Воспоминания о будущем - Кэт Патрик

Мужчина нас заметил.

Он знает, что мы здесь.

— Че надо? — орет он. Кажется, он пьян или под кайфом. Во всяком случае, он нетвердо стоит на ногах.

В первые секунды мы молчим. А потом я веду себя как последняя идиотка из фильма ужасов: слова сами собой вылетают у меня изо рта, вопреки паническому желанию загнать их обратно.

— Ты украл моего брата! — с напускной уверенностью кричу я.

— Лондон! — хрипло шепчет Люк, сжимая мою руку. Люк умнее меня, он сразу понимает, что я натворила.

— Значит, вот ты как думаешь, да? — переспрашивает мужчина, делая шаг в нашу сторону, отчего меня пронзает ужас.

Где же люди?

Теперь я каждой клеточкой своего существа знаю, что мы в смертельной опасности. Мы все сделали неправильно.

Кажется, именно это называется идиотской беспечностью.

Мужчина жует зубочистку, лениво гоняя ее из одного угла рта в другой, словно ему плевать на все на свете.

Люк инстинктивно делает шаг вперед, пытаясь заслонить меня. Теперь нас отделяет от мужчины не больше пяти шагов.

— Идем отсюда, — тихо говорю я Люку, пытаясь справиться с ужасом. Потом делаю шаг назад и тяну его за руку.

Тогда мужчина, не говоря ни слова, лезет себе за пазуху, шарит под пиджаком, и я вижу, как тяжелеет его рука.

У него в руке пистолет.

Я дрожу всем телом, рассказывая маме об этом, а она сдвигается на самый край дивана, чтобы взять меня за руки.

Мой мобильный жужжит, извещая о получении текстового сообщения, и мне не нужно даже смотреть на экран, чтобы догадаться, что это от Люка. Но сейчас мне не до него.

— Все нормально, продолжай, — говорит мама.

И я рассказываю ей, как мужчина наставляет на нас свой пистолет и рука у него совсем не дрожит. Разумеется, похититель детей может быть вооружен. Что в этом удивительного? Как же мы могли быть такими идиотами?

— Теперь я не могу вас отпустить, верно, ребятки? — спрашивает мужчина, и глаза у него становятся узкими и темными. Злыми.

Он делает еще один шаг, и, наверное, Люк раньше меня понимает, что сейчас произойдет, потому что он делает нечто героическое. Или глупое.

Он выпускает мою руку, толкает меня в сторону выхода из переулка и громко кричит:

— Беги, Лондон!

И я пытаюсь убежать.

Но меня останавливают пули.

Мама зажимает ладонью рот, чтобы сдержать крик, и слушает последнюю часть моего рассказа: о том, как тихо стало в мире, после того как прекратились выстрелы; о ритмичном грохоте шагов убийцы, покидавшего место преступления; о долгих минутах, когда я думала, что умираю, глядя в беззвездное городское небо. И о хриплых стонах, которые выводят меня из оцепенения, впрыскивают адреналин в вены и заставляют подползти к умирающему Люку.

Я замолкаю, чтобы сделать несколько глубоких вдохов, и рассказываю о последних мгновениях Люка. Не будет никаких прощальных слов. Никаких чувств. Он будет просто судорожно хватать ртом воздух, и на лице его навсегда застынет ужас.

Закончив, я рыдаю в голос, из носа у меня течет, плечи трясутся. Истерика заразна, и вот уже мы с мамой вместе плачем о прошлом и будущем.

Когда слезы иссякли, мама вдруг встает с дивана и решительно хлопает себя по бедрам.

— Вставай! — приказывает она. На этот момент я так глубоко зарылась в подушки, что со стороны меня можно принять за часть кресла.

— Вставай, Лондон, — повторяет мама.

— Я не могу, — шепчу я.

— Еще как можешь, — говорит она, наклоняясь и разрывая мой кокон. Нащупав мою руку, мама крепко хватает ее и тянет. Приходится встать.

— Ты была права, мы должны обратиться в полицию, — говорит мама, вытирая мне щеки рукой. — Ты была права. Нам нужна помощь. Мы должны исправить все это.

— Мама, но ведь это такой ужас… что мы можем поделать, — беспомощно лепечу я.

— Мы можем все, — чеканит мама, и в голосе ее звучит такая сила, что я сразу ей верю.

На минуту она выходит, оставив меня стоять столбом посреди гостиной, а потом снова выбегает с ключами в руке.

Прежде чем я успеваю как следует все обдумать, мама тащит меня в гараж.

— Поехали!

Глава сороковая

Одно из несомненных достоинств жизни в маленьком городке заключается в том, что когда-то давно, во время учебы в средней школе, твоя мама могла встречаться с нынешним капитаном полиции, который, возможно, — а возможно, и нет — до сих пор вздыхает по ней, и поэтому этот капитан, скорее всего, будет готов поверить в поспешно состряпанное объяснение, родившееся во время стремительной поездки в «приусе».

— Значит, ты все это помнишь? — спрашивает капитан Меллер, с трудом заставляя себя смотреть на меня. Честно говоря, у него это плохо получается.

Я вижу обручальное кольцо на пальце его левой руки: потускневший, поцарапанный золотой ободок. Мне невольно приходит в голову, что, как ни крути, для капитана Меллера его жена стала запасным вариантом, и я всей душой надеюсь, что капитан был для нее тем же самым. По крайней мере, это было бы справедливо.

— Да, — отвечаю я. — Я очень ясно помню день похищения. Я могу помочь составить фоторобот похитителей. Или опознать их среди фотографий в вашей картотеке.

— Видишь ли, они сейчас намного старше, — мягко напоминает капитан.

Он не знает, что я недавно увидела.

— Но мы хотели бы попробовать, — мягко вступает мама, беспощадно эксплуатируя его внимание к себе. Это срабатывает. Капитан Меллер встает, берет с полки толстенную папку и кладет ее на столик в углу. Потом приносит еще две папки из соседнего кабинета.

— Начинай, Лондон, — командует он, а потом поворачивается к моей маме и предлагает ей кофе. Она соглашается, и капитан оставляет нас наедине.

— Сомневаюсь, что это поможет, — шепчу я маме.

— Попробуй, а там посмотрим, — шепчет она в ответ, придвигая свой стул поближе ко мне. Вместе со мной она старательно разглядывает лица преступников, хотя ни за что не узнала бы ни одного из них, даже если бы они подошли к ней в банке.

Капитан возвращается и пытается заняться своими бумагами, но я отлично вижу, что он то и дело поглядывает на мою маму. И это еще сильнее нервирует меня.

Проходит час. Моя задница совершенно онемела от сидения на жестком стуле, но я так и не нашла ничего интересного. Неудача подкосила меня, я хочу поскорее вернуться домой и забыть обо всем этом. Но я знаю, что не могу этого сделать. Ужасные воспоминания вернулись и уже никуда не денутся: мне остается только попытаться их изменить.

— Может быть, попробуем нарисовать портрет? — снова предлагаю я.

— Я уже объяснял, что парочка, которую ты вспомнила, сейчас выглядит намного старше. Зачем делать бессмысленную работу? — спрашивает капитан Меллер у мамы, уже не скрывая своих томных взглядов.