Олег Рязанский - Алексей Хлуденёв

Но здесь, на Дону, как он уже успел заметить, обстановка была иная. Его берег был равнинный, а тот, противоположный — более холмистый, пересеченный где оврагами, а где речками. Кое-где кудрявились перелески.

Чей-то голос позади князя тихо молвил:

— Надо, княже, стоять на нашем берегу и спокойно ждать. Мамай и не сунется. А сунется — по рогам его! Враз опрокинем в Дон… Как опрокинули Бегича на Воже…

Другой голос возразил:

— Коль так-то будем стоять и ждать — подоспеют на помогу Мамаю Ягайло и Олег…

Третий голос — отчетливо и веско:

— Иди, княже, за Дон. Перевеземся, мосты за собой порушим, чтобы Ягайло и Олег не могли легко перейти Дон, и будем стоять крепко и мужественно, зная, что за нами река и нам отступать нельзя…

Этот третий голос — Андрея Ольгердовича. Великий князь оглянулся узколицый, с густой сединою на висках, Андрей смотрел умно и уверенно. Ему было за пятьдесят. Как первенец Ольгерда, он больше других своих братьев ходил с отцом в походы, перенимая у того богатый воинский опыт. Родитель, умирая, видно, потому лишь не передал великое княжение первенцу, что он был твердого православного вероисповедания и, как православный, тянулся к русской культуре. Сам полуязычник, Ольгерд предпочел передать престол полуязычнику же, может быть, рассчитывая, что Литва ещё долго будет стоять на древнем языческом веровании.

Дмитрий Иванович наклонил голову — дал знак, что благодарно принял к сведению совет важного литовина. Наступила пауза, и стало слышно, как река поплескивается о берег. Из ближайшего буерака выскочила дикая буроватая коза, встала как вкопанная — чутко подрагивают пепельные ноздри, улавливая непривычные запахи костров, пшенной каши, резкого колесного дегтя… Заперебирав тонкими ногами, вдруг скакнула, сделав прыжок с разворотом коротенький хвостик лишь мелькнул в кустах.

Ход мыслей Дмитрия Ивановича был таков: если, например, принять совет тех, кто предлагал оставаться на этом берегу, то в этом случае можно было опасаться удара ему в спину Ягайлы и Олега, не говоря уж о том, что в сражении на этом равнинном берегу татарве ловчее применять их излюбленный маневр: конной лавой обтечь русские полки с флангов, ударить, ошеломить, затем, если нужно, ложно отступить, опять ударить… Другое дело дать бой на том, южном берегу, в излучине Дона, на поле Куликовом. Оно, это поле, ограничено с трех сторон реками: самим Доном, Непрядвой, Смолкой, Нижним Дубяком. Волей-неволей ордынцам основной удар придется направить русским в лицо, напарываться на длинные копья пешцев. Непривычно им так биться! А именно в количестве пеших ратей и было преимущество русского войска.

Конечно, Мамай будет пытаться ломать русские полки так и эдак, заходить и справа, и слева и повторять заходы, приберегая на решающий удар резерв, но все ж раздолья его коннице не будет. На Мамаев резерв и у русских есть так называемый частный резерв. Этот резерв не станет неожиданным для Мамая, а неожиданным для него будет ещё один резерв, потайной — Засадный полк…

Мысль о тайном резерве, рожденная в беседах с зятем Боброком и князем Владимиром Серпуховским, стала в последние дни его любимой мыслью. Он вновь и вновь возвращался к ней: он уже прикинул, где, в каком потаенном месте разместить этот резервный полк, который будет назван Засадным. Конечно же в Зеленой Дубраве!

Тихо, как бы лишь для себя, Дмитрий Иванович сказал:

— Лучше было не идти противу безбожных сил, нежели, придя, ничего не сделать и ни с чем возвратиться вспять…

Князь Серпуховской, Дмитрий Боброк, Андрей Полоцкий, Дмитрий Брянский, Тимофей и Микула Вельяминовы, Михаил Бренк словно только ждали этих слов — тесно сдвинулись вкруг великого князя. И остальные, даже и те, чье мнение было отвергнуто, придвинулись. Все сразу построжали ликами, сурово глядя на противоположный берег. Даже и кони, почуяв суровость и торжественность момента, вдруг притихли и напряглись. Дмитрий Иванович, упрямо выставив бороду:

— Перейдем Дон! И постоим за наши святые церкви, за православную веру, за братию нашу, за христианство…

Тогда Микула Вельяминов вскинул волосатый крупный кулак — погрозил в сторону противника. И Михаил Бренк погрозил. И иные…

Глава двадцать третья. Кое-какие странности Дмитрия Ивановича

Дмитрий Иванович приказал воеводам срочно навести мосты, чтобы успеть переправиться через реку прежде, чем подойдут рати Мамая. Привыкши сам проверять исполнение своих важных распоряжений, князь после короткого отдыха в шатре с малой свитой направился по берегу Дона. Рядом с ним ехал Михаил Бренк, статью, пожалуй, и некоторыми чертами лица напоминавший самого князя.

В рощах стучали секиры; к местам переправ тянулись, скрипя, нагруженные толстыми кругляками повозки. Там и сям на опушки рощ и перелесков выскакивали напуганные шумом зайцы, дикие козы, лисы. Ошалело орали вороны, беспрерывно стрекотали встревоженные сороки.

Великий князь внешне выглядел спокойным. На самом же деле им владело нетерпение: скорей, скорей изготовить мосты и переправиться! Опередить Мамая!

Возле одной из строящихся переправ он задержался дольше обычного. На пологом берегу умельцы по плотничьему делу затесывали кругляки с одного конца, а несколько ратных, разуткой, с засученными до колен портами, ловко скатывали кругляки в воду, играючи перепрыгивая через них. Стоявшие на плотах подхватывали бревна баграми и доставляли их по линии переправы к местам, где сваи вбивались с помощью трехручных тяжелых "баб".

Князь невольно залюбовался ловкой и слаженной работой ратников. Одно из бревен, скатываемых к воде, пошло вкось, и уже немолодой ратник, подправляя его, говорил ему с некоторой ворчливостью, как человеку: "Ну, куда ты, дурачок, полез, куда? Ай не знаешь свою дорогу?". И пусть всего лишь на миг, но в глазах князя скользнула то ли зависть, то ли печаль, странная, непонятная…

В этот миг великий князь позавидовал простым воинам — никогда ему не суждено вот так-то, засучив порточины до колен и обнажив голени, походить с багром вместе с простыми воями по берегу, а потом, помолясь, присесть с ложкой к общему котлу с пшенной кашей… Он князь, он государь. Само положение государя отделяет его от простых людей, лишая его тех удовольствий и радостей, что доступны народу.

Особенно эта отдаленность заметна в мирное время. Вот почему он любит воинские походы, без которых не обходится ни одно лето — в походное время он ближе к простой жизни.

Велел подозвать к себе двух ближних ратных. Те, раскатав порточины, подошли, низко поклонились. Спросил, как их звать. Одного звали Васюк Сухоборец, другого Гридя Хрулец.

— Что, православные, наведете до ночи мост? — спросил князь.

— А как же не наведем-то, княже? — ответил быстроглазый Васюк Сухоборец. — Коли ты приказал — то и наведем.

— Ну, а ты, Гридя, тако же считаешь?

Гридя посмотрел на солнце, потом на тех, кто забивал "бабами" сваи, и переступив босыми ногами по траве, взвешенно сказал:

— Непременно успеем!

Князь ещё спросил, откуда они родом, поинтересовался, не испытывают ли они какой-нибудь робости перед войной с ордынцами, и пообещав как следует оплатить им их ратную службу, отправился дальше.

Воины посмотрели ему вслед. Гридя — с удивлением:

— Васюк, растолкуй мне, зачем он нас подозвал?

— А Бог его знает… Князь! В голове-то у него, небось, не то что у нас с тобой. Зачем-то ему нужно.

Воины так и не поняли князя, а сам Дмитрий Иванович, побеседовав с ними, ехал дальше с ощущением, будто прикоснулся к чему-то успокаивающему и питающему его.

Проехав версты три по берегу, на протяжении которых наводились мосты, Дмитрий Иванович то похваливал сотских, умело руководивших строительными отрядами, то журил иных за нерасторопность, порой сердился и даже негодовал, впрочем, тотчас же остывая: не все зависело от людей, а он был отходчив.

В этот день была доставлена великому князю грамота от преподобного Сергия Радонежского с благословением: "Пойди, господин, на татар, и поможет тебе Бог и Святая Богородица". Князь познакомил воевод с содержанием грамоты, которая вселяла уверенность в победу, обсудил с ними (уже не в первый раз) расположение русских войск во время предстоящего сражения, по-новому урядил воевод полкам, а воеводе Семену Мелику наказал внимательно следить со своими сторожевыми отрядами на ордынском берегу за передвижением противника.

Был канун Рождества Святой Богородицы, и все воинство поздно вечером отстояло вечерню, прося Господа Бога и Пречистую Богоматерь даровать победу.

После вечерни князь спросил Михайлу Бренка:

— А что, Михайла, тебе говорили когда-нибудь люди, что мы с тобой немного схожи обликом?

— Я и сам о том ведаю.