Князь из будущего ч.1 - Дмитрий Чайка

- Достану, боярин, - сказал после раздумья Добрята. - Шлема у него нет. Прямо в башку приложу. Тут всего-то три десятка шагов.

- Тогда подождем, пока ворота откроют, - ответил Зван. - Нужно город осмотреть, дома богатые приметить, патрули есть ли, узнать.

- Рассвет, боярин, - ткнул в занимающийся горизонт Добрята.

- Все! На немецкую речь переходим, - сказал Зван. – Делай, как учили. – И он двинул телегу в сторону заскрипевших ворот.

- Куда? – рыкнул на них франк с рыжеватыми волосами, собранными в хвост на макушке. С его плеч свисал зеленый воинский плащ с красной полосой, а ноги были перемотаны кожаными лентами, завязанными под коленями. Из оружия стражник имел только копье и нож на поясе, длиной почти в локоть. – Куда прешь, деревенщина?

- К кузнецу Эдмунду, за товаром, - заныл Звонимир на южном наречии.

- Денарий гони за телегу, - воровато оглянувшись, сказал франк. Получив потертую монету с профилем какого-то забытого римского императора, сказал: - Проезжай! И чтобы духу твоего до заката не было! Поймают ночью, зубы по земле собирать будешь!

Телега скрылась в воротах, а довольный франк, который сунул денарий в кошель, сплюнул и сказал товарищу:

- Ненавижу алеманов! Всех бы под нож пустил, прости меня святой Мартин! Ты, Хуго, что думаешь?

- А я вот саксов не люблю, - лениво ответил тот.- Саксы – вот зверье дикое, прямо как венды. Саксы хуже алеманов, клянусь сиськами Фрейи.

- Да, саксы тоже дерьмо порядочное, - согласился с ним первый стражник. – Но алеманы хуже. Я с ними в поход ходил. Трусы и брехуны, все как один.

На этом их содержательная беседа закончилась, потому что к воротам подошла новая телега, которая потребовала самого пристального внимания. А вдруг и тут удастся денарий сшибить? Хотя, судя по начавшейся ругани и божбе, тут денарий стражникам не светил.

***

Три недели спустя.

Венды еще не воевали так никогда. Молчаливое войско шло быстрым шагом, покрывая по тридцать миль в день. Не каждая лошадь пройдет столько. По пути не тронули ни одну саксонскую деревню. Таков был уговор среди вождей, закрепленный священной клятвой. Владыка Прибыслав, который рождал одну мудрую мысль за другой, заставил соседей раскрыть рот от удивления. Не казал он раньше великого ума. А тут, что ни слово, то чистое золото. А потому горячие головы, которые хотели начать грабеж сразу же, с соседей-германцев, быстро остыли. И впрямь, Кёльн был целью куда более богатой, чем разоренные в прошлом году земли саксов. Да и назад идти с добычей через земли озверевших немцев – скверная идея.

Саксы провожали испуганным взглядом длинные колонны словен, одетых в одни лишь холщовые штаны. К всеобщему изумлению, их никто не тронул. Просто войско, шедшее налегке, проносилось быстрым шагом и исчезало на горизонте. Лишь столбы пыли напоминали о том, что мимо прошла неминуемая смерть, от которой не было спасения. Нечего было противопоставить разгромленным саксам этакой силище. А еще наметанный взгляд воинов цеплял глазом добрые копья, не похожие на обычные поделки бодричей, круглые щиты, висевшие за спиной на ремне и даже шлемы, в которые обрядилась знать.

Земли саксов бодричи прошли за две седмицы, опередив любые вести о себе. Кёльн стоял в дне пути от границы, и дорога к нему шла через Константинов мост, истинное сокровище, которое короли франков совершенно непостижимым образом умудрились сохранить. Даже механизм, позволявший поднимать пролеты этого чуда римской инженерной мысли и пропускать корабли, все еще работал. Мост, построенный старыми мастерами, простоит тут еще триста лет.

Крепость, столетиями охранявшая римский мир, раскинулась на левом берегу Рейна. Корявые каменные стены были сложены из обломков старинных зданий. Как и почти все римские города, это было бледное подобие прежнего величия, втиснувшееся в малую часть старой застройки. Бодричи, которые прошлой ночью вчистую вырезали все деревни Правобережья, что были на их пути, подошли тихо. Ни один дом не сгорел, ни один беглец не вырвался, чтобы предупредить горожан. Самых резвых перебили из луков в миле от моста. Над великой рекой лежала ночь, освещая все вокруг холодным светом луны. Пронзительная тишина нарушалась лишь уханьем филина да плеском рыбин, балующих на водной глади могучего Рейна.

- Эй, куда? – встрепенулся стражник, охранявший правобережную часть моста, пока его товарищ бессовестно спал. – Ты кто? Нельзя сюда!

- Дяденька! – услышал он хнычущий детский голос. – Там венды напали! Мамку и отца убили! Пропусти, ради всего святого!

- Венды? – изумился стражник.- Где?

- Да вот же они! – сказал мальчишка, но стражник этого не услышал, с изумлением ощупывая странную рукоять ножа, впившегося ему в горло. Вскочивший на шум товарищ убитого тоже получил свое.

Из темноты вышла рослая плечистая фигура, которая сняла с убитого плащ и набросила на себя. Она прошла по мосту, и там вскоре раздались короткие всхлипы. Мальчишка негромко свистнул, и из кустов потянулись тени, превратившиеся в змеи, состоящие из полуголых мускулистых мужиков с копьями и луками. Многие несли заранее сколоченные лестницы. Оглушительный стук босых ног по деревянным клетям моста казался таковым только Добряте, у которого сердце в груди колотилось, словно пойманный воробушек. Он натянул тетиву на лук и бросился вперед, к стене, пока бодричи залегли в траве в двух сотнях шагов от стен. Тут уже начинались дома пригорода, и соваться сюда было небезопасно. Вдруг кто-то по нужде выйдет.

- Готов? – шепнул Зван. Солнце первыми лучами пронзило тьму, осветив все вокруг. И стражника на стене, на его беду, оно осветило тоже.

- Готов, - ответил Добрята, который вновь стал собран и холоден, словно лед. Тяжелая березовая стрела, оклеенная новым гусиным пером, граненым наконечником пробила тонкую височную кость франка, и тот осел на стене. Зван встал и помахал тем, кто лежал и ждал его сигнала, и в предрассветной тишине тысячи словен бросились к городу, с глухим стуком приставляя лестницы к стене. Первыми полезли воины с длинными ножами и щитами. Тут же за ними – копьеносцы и лучники. Жидкая стража была вырезана в считанные минуты, и ворота открылись, впуская ревущую от ярости человеческую волну в просыпающийся от ужаса, почти беззащитный, город.

- Все, владыка Прибыслав, мы уходим, - сказал Зван вождю бодричей, когда на сожженный