Последний вираж штрафбата - Антон Кротков

Итальянец был так уверен в своей победе, что, когда их разделяло всего метров тридцать, эмоционально поднял правую кисть, затянутую в светло-коричневую перчатку (в тон шлему), и сладострастными потираниями пальцев показал русскому, как много звонких сольдо он получит от своего командования в виде премии за сбитый русский самолет. Нефедов в ответ на мгновение высунул над бортом кабины обе руки и сложил их в неприличном жесте, понятном любому иностранцу. В максимально мягком переводе это означало: «Накось, выкуси!»

После этого вспыльчивый потомок древних римлян с еще большим ожесточением начал расстреливать русского, стремясь поскорее добить его. Как это обычно случается в скоротечном истребительном бою, развязка наступила внезапно, и никто не смог бы предсказать столь неожиданный финал этой схватки. Находясь на волосок от смерти, Нефедов применил прием, который ему не так давно показал в липецкой спецшколе немецкий инструктор Макс Хан. Борис вспомнил этот маневр мышечно, рефлекторно, ибо, когда счет идет на доли секунды, мысли не поспевают за треском пулеметов и кувырканием сцепившихся в хлесткой, скоростной битве крылатых бойцов.

Поймав момент, Борис энергично отдал ручку управления от себя, опуская нос своего «ишачка» вниз, и одновременно «поджал» газ. Теперь энергичный переворот через крыло и уход под набегающего противника. Над головой промелькнуло залитое маслом голубое брюхо плененной врагом машины.

— Извини, что ухожу по-английски — не шаркнув ножкой на прощание и не сделав красиво шляпой-котелком, — весело прокричал молодой пилот, глядя снизу на вражеский самолет.

Это был очень рискованный трюк, особенно учитывая, что до земли было рукой подать. И-16 отличная маневренная машина, но она не прощала грубых ошибок в пилотировании. В войсках к новым скоростным монопланам относились с недоверием. Среди пилотов утвердилось мнение, что «ишачок» чрезвычайно опасный по части выполнения штопора истребитель. Десятки строевых летчиков, пересевших на эти скоростные машины с тихоходных бипланов, попадая на них в штопор, вынуждены были покидать кувыркающиеся машины с парашютом.

Словно подтверждая свою репутацию капризного самолета, двигатель нефедовского «ишачка» заглох почти одновременно с выходом в отрицательную перегрузку. Ведь до 1942 года карбюраторные моторы советских истребителей часто глохли во время преследования гитлеровских истребителей в пикировании или при попытках оторваться от противника каскадом бочек. Пилоты «Мессершмитов» таких проблем не имели благодаря тому, что германские конструкторы еще в 1938 году применили технологию непосредственного впрыска топлива в цилиндр, что значительно усилило мощность моторов и повысило их надежность, особенно на отрицательных перегрузках.

Ситуация почти безнадежная. Самостоятельно запустить в воздухе заглохший движок невозможно, так как стартер запуска мотора в кабине И-16 отсутствовал. Мотор истребителя запускали механики на аэродроме сжатым воздухом с помощью автостартера. Процедура такова: сидящий в кабине летчик поднимает руку, что означает приказ на запуск, механик громко кричит: «От винта!» и вращает лопасть пропеллера, а в это время водитель аэродромного автостартера включает установку запуска. Естественно, в воздухе повторить всю процедуру просто невозможно.

Перед глазами Бориса бешено менялись местами земля и небо, и все происходило в полной тишине. Только свист ветра в ушах да натужный скрип фюзеляжного такелажа. Вращаясь в открытой всем ветрам люльке кабины, повисая на привязных ремнях вниз головой при каждом перевороте, парень испытывал довольно острые ощущения.

Так получилось, что перед вылетом только вернувшийся из ночного города Борис не успел облачиться в летный комбинезон — по дороге в раздевалку сослуживцы предложили полчасика порезаться в бильярд, и, как это обычно бывает, одна партия незаметно перешла в следующую, а в итоге игра растянулась на целый час. Потом поступил приказ командира срочно вылетать. Так что пришлось надевать парашют прямо поверх легкой и прохладной рубашки, которая отлично спасала от испанской жары днем и шикарно смотрелась в ночном баре, но совсем не грела на высоте. Когда в своих «бродвейских» туфлях с белым парусиновым верхом на клапанах и черным кожаным низом на каучуковой подошве, фланелевых штанах и в белой рубашке, опутанный парашютными ремнями Нефедов направлялся к своему самолету, сослуживцы над ним ухахатывались. В СССР в эти годы западная мода почти не проникала, так что успевший приодеться на командировочные песеты Борис выглядел настоящим британским денди-авиатором. Но зато теперь на высоте трех тысяч метров холодный ветер проникал за ворот его рубахи и гулял за пазухой, заставляя дрожать от собачьего холода.

Но двадцатилетний наглец в кувыркающемся самолете не чувствовал себя неудачником, несмотря на холод, боль от ран и неработающий двигатель. В Борисе всегда жила безоглядная вера в собственную счастливую судьбу, в то, что покровительствующие ему высшие силы в последний момент за шкирку вытащат его из любой передряги. До поры опытные летчики считали мальчишку слишком самоуверенным и легкомысленным, этаким легковесным мотыльком, фронтовой век которого будет недолгим. Но ему действительно всегда чертовски везло. Может быть, именно потому, что не унывающий пострел никогда не позволял себе сдаваться.

Конечно, и ему иногда случалось испытывать уныние и страх, переживать состояние отчаяния. Особенно в начале испанской командировки, когда летать приходилось на старых этажерках и часто бывать в роли беспомощной мишени. Но природный оптимизм все равно в итоге брал вверх над черными мыслями. Этот мир, по-видимому, устроен таким образом, что если ты склонен к хмурым мыслям и дурным предчувствиям, то жизнь по закону сохранения энергии постарается соответствовать твоим мрачным ожиданиям. Если же по природе ты оптимист, то и Природа подстроится под твои представления о ней. Борис словно родился с пониманием того, что дух первичен, а материя вторична, и если чего-то очень сильно захотеть, то силою мысли, своей верой в удачу можно сотворить невозможное…

Именно поэтому, кувыркаясь между небом и землей с неработающим мотором, молодой наглец тем не менее чувствовал себя хозяином положения. У него уже было немало поводов для радости. Во-первых, его около пяти минут обстреливали фактически в упор из пулеметов и только ранили. Во-вторых, в штопоре ему удалось сбить начавшее пожирать его деревянный самолет пламя.

Борис ясно видел как бы со стороны всю диспозицию боя: вот он неожиданно для стрелка за спиной отдал ручку от себя и опустил нос своей машины. При уборке газа маневры получаются резче. Так что коварный «макаронник» сразу потерял из виду за массивным капотом своей машины кувыркнувшегося куда-то вправо противника. Возможно, в тот момент сеньору показалось, что одна из его пулеметных очередей поразила «Ивана», и его лишившийся управления самолет перешел в беспорядочное падение.

Борис же подхваченной ветром бабочкой унесся прямо под самолет преследователя. И даже обладай враг уникальным позиционным сверхчутьем, он все равно сейчас был бессилен что-либо предпринять в ответ. Догонять и стрелять по штопорящему где-то под тобой самолету — это все равно что пытаться, прыгнув с вышки, поймать на лету прошмыгнувшего мимо стрижа.

Ах, как же благодарен был Борис своему учителю — аэроклубовскому инструктору Степану Лапатуху! Благодаря его бесценным урокам совсем недавно сам знаменитый красный маршал Клемент Ефремович Ворошилов премировал молодого летчика за превосходный показательный пилотаж двумя тысячами рублей, фотоаппаратом ФЭД и направлением на учебу на липецкие курсы командиров эскадрилий. Вспомнил добром Борис и Макса Хана, не ведая тогда, как драматично пересекутся их фронтовые дорожки на дорогах грядущей большой войны!

За несколько недель, что Нефедов воевал здесь, в Испании, на новом истребителе он успел хорошо изучить веселый, зубастый нрав своего «малыша» и полюбить его за уникальные спортивно-пилотажные качества. Это был самолет как раз под него — очень маневренный, быстрый, агрессивный, хотя и весьма своенравный, словно необъезженный степной жеребец. С детства влюбленному в лошадей парню нравилось, что для того, чтобы забраться в кабину ястребка, он должен был взяться за специальный ремень, словно за конскую уздечку, подтянуть себя на крыло и «вскочить в седло». И хотя в запасе у него оставалось витков пять-шесть, не более, Борис верил в себя и свою машину.

Он начал аккуратно выводить истребитель из штопора. После возвращения рулей в нейтральное положение самолет прекратил вращаться. Теперь машина бесшумно скользила вниз со скоростью 120 километров в час. Судя по всему, таким образом предстояло планировать до земли. Надо было заранее выпустить шасси и закрылки, а также позаботиться о выборе подходящей площадки для вынужденной посадки. Хотя даже на подготовленных каменистых и пыльных аэродромах Испании посадка на И-16 — дело всегда трудное и рискованное. Посадочная скорость «ишачка» очень высокая. Стоит допустить ошибку, и у тебя не останется времени на ее исправление, ибо земля несется навстречу со скоростью курьерского поезда. Самолет очень четко реагирует на малейшее движение ручкой управления. Чуть неловко качнул штурвал — и вот ты уже висишь вниз головой в перевернувшейся машине. На той войне бывало не раз, что, скапотировав, истребитель в облаке пыли метров сто кувыркался по летному полю, и было слышно, как внутри бесформенного клубка ломаются деревянные шпангоуты и человеческие кости.