Сулла - Франсуа Инар

Но историческая деятельность не отвлекала Суллу ни от его обязанностей гражданина и сенатора, ни от его увлечения театром, ни от его набожности. Он приезжал в Рим, как только на рассмотрение сената ставились важные вопросы, в частности дела Испании, потому что два промагистрата, отправленные туда, чтобы победить Сертория, испытали серьезные поражения: Метелл Пий, проконсул Западной Испании, ставший свидетелем разгрома своих войск Серторием, и его легат, пропавший со всей армией, доверенной ему; подумывали отдать приказ проконсулу Галлии Трансальпийской прийти на помощь, потому что Марк Домиций Калвин, пропретор центральной Испании, был избит до смерти Луцием Гиртулеем, проскрибированным, служившим под командованием Сертория. Но Сулла принимал также участие в электоральных комициях, и во время консульских выборов 79 года он с ужасом наблюдал, как молодой Помпей организует кампанию для Марка Эмилия Лепида. И когда на самом деле Лепид был избран — и прекрасно избран, так как очень сильно опережал второго консула Квинта Лутация Катулла — Сулла попросил прийти Помпея и сказал ему: «Прекрасная политика с твоей стороны, молодой человек, назначить Лепида раньше Катулла — самого капризного раньше самого прекрасного! Не время тебе успокаиваться теперь, когда ты настроил против себя такого противника». События последующих месяцев трагически подтвердили его правоту.

Но, будучи в Риме, Сулла никогда не пропускал театрального представления (именно на одном из них он познакомился с молодой Валерией, своей последней женой). Чаще всего давали трагедию, это была пьеса Акция, чьи резкость стиля и вкус к острым сюжетам производили впечатление на его современников, когда речь шла о передаче истории Атрея, царя Аргоса, который мстил своему брату Фиесту, подав ему во время одного из пиров плоть его сыновей, или когда поэт выбирал тему чисто римскую, например о Бруте, который притворяется глупым, чтобы легко проникнуть к тирану Тарквинию и убить его. Каждое представление трагедии Акция давало место шумным демонстрациям, потому что в ней встречались политические намеки и потому что автор трагедии выступал как ярый враг всех форм тирании. И когда его Атрей бросал свое знаменитое: Oderint dum metuant (пусть меня ненавидят, лишь бы боялись!), дрожь пробегала по присутствующим: в эти последние годы Рим познал многих тиранов, которые могли бы произнести эти страшные слова, и определенным образом каждый, к какой бы партии ни принадлежал, нашел бы имя, чтобы поставить его после Атрея.

Но темперамент Суллы скорее заставлял его аплодировать своему другу Росцию в сатирической комедии «Ателлане» Луция Помпония или даже Луция Суллы, потому что сам он не гнушался представлять свое перо в таком типично италийском жанре, где всегда появляются одни и те же персонажи: горбатый хитрец (Доссен), похотливый и слабоумный дед (Паппий) — как в комедиях дель-арте, которые прямо происходят от них.

Однако в числе занятий Суллы самым постоянным и, без сомнения, самым важным наравне с редактированием своей книги была реконструкция Капитолия: он рассматривал это как знак благосклонности богов, что эта ответственность выпала на его долю, и он проявлял большую религиозную озабоченность, наблюдая за продвижением работ. Впрочем, именно когда он занимался этими вопросами, он умер в начале 78 года в своем поместье в Кампании, расположенном вблизи Кум. Он знал (халдейские прорицатели предсказали ему), что должен умереть на вершине своего успеха, конец его близок, и он был спокоен, потому что не сомневался, что знак его предупредит. Действительно, однажды ночью во сне к нему явился сын, которого он потерял незадолго до смерти Метеллы: маленький мальчик стоял рядом с ней и приглашал его оставить здесь заботы и присоединиться к ним, к его матери и ему, наслаждаться досугом и спокойствием. С этой ночи он поспешил привести дела в порядок: отрегулировать свое завещание, запечатать его в присутствии достойных свидетелей и отдать личному секретарю Эпикаду, обязанному закончить его «Мемуары», последние рекомендации и последние детали, в частности по поводу этого вещего сна, который должен занять там главное место, потому что он был убежден в интересе, который боги не прекращали никогда демонстрировать ему. А затем он вернулся к кругу своей деятельности. Через несколько дней после этого урегулировал проблему общественной администрации, касающейся соседнего города Пуззоля: к нему обратились с просьбой дать городу конституцию, которая бы способствовала лучшему сосуществованию старых жителей и поселенцев, тех, что он сам же разместил. Не является ли он тем, кто может, потому что во второй раз основал Рим, окончательно отрегулировать также политические и институционные проблемы Пуззолей? Таким образом он написал этот текст, затем приказал прийти некоего Грания, магистрата этого города: дискуссия оказалась очень острой, потому что Граний, зная о сне, объявляющем о его смерти, по утверждению самого Суллы, задерживал, насколько мог, взнос, который Пуззоли подвизались давать для восстановления Капитолия в Риме; он надеялся, что после исчезновения Суллы будут не так настойчиво требовать его от него. Эта скаредность вызвала сильную злость Суллы, который почувствовал себя плохо и вырвал кровью. Подавленный, он провел плохую ночь и утром вновь испытал приступ кровотечения. Ему было около шестидесяти лет.

Сообщение о смерти очень быстро распространилось по всей Италии; друг другу рассказывали о вещем сне, о приготовлениях Суллы. Понимали, что он не присвоил себе свое прозвище Феликс, потому что определенным образом все произошло так, как он этого хотел. В Риме спешно было созвано заседание сената, ставшего особенно бурным: Квинт Лутаций Катулл, консул, сразу же представил предложение, чтобы похороны проводились от имени государства, и прежде чем приступить к церемонии на Форуме и Марсовом поле, провезти его останки с большой пышностью по всей Италии; это предложение было очень резко оспорено другим консулом, Липидом, который теперь, когда Сулла был мертв (и, конечно же, потому что был побуждаем его старыми друзьями, спасшимися от проскрипции, и вместе с ними готовил крупное антисулланское наступление), осмелился атаковать того, кого считал теперь тираном; он, наоборот, предложил запретить похороны, чтобы тело не было захоронено. Это была настоящая провокация, и она вызвала ярость у большинства в сенате, который утвердил серию исключительных мер: государство объявило траур после смерти Суллы, своего отца и своего спасителя, и, следовательно, издали указ о временном прекращении всех политических и юридических дел до конца очистительных церемоний, следующих за погребением; кроме того, все матроны будут носить траур в течение года. Что касается похорон, расходы государство берет на себя; решено, что кортеж пересечет Италию и прибудет в Рим, где после церемоний тело сожгут на Марсовом поле и пепел опустят в могилу в том же месте.

Никогда и никто еще не имел права на такие погребальные почести: отрытие могилы внутри самих стен было уже само по себе исключительным событием. В принципе только потомки Публия Валерия Публиколы имели право на захоронение в Городе; но они всегда отказывались от этой чести: когда умирал один из Валериев, его тело относили в специальное место около Велии, клали на землю, затем зажженный факел помещали под труп, тотчас же убирали его, подтверждая этим ритуалом право на честь быть сожженным на территории Города; затем его выносили за пределы Города. Для Суллы были разрешены не только кремация, но и захоронение.

Тело провезли по всей Италии: сам он был в гробу, служившем ему смертным одром — носилки были золотыми — и сверху лежал манекен с надетой посмертной маской и знаками диктатора. Впереди выступали двадцать четыре ликтора, шествовавшие перед ним, когда он исполнял магистратуру, потом выступали трубачи, испускавшие через определенный интервал скорбный сигнал о смерти властелина; сам смертный одр сопровождался эскадроном конников. По мере передвижения кортежа увеличивалась толпа тех, кто служил под началом Суллы, а кто был одет в военные одежды (в некоторых случаях серебряные латы, золотые знаки), спонтанно находил свое место в легионе, расставленном в порядке марша.

Когда прибыли к Риму, кортеж вырос до 6 000 лож, на которых были размещены сделанные умершему подношения, и примерно насчитывалось более 100 000 человек. В Городе собралось все население. Огромная толпа спешила присутствовать на необыкновенно пышных похоронах, для которых должны были подготовить представление всех масок предков, всех предков близких (Цецилиев Метеллов, Эмилиев Скавров, Валериев, Нониев, Помпеев, если назвать только самых знаменитых). Форум не был достаточно большим, чтобы вместить, в трауре, весь народ, и прежде чем началась церемония, нужно было подождать армию, тех, кто составит его эскорт, когда они доберутся до места. Вокруг траурного ложа было поставлено две тысячи золотых венков, которые заказали изготовить города, легионы, его благодарные друзья. Тонкие благовония были в таком количестве, что из ладана и корицы смоделировали статую диктатора, сопровождаемого ликтором.