Шум времени - Осип Мандельштам

О. Мандельштам.

Болезнь. Я не могу минуты остаться «один». Сейчас ко мне приехала мать жены — старушка. Если меня бросят одного — поместят в сумасшедший дом.

К В. П. Ставскому 30 апреля 1937 г.

«Уважаемый тов. Ставский, прошу Союз советских писателей расследовать и проверить позорящие меня высказывания Воронежского областного отделения Союза.

Вопреки утверждениям областного отделения Союза моя воронежская деятельность НИКОГДА не была разоблачена областным отделением, но лишь голословно опорочена задним числом.

Называя три фамилии (Стефен, Айч, Мандельштам), автор статьи от имени Союза представляет читателю и заинтересованным организациям самим разбираться: кто из трех троцкист. Три человека не дифференцированы, но названы: „троцкисты и другие классово враждебные элементы“.

Я считаю такой метод разоблачения недопустимыми.»

К брату Александру Эмильевичу Мандельштаму (и жене)

[Двадцатые числа октября 1938]

Дорогой Шура!

Я нахожусь — Владивосток, СВИТЛ[58], 11-й барак.

Получил 5 лет за к. р. д.[59] по решению ОСО[60]. Из Москвы из Бутырок этап выехал 9 сентября, приехал 12 октября. Здоровье очень слабое. Истощен до крайности, исхудал, неузнаваем почти, но посылать вещи, продукты и деньги — не знаю, есть ли смысл. Попробуйте все-таки. Очень мерзну без вещей.

Родная Наденька, не знаю, жива ли ты, голубка моя. Ты, Шура, напиши о Наде мне сейчас же. Здесь транзитный пункт. В Колыму меня не взяли. Возможна зимовка.

Родные мои. Целую вас. Ося.

Шурочка, пишу еще. Последние дни ходили на работу, и это подняло настроение. Из лагеря нашего, как транзитного, отправляют в постоянные. Я, очевидно, попал в «отсев», и надо готовиться к зимовке. И я прошу, пошлите мне радиограмму и деньги телеграфом.

Рождение улыбки. Стихи 1936–1937 гг.

Когда заулыбается дитяС развилинкой и горечи, и сласти,Концы его улыбки не шутяУходят в океанское безвластье.Ему непобедимо хорошо:Углами губ оно играет в славе —И радужный уже строчится шовДля бесконечного познанья яви.На лапы из воды поднялся материк —Улитки рта наплыв и приближенье —И бьет в глаза один атлантов мигПод легкий наигрыш хвалы и удивленья.

Подивлюсь на свет еще немного,На детей и на снега,Но улыбка неподдельна, как дорога,Непослушна, не слуга.

Мой щегол, я голову закину —Поглядим на мир вдвоем:Зимний день, колючий, как мякина,Так ли жестк в зрачке твоем?Хвостик лодкой, перья черно-желты,Ниже клюва в краску влит,Сознаешь ли, до чего щегол ты,До чего ты щегловит?Что за воздух у него в надлобьи —Черен и красен, желт и бел!В обе стороны он в оба смотрит — в обе! —Не посмотрит — улетел!

Нынче день какой-то желторотый —Не могу его понять,И глядят приморские воротаВ якорях, в туманах на меня…Тихий, тихий по воде линялойХод военных кораблей,И каналов узкие пеналыПодо льдом еще черней…

Не у меня, не у тебя — у нихВся сила окончаний родовых:Их воздухом поющ тростник и скважист,И с благодарностью улитки губ людскихПотянут на себя их дышащую тяжесть.Нет имени у них. Войди в их хрящ,И будешь ты наследником их княжеств, —И для людей, для их сердец живых,Блуждая в их извилинах, развивах,Изобразишь и наслажденья их,И то, что мучит их — в приливах и отливах.

Внутри горы бездействует кумирВ покоях бережных, безбрежных и счастливых,А с шеи каплет ожерелий жир,Оберегая сна приливы и отливы.Когда он мальчик был и с ним играл павлин,Его индийской радугой кормили,Давали молока из розоватых глинИ не жалели кошенили.Кость усыпленная завязана узлом,Очеловечены колени, руки, плечи.Он улыбается своим тишайшим ртом,Он мыслит костию и чувствует челомИ вспомнить силится свой облик человечий…

Я в сердце века. Путь неясен,А время удаляет цель —И посоха усталый ясень,И меди нищенскую цвель.

А мастер пушечного цеха,Кузнечных памятников швец,Мне скажет: ничего, отец, —Уж мы сошьем тебе такое…

Сосновой рощицы закон:Виол и арф семейный звон.Стволы извилисты и голы,Но все же арфы и виолыРастут, как будто каждый стволНа арфу начал гнуть ЭолИ бросил, о корнях жалея,Жалея ствол, жалея сил;Виолу с арфой пробудилЗвучать в коре, коричневея.

Пластинкой тоненькой жиллетаЛегко щетину спячки снять —Полуукраинское летоДавай с тобою вспоминать.Вы, именитые вершины,Дерев косматых именины —Честь Рюисдалевых картин,И на почин — лишь куст одинВ янтарь и мясо красных глин.Земля бежит наверх. ПриятноГлядеть на чистые пластыИ быть хозяином объятнойСемипалатной простоты.Его холмы к далекой целиСтогами легкими летели,Его дорог стенной бульварКак цепь шатров в тенистый жар!И на пожар рванулась ива,А тополь встал самолюбиво…Над желтым лагерем жнивьяМорозных дымов колея.А Дон еще, как полукровка,Сребрясь и мелко, и неловко,Воды набравши с полковша,Терялся, что моя душа,Когда на жесткие постелиЛожилось бремя вечеровИ, выходя из берегов,Деревья-бражники шумели…

Записные книжки. Заметки