Бреслау Forever - Анджей Земяньский

Мариола слышала уже сотни подобных рассказов от Сташевского.

— Ужас, — бесстрастным тоном произнесла она.

— Это я видел сам, собственными глазами. Сто процентов кожи отделилось от тела. И как назвать подобное, если выискивать сенсацию? Самокожеслезанием?

— Прекрати! — Вопреки словам, она улыбнулась.

— Предположим, что у нас имеется чем-то усиленная аллергическая реакция. Неожиданно начинает пухнуть какой-то внутренний орган. И делает это настолько быстро, что разрывает другие органы, вены, артерии и даже кожу.

— И потому-то всегда имеются цветы?

— Да. Некоторым не удается, не знаю — что, но их встречает поражение.

— В смерти?

— Угу. Тогда они кончают с собой. Даже не знаю, что это может быть. Какой-то эрзац чего-то. Не имею понятия, чего.

Мариола ненадолго задумалась. Залитый солнцем внутренний дворик заставлял думать многое о чем, только не о последовательности чудовищных преступлений. Охотнее всего, сейчас она сняла бы рубашку и позагорала в одном бюстгальтере. Хотя, нет. Дворик был окружен со всех сторон. Ветра совершенно не чувствовалось.

— Если эти цветы вызывают усиление аллергического приступа, то почему сестры — урсулинки и их ученицы не болеют? Ведь в такой компании должно быть хоть несколько женщин, страдающих аллергией.

— Не знаю.

Сташевский вытащил очередную сигарету, хотя во рту еще торчала предыдущая. Он выбросил ее и закурил новую. Голову положил на руки. Дым медленно сползал с наклонившегося лица. Мариола знала, что в такие моменты Славеку лучше не мешать, хотя ее женское любопытство подсказывало что-то совершенно иное. Но она предпочитала не рисковать возможными припадками злости, истерии или же потоками иронически-издевательских-оскорбительных замечаний. А такое случалось, когда кто-то мешал его сосредоточенности. Поэтому она осматривалась на месте. Это здесь погибло несколько офицеров. Именно здесь заразилось несколько других. Впоследствии, они разыскивали какие-нибудь купола, чтобы совершить театральное самоубийство в окружении цветов. Уютный, залитый солнцем дворик не вызывал впечатления немого свидетеля страшных преступлений. Девушка подняла голову. В одном из окон третьего этажа мелькнула фигура монашки в черном одеянии. Затем она заметила ее же в окне второго, а потом и первого этажа.

— Во, мчится. — Мариола толкнула локтем Славека, указывая на объект своих наблюдений. — По-моему, она собирается выкинуть нас отсюда.

Тот поднял голову, не слишком осознавая то, что творится вокруг. Монахиня уже стояла в двери.

— Странно, — сказал Сташевский. — Ведь тут живут черные урсулинки, а у этой серая ряса.

— Чего? У тебя что-то с глазами? Ведь у нее черная…

Сташевский тряхнул головой.

— Серая, а снизу виден фиолетовый цвет. — Он глянул по внимательнее. — Господи, ведь женщина епископом быть не может.

— Ты это серьезно говоришь?

— Ну да.

Мариола поднялась и подошла к монашке.

— Снова полиция? — догадалась та. — Когда вы уже решите дело с этим проклятием? Боюсь, что теперь начнут сюда приходить какие-нибудь журналисты. В конце концов, все об этом узнают.

— Это он из полиции, — сказала Мариола. — Сама же я хочу лишь провести один опыт.

— А пани сама кто?

— Я дендролог.

После этого она уже не обращала внимание на трещащую монашку, которая, снизив голос, даже рассказала про визит специалиста из ясногурского монастыря, который ночью читал экзорцизмы, чтобы не напугать учениц. Мариола искала нужные цветы, нашла, сорвала по паре лепестков.

— Слушай, обратилась она к Сташевскому. — Ты их видишь? — Она подняла руку, показывая лепестки.

— Ну, вижу.

— Какого они цвета?

— Белого и фиолетового.

— Отлично. — Она приложила лепестки к одеянию монашки. — У тебя зрительные иллюзии. Отойди-ка на несколько шагов.

— А какого они цвета? — спросил Славек, послушно отходя назад.

— Точно такие же, которые ты назвал. А вот цвет одеяния не сходится. — Лепесток в левой руке она приложила к слегка удивленной монахине, точнее, к белому фрагменту ее одежды. — Это пиретрум розовый, то есть Chrysanthemum coccineum, который раньше называли еще Pyrethrum roseum[70]. Он фиолетовый.

— Но зачем тебе этот опыт?

— Хочу узнать, у кого из нас иллюзии. Эти растения мне известны по каталогам, и я знаю, какого цвета они должны быть. И я вижу, какого цвета ряса. — Она протянула в направлении одеяния монахини правую руку с другим цветком. — Это уже пушица узколистная, или же Eriophorum angustifolium[71], она белая.

Мариола передвинула руку снова на белый фон.

— Видишь что-нибудь?

— Не очень. Фиолетовый цветок сливается с фиолетовым цветом рясы.

— О, Господи! Так, пошли отсюда! — Мариола подбежала к Славеку, схватила его за руку и потащила к выходу. — Мы еще вернемся сюда! — крикнула она урсулинке.

Они выбежали на улицу. Мариола спешно свернула на Еловую[72], потащила Славека вбок, они снова свернули и очутились перед косметическим ателье, объединенным с соляриумом. Чуть ли не силой она втолкнула Сташевского вовнутрь.

— Прошу прощения, у вас тут душ имеется? — спросила она у изумленной девушки за стойкой.

— Д-Да.

Мариола бросила на стойку собственную визитку. Сташевский знал, зачем она это сделала. На картонном прямоугольнике перед фамилией имелись две волшебные буковки — «др.»[73]. Научная степень доктора у Мариолы и вправду имелась, но врачом она, естественно, не была.

— Проше пани, у меня тут пациент-аллергик перед приступом. Необходимо смыть всю пыльцу. — Она положила на стойку банкноту в пятьдесят злотых[74], которая тут же была спрятана. Девушка в безупречном халатике показала им направление.

— Прошу.

Мариола открыла дверцу кабинки.

— Давай сюда телефоны, бумажник и пистолет. Лезь прямо в одежде и попробуй ее на себе отстирать. Потом раздевайся догола и очень тщательно вымойся, вместе с волосами, лицом… Обязательно прополощи рот и нос. — Она чуть ли не силой затолкала Славека прямо в туфлях в средину. — Я сейчас вернусь. — И захлопнула за ним дверцу.

Она вернулась, когда Сташевский уже вытирался фирменным полотенцем. Абсолютно новым, потому оно плохо впитывало воду, зато оставляло на теле мелкие волокна. Мариола подала Славеку сухую одежду, которую купила только что в магазине рядом — псевдо-военные штаны и огромную футболку в черно-белую полоску.

— А туфли?

— Ой, пойдешь босиком. Все равно, ужасно жарко.