Ну конечно, определяет, однако как показывает бесценный опыт индивидуальной жизни, начиная с какого-то уровня нравственного сознания уже само сознание начинает определять бытие, и здесь можно говорить о независимости духа.

Иначе откуда эта выдержка, ровность тона и ясность голоса у авторов блокадных дневников, авторов «открыток» из окольцованного города.

«Субстанция» интеллигентности это и есть нравственное сознание, независимое от родовитости и безродности, от больного зуба, независимое даже от количества снарядов, выпущенных по тебе сегодня.

Ленинград в годы блокады дал небывалый всплеск исторического самосознания среди граждан самых разных категорий, от школьника до академика.

«Как всё-таки Берггольц поддерживала людей, как было важно слышать голос, словно одним родным человеком в городе больше было...» Так говорили многие. Но искусство, слово художника могут поддержать лишь того, для кого они что-то значат, в ком самом живёт душа, способная эхом отозваться на гармоничный звук. И слово Ольги Фёдоровны Берггольц проникало в сердца ленинградцев, значит, таких сердец, способных резонировать, отозваться болью и участием на слово поэта, было большинство.

Казалось, что какая-то невидимая исполинская рука ухватила нутро дома и вырвала его наружу вместе со стенами, перекрытиями, с хламом и домашней рухлядью. Многотонная волна из обломков здания и житейского скарба обрушилась на заполненный пешеходами тротуар. Расколотый взрывом дом ещё продолжал осыпаться, его вспоротое нутро ещё было окутано пылью и дымом, а улица уже стонала, кричала, выла, орал истошно ребёнок...

Блокада дала очень много интереснейшего материала для медицины. Патанатомия двинулась вперёд семимильными шагами. Поедание организмом самого себя, продолжение жизни за счёт жировых и мышечных резервов было известно давно. А вот за счёт печени? За счёт сердечной сумки? Это уже материал для диссертаций...

Сорок третий год. Середина войны. В январе блокада прорвана. А до снятия блокады ещё целый год. Из 148478 тяжелых снарядов, выпущенных немцами по городу за время блокады, на сорок третий год падёт почти половина — 76815. Добивали тех, кто уцелел в страшные зимы...

В сорок втором и сорок третьем годах все газоны на бульварах города были возделаны с японской тщательностью, здесь вызревали до полной спелости картошка! Бобы! Кабачки! Зелень!

Всю блокаду, от первого до последнего дня, была в умирающем городе молодая, но уже именитая певица, хотя пока без почётного звания, но уже лауреат Всесоюзного конкурса артистов эстрады. К всесоюзной известности прибавилась ещё и молва о её мужестве — выжила вместе с блокадным Ленинградом, дав сотни концертов вместе с её оркестром. А рядом всегда был муж — никогда не унывающий одессит, куплетист и организатор её триумфальных выступлений. Это была Клавдия Шульженко и Владимир Коралли. И была с певицей песня, без которой она не выходила на сцену, начиная с 1942 года, когда впервые спела её бойцам Ленинградского фронта — «Синий платочек». Слова «Строчит пулемётчик за синий платочек, что был на плечах дорогих» всегда вызывали эмоциональный отклик и увлажнение глаз в любой аудитории.

С. Шенкман

март 2007 г.

ВАРВАРИН Николай Владимирович

Родился в Ленинграде в 1929 году. В августе 1942 года был эвакуирован с матерью в Алтайский край, где продолжил школьное обучение.

В 1949 году после окончания Боровичского горно-керамического техникума был направлен в г. Кыштым на огнеупорный завод, где работал мастером ремонтно-механического цеха, затем конструктором отдела главного механика.

В 1960 году с отличием закончил Челябинский политехнический институт по специальности «инженер-металлург». Работал на Челябинском металлургическом заводе начальником известково-доломитного цеха, начальником огнеупорного производства, заместителем главного инженера завода.

Работать в Челябгипромезе начал с октября 1979 года в должности ведущего инженера отдела шлакопереработки.

В 1981 году приказом Черметпроекта назначен заместителем директора Челябгипромеза. В 1993 году ушёл на пенсию.

Награждён медалями «За доблестный труд» в ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина, «В память 300-летия Санкт-Петербурга», «60 лет Победы в Великой Отечественной войне», знаком «Жителю блокадного Ленинграда».

1. Голод — самое страшное испытание

Родился я 2 февраля 1929 г. в городе Ленинграде, где и провёл своё детство до августа 1942 года, до момента эвакуации. Жили мы с мамой и папой почти в самом центре города на углу улиц Гороховая (Дзержинского) и реки Мойки на втором этаже пятиэтажного дома. Занимали мы две комнаты в четырёхкомнатной коммунальной квартире.

Мой отец, инженер-строитель, происходил из старинного дворянского рода, занимавшего в России значительные государственные посты. Об этом факте я узнал уже в очень зрелом возрасте от двоюродной сестры отца, живущей в городе Ялте, и из нескольких публикаций в советской печати.

Многие предки нашего рода служили в Государственном Сенате. Один из них, будучи сенатором, принимал участие в следствии о восстании декабристов в 1825 году и, по утверждению статьи в журнале «Человек и закон», был одним из наиболее справедливых и сочувственно относившихся к заключённым следователем.

Последним сенатором из нашего рода был дед отца. Он проводил следствие по финансовым махинациям фаворита царя товарища (заместителя) министра внутренних дел Б. И. Гурко. По его требованию