Билет на ладью Харона - Василий Звягинцев

Враг ведь может, используя деревья, почти беспрепятственно проникнуть на базу или с вершины любой ели взять под обстрел чуть ли не каждый дом и любую дорожку.

Так он и спросил Тарханова, на что тот ответил примерно в том смысле:

– Не считай простых людей глупее себя. Мы не все еще книжки на свете прочитали, а вот сделать по ту сторону елок запретку и еще одно заграждение из проволоки в три кола сообразили.

«Выходит, Сергей все ж таки обиделся, – посетовал Ляхов. – А с чего? Ну, не удержал я удивления, что не всего Джека Лондона он в детстве прочел, так и что? Я тоже устав гарнизонной и караульной службы наизусть не знаю, и знать не хочу, но ведь не комплексую же…»

От ближайшего соседнего дома коттедж отделяла рощица молоденьких, нежно-зеленых сосенок. Почти прозрачная, но от случайных посторонних взглядов все же защищавшая. Хотя откуда здесь возьмутся посторонние взгляды?

Подъехали, поставили машину рядом с беседкой.

– Не скучайте, девчата. Постараемся сократить визит до минимума, – еще раз пообещал Ляхов Майе.

– За нас не беспокойтесь, найдем чем заняться.

В этом Вадим не сомневался.

Недавно познакомившиеся женщины, да еще оказавшиеся в роли подруг близких друзей, всегда найдут о чем поболтать. Как бы и останавливать не пришлось.

В просторной гостиной первого этажа, примыкавшей к застекленной веранде, Тарханов с Ляховым увидели не только генерала Чекменева, но и Розенцвейга.

Майор был хорош.

Будто на одесскую свадьбу собрался. В апельсинового цвета летнем костюме, таких же мокасинах, на шее шелковый пестрый платок вместо галстука, изящно подстриженные волосы, и даже тонкие усики у него вдруг появились.

«Какую же теперь он собрался играть роль?» – подумал Сергей, простившийся с израильтянином две недели назад. Тогда он выглядел куда более пристойно и сообразно своему возрасту и положению. Но удивляться не стал. Просто кивнул.

А в уголке скромно пристроился на диванчике вдобавок и господин Маштаков, которому вроде бы полагалось находиться в почетном заключении в Кремле.

Не так много времени прошло после их с Тархановым первой и последней встречи, а он как-то посвежел, вроде бы даже располнел, и вид имел вполне уверенный в себе.

«Что значит – страх исчез, зато чувство приближенности к высокой власти появилось», – усмехнулся про себя Сергей. Однако его здесь присутствие заведомо говорило о том, что Чекменев их обманул.

Понятно, по радио всего не скажешь, тем более – в предвоенный фактически период, когда враги следят друг за другом, как ковбои, уже расставившие ладони над торчащими из кобур рукоятками кольтов.

Но тем не менее…

На обеденном столе, выдвинутом на середину комнаты, громоздились приборы, отдаленно похожие на те, что Тарханов видел у Маштакова в Пятигорске.

Поздоровались. Сергей спокойно, а Вадим с двусмысленной улыбочкой. Обращенной к Чекменеву.

С Розенцвейгом он не виделся еще с Хайфы, оснований предъявлять ему претензии не имел, пожал руку совершенно искренне.

– Какими судьбами, Григорий Львович! Вот уж не рассчитывал в ближайшее время…

– Судьба, Вадим Петрович, только судьба. Однако – по-прежнему рад!

– Ну, тут все старые знакомые, только вот вы еще с одним нашим коллегой не встречались. А он тоже отношение имеет… – Чекменев представил профессора и Ляхова друг другу. Без чинов и должностей, только по именам-отчествам.

– Имеет? Интересно. Может быть, и его тоже мне будет позволено просканировать? Заодно с господином Неверовым… – Маштаков взглядом указал на Тарханова, и стало понятно, что определенный разговор тут велся до их приезда и ради этого разговора все и было затеяно.

Сергей уже сообразил, в чем дело, а Ляхов пока что нет.

– Сканировать? Меня? Чего это вдруг? – Вадим уже успел привыкнуть, что эксперименты над окружающими проводит он.

Противоположное попытался проделать только доктор Максим, да и то это у него не слишком получилось.

– Вадим Петрович, – почти просительным тоном сказал Чекменев. – Тут у нас проблема одна возникла. Господин Маштаков заявил, что после случая в ущелье с Арсением произошли некоторые странные изменения личности. Повышенная у него появилась чувствительность к изменениям напряженности хронополя. Вам этот термин понятен?

Ляхов вдруг испытал нередко у него возникавшее последнее время чувство обостренной интуиции, а также и внутреннего протеста.

– Об этом я уже слышал. Но, извините, Игорь Викторович, я не ошибаюсь, вы со мной что-то тоном допроса заговорили?

«Вам этот термин понятен, вам ваши права разъяснили, и вообще назовите свои установочные данные… Добровольно!»

– Нет, что вы, Вадим Петрович, может, я вправду чуть не тем образом выразился. Просто не хотелось, чтобы неясности возникли. Какой допрос? Ответьте попросту, про хронополе слышали?

– Тональность. Тональность у вас не та, Игорь Викторович. Я по своей первой специальности очень к этим вещам чувствительный, – продолжал вроде бы шутить, а на самом деле – ставить на место вообразившего о себе генерала Ляхов.

Он увидел какой-то странный, не то возмущенный, не то просительный взгляд Тарханова.

Мол, зачем ты так, он хоть и был когда-то равен нам, а сейчас-то…

Вадим тут же подкорректировал поведение.

Действительно, зачем обострять? Ему по-прежнему плевать на игры в субординацию, он в любой момент готов забыть и про чины, и про награды, на Академию наплевать, отец хоть на какой пароход врачом устроиться поможет, невзирая на мнение властей, а Сергею-то служить надо…

– Впрочем, извините. Это я на рыбалке, наверное, лишнего выпил. Вот и занесло меня. Очень вредно, когда приходится с одного на другое без демпфера[25] переключаться.

Про хронос, время то есть, слышал. Хронополе, очевидно, производное от этого. Повышенная чувствительность? Раз бывает повышенная чувствительность к напряжению электрических и геомагнитных полей, возможно, и к этому тоже бывает. Не имею оснований сомневаться…

Чекменев не понимал смысла внезапной агрессивности Ляхова и счел ее действительно вызванной опьянением, сопряженным с неожиданно прерванным пикником.

Может, правда, у него были свои, совершенно определенные планы, а тут вдруг поломались. Прокурорская дочка, болтавшая сейчас за окном с подругой Тарханова, – сильный раздражитель, кто спорит.

Только вот пьяным и даже просто находящимся подшофе Ляхов совершенно не выглядел.

– Нет, ну правда, Вадим, Арсений, вы присядьте хотя бы. Тут вопрос серьезный.

Господин Маштаков высказал мысль, что вы, попав под луч прибора, по старой памяти именуемого «Гневом Аллаха», приобрели некоторые необычные качества. В частности, вам, полковник Неверов, случилось побывать, пусть и недолго, в некотором странном мире… Что это был за мир, Виктор Вениаминович?

Да, Чекменев старался сохранять видимость объективности. Только вот в чью пользу?

Маштаков ответил с полной готовностью:

– Не знаю. Слишком коротким был пробой. Уверен определенно – в пределах фиксированного места использования аппарата. Что и подтвердил по возвращении господин Арсений.

По времени – не могу сказать ничего. Должно бы было оказаться тем же самым.

А получилось… Со слов господина полковника следует, что там – совершенно другой мир. И в идеологическом смысле, и хронологически. То есть вполне возможно, что прошлое, но вот чье? Нет, я честно не знаю. Если бы самому посмотреть, но господин полковник обладал слишком быстрой реакцией. Он ударил меня по руке так быстро, что я даже не успел увидеть засечек на экране.

Все это время Розенцвейг сидел на стуле справа от Тарханова и Ляхова, с безразличным видом курил длинную сигару, и не совсем понятно было Вадиму, который знал его шапочно, и даже Тарханову, с которым они общались гораздо дольше, какова его роль здесь.

Свидетель ли он защиты (или обвинения?) или просто изображает собой группу поддержки коллеги-генерала? А то и даже – надзирающий со стороны братской спецслужбы.

По крайней мере Ляхову все происходящее нравилось все меньше и меньше. Просто по настрою.

Но линию поведения он решил избрать самую мягкую.

Полез в бутылку сдуру, извинился, а теперь буду молчать. За исключением прямых вопросов. А они тут же и последовали.

– Вадим Петрович, вы не будете возражать, если сейчас станете участником небольшого эксперимента?

– Какого рода?

– Да просто мы посмотрим, совпадут ли некоторые характеристики у вас и у полковника Неверова. Вы оба подверглись одинаковому воздействию определенной силы. У Арсения появились непонятные способности, а у вас?

Вадим опять ощутил резкое чувство тревоги. Не следует ни на что соглашаться.

Сказать – нет, не хочу и не буду? И – уйти? Это, пожалуй, было бы самым правильным.

А с другой стороны?

Чего он боится и чего добьется таким демаршем?