Лик Победы - Вера Камша
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ох уж эти алаты! Эпинэ помахал в ответ и, обойдя каких-то невзрачных людишек, киснущих над пареными овощами, пробрался к тем, кто его звал. Их было семеро: шестеро мужчин в красных, отороченных золотом камзолах и одна женщина в белом платье с алой шнуровкой.
– Наконец-то! – засмеялась она, протягивая изящную ручку.
– Моя эрэа! – Иноходец почтительно поцеловал пахнущие нарциссами пальцы.
Какой знакомый запах! Дело принимало неожиданный и ужасно глупый оборот. Он, без сомнения, встречал этих людей раньше, и не раз, но не мог вспомнить, где и когда. В Агарисе? Вряд ли. Значит, раньше. Робер, смущенно улыбаясь, опустился на скамью между двумя молодыми людьми, лихорадочно вспоминая их имена, но имена не вспоминались.
Сидевший напротив красивый дворянин в красном разливал вино. Ему было около пятидесяти, правую щеку украшал давно заживший шрам. Робер совершенно точно знал этого человека, так же как и всех остальных.
– За встречу! – произнес мужчина со шрамом и оглянулся на высокого старика с золотой цепью на шее. Тот молча приподнял стакан, и все, кроме женщины, выпили. Вино горчило, и от него пахло дымом, но Роберу понравилось, он и раньше предпочитал горькое сладкому. Ах да, Матильда же говорила…
– Мне говорили, что здешние вина настаивают на травах.
– Да, – произнесла женщина низким грудным голосом, – это полынь. Здесь ее много.
Ее вообще много. Полынь – трава осени, именно она растет у Закатных Врат, а дорога к Рассвету покрыта анемонами.
– Мои эры, – стройная черноволосая алатка с улыбкой протягивала глиняный кувшин с широким горлом, – подарите монетку, попытайте судьбу!
– А как, красавица? – Сосед Робера попытался обнять девушку, но та ускользнула грациозным неуловимым движением.
– Позолоти ручку и лови то, что ловится, – девушка на лету подхватила суан и перевернула свой кувшин. На стол высыпались восемь грошовых перстеньков с разноцветными стеклышками.
– Дурная игра, – заметил старик с цепью, – но не играть в нее нельзя.
– А почему б и не сыграть? – эрэа в белом засмеялась и надела колечко, украшенное золотистой ягодкой. – Браслет не надела, хоть это моим будет.
– Попытайте судьбу, эры, – девушка с кувшином была уже у другого столика, за которым пировали бергеры. Во имя Астрапа, как их занесло в Алат?! В воздухе мелькнул золотой кружок, чернокосая красавица высыпала свои побрякушки и пошла дальше. Сколько суанов и сколько талов она заработает?
– Вы опоздали, сударь, – строго сказал старик, – у вас не осталось выбора.
Робер глянул на перстень с красной стекляшкой, сиротливо лежащий на темных досках. Что ж, когда нет выбора, это тоже своего рода выбор. В Ренквахе он этого не понимал, в Сагранне понял. Иноходец надел кольцо и поднял стакан:
– Я промешкал, но это ничего не значит.
– Ты промешкал, но это ничего не значит, – отозвалась эрэа. Вино показалось нестерпимо горьким, но он допил до конца. На углах стола горели четыре свечи, их огоньки отражались от семи опрокинутых старинных кубков, но люди ушли, и лишь невидимая скрипка продолжала смеяться.
– Значит, это ты, – Робер вздрогнул. Давешняя алатка стояла рядом, держа свой кувшин. – Ты есть, но будешь ли?
Он видел эти глаза, не лицо, а глаза… Девушка протянула ему кувшин, и он взял. Почему он принял его за глину, ведь это бронза! Старая, позеленевшая, но еще можно разобрать зигзаги молний и странные фигуры, похожие одновременно на танцующее пламя и крылатых женщин с кошачьими головами. Какой танец играет скрипка, уж не этот ли?
Молния!Древней кровью вечер ал.Молния!..
Стук маленьких коготков, шуршанье. Огромная крыса вскочила на стол. Не Клемент! Крыса с яростным писком метнулась к Роберу, странный дар выскользнул из рук, раздался звон. Серая гостья отпрянула, сбросив со стола одну из свечей, вскрикнула и смолкла скрипка, зато забрезжил серый утренний свет. Робер оглянулся по сторонам – он все еще был в придорожном трактире, у его ног валялись глиняные черепки, а на руке алело то самое кольцо, что привез Ричард. Кольцо с ядом!
– Бедный эр любуется осколками, а их уводят, – голосишко был тоненьким и жалобным, словно у нищего. – Бедный эр опять опоздал… Бедный эр глуп, он не узнал брата… Бедный эр глуп, он не узнал отца… Бедный эр глуп…
В дверях мелькнул красный плащ. Плащ Эпинэ?! Во имя Астрапа, откуда он тут?! Робер, оттолкнув кого-то тщедушного и смеющегося, рванулся к выходу.
5У коновязи опустили головы кони – вороные и золотистые, но Дракко среди них не было. Рядом, лениво поигрывая тонким прутиком, прислонился к дереву какой-то человек. Услышав шорох, он устало обернулся. У него были глаза женщины с кувшином, огромные синие глаза, холодные и равнодушные, как небо над вечными льдами.
– Сударь, – надменные губы слегка скривились, – я не звал вас. Нам с вами не о чем говорить.
– Зато у меня к вам есть несколько вопросов, – Робер почувствовал, что закипает. – Где те, кто вышел из трактира?
Незнакомец пожал плечами и кивком головы указал на низкую каменную кладку, сплошь обвитую плющом. Эпинэ бросился туда, увязая в мелком белом песке. Зачем, ведь эта стена скроет разве что собаку!
– Не сворачивай, – посоветовал знакомый голосишко, – иди и смотри… Вот они… Смотри, что ты наделал… Кукушонок, вот ты кто! Кукушонок Эпинэ… Они умерли, а ты живешь… Ты живешь, потому что они умерли… Они умерли, потому что ты живешь…
Он попытался заткнуть уши, но голосок зазвучал еще навязчивей. Это смеялось и говорило кольцо. Кольцо, которое он вытащил из кувшина с молниями, кольцо, которое привез Дик. Робер попытался сорвать перстень, но тот исчез сам. Дикая боль пронзила левое запястье, на котором когда-то был браслет. Вернуться?! Но он уже у стены. Робер сжал зубы и заглянул за ограду. Там были гвоздики, пунцовые гвоздики…
Королевские цветы лежали охапками, словно хворост в какой-нибудь лачуге. Среди тусклой зелени и багрянца белели лица. Знакомые и незнакомые, старые и молодые, все они медленно тонули в цветочном озере, над которым кружились пепельные бабочки. Те, кто сидел с ним рядом в таверне, лежали с краю. Дядюшка Дени, Магдала, Арсен, Серж, отец, Мишель… Во имя Астрапа, как он мог их не узнать, как он позволил им уйти?! Это – сон, бред, кошмар, они не могли оказаться здесь, в Горной Алати, не могли пить с ним горькое вино, не могли умереть сегодня, потому что были мертвы двенадцать, девять, семь лет назад!
– Это сделал я, – равнодушно произнес тот, кто раньше стоял у дерева. В синих глазах не было ни злобы, ни раскаянья. Только досада и усталость. – Я, а не ты.
Синеглазый меньше всего походил на существо, которое можно убить из простого оружия, и все-таки Робер выстрелил. Человек, или нечеловек, пошатнулся, но не упал, а побрел вперед. Медленно, покачиваясь, словно пьяный. Алая кровь падала на белый песок, шипела и исчезала, как исчезает вода на раскаленной сковороде. Робер смотрел на убийцу и ничего не делал, а тот поравнялся с каменной кладкой, которую оплетал враз покрасневший плющ, и уверенно открыл калитку. Маленькую белую калитку, которую Робер не заметил. Теперь синеглазый шел по мертвым гвоздикам, шел к тем, кого убил. Его надо было остановить, но Робер не останавливал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});