Чудес не бывает - Лев Жаков

–Все мы орудия в руках Судьбы, - прошептал он, и я скорее ощутил, чем услышал его слова.

–Мне кажется, - добавил он отстраненно, - что я не могу уйти, не искупив сполна свои грехи. Нет мне прощения, и не подаст Господь мне знака, что я могу уже уйти, отдохнуть от своих многолетних трудов. Или, может, Судьба не хочет, чтобы бесследно исчезло из Вселенной мое заклинание? Думаю, что так, - произнес он тихо, - думаю, я здесь, чтобы дождаться ученика, которому я передал бы свое могущество. Мое место здесь, и мое время пришло, - почти торжественно сказал он. - Мне кажется, я нашел достойного мага, которому мог бы раскрыть величайший секрет всего человечества! Закройте дверь, юноша, и приступим же!

Я быстро провел вдоль его тела левой рукой. Он компактно разместился между моими указательным и большим пальцами.

Описываемая Фреем боль на миг ослепила меня изнутри, но я ждал этого и только сжал руку в кулак. И зубы сжал.

Потом я буду сожалеть о том, что не воспользовался его предложением. Буду говорить, что мне выпал шанс, а я его упустил, занятый вечными копаниями в себе, вечной неуверенностью в себе, вечными в себе.

Наверное, я просто испугался, представив себе "мир имени Юхаса", где каждый человек создан для меня и существует только для того, чтобы любить меня. Меня-то там, может, будут любить, а я-то, я-то кого буду любить?

Когда я вышел, Оле и Линда сидели перед дверью, перед когда-то бронзовым львом.

Они гладили его, они шептали ему на уши нежные - наверняка! - слова, трепали его гриву и вообще были счастливы. И забыли о том, что они на посту!

Я обиделся.

Обида, спровоцированная почти невыносимой болью в руке, разъела меня мгновенно, как ржа.

Дурацкая, детская и оттого всеохватная обида. На всех, на мир, на себя.

Не сказав ни слова предательницам и обманщицам, я быстрым шагом двинулся по улице.

Я шагал широко, во всю силу. Бежать не хотелось, но с силой расставление ног, упирание в камень и отталкивание от него отвлекали от обиды и боли.

На воздухе прояснилась немного голова, но рука!… Иногда приходилось постанывать про себя - выталкивание узкой струи стона забивало на секунду жжение между пальцев.

Хотя боль расползалась уже дальше, вот загудели остальные пальцы, вот онемела кисть…

Криков бегущих за мной девушек я уже не слышал, я только заставлял себя резко отталкиваться от мостовой, раз за разом, сжимая кулак и усиливая боль - лишь бы не вынуть руку из кармана, лишь бы не тряхнуть кистью!… Меня преследовал запах жасмина.

Куда его надо доставить?

Словно издалека увидел мельтешение стражи и девчат, останавливающих их, бросившихся мне наперерез - их напугало выражение моего лица?

Ведь это было вчера, всего лишь вчера, всего лишь вчера я сидел у деда в кабинете и слушал задание, а как будто месяц прошел - и не помню ничего из того разговора, только треск пламени стучит в ушах, как дробь. В детстве я стоял на параде среди барабанщиков и помню, как тяжело было не сбиться, отбивая дробь, однообразные резкие быстрые движения - раз-раз-раз-раз-раз-раз… И под наш перестук взвивается флаг, тканое тело бьется на ветру, все выше, выше, поднимаю голову, следя за ним взглядом, задирая глаза к его тугому стуку - слышно сквозь сухую дробь барабанов. Взмах - и тишина. Только туго наполненный ветром флаг, как парус, гудит над тобой, и солнце в глаза.

Резиденция Совета, мелькнуло в памяти. Где это, Мирэне?

И - по измерениям, в завихрениях, в приближающемся урагане - так быстро. Но медленнее - нельзя, сгорит рука, уйдет арестант, упаду и заплачу. Нет! Только не плакать! Скоро зубы сотру, сжимая.

Кажется, это оно. Смутный образ башен в голове переместился наружу - передо мной в вечернем тумане (туман - осенью?).

Я зашагал еще быстрее, на грани бега, стараясь, чтобы далекие башни не исчезли: холодный резкий ветер заставлял глаза слезиться.

Меняя детали пейзажа небрежно, с трудом превозмогая боль в руке, вдруг ощутил странное сопротивление окружающего. Как будто только что податливая моей магии природа передумала меняться…

Потом закружилась голова. Я понял: что-то происходит.

Бесконечная серая равнина и зеленое небо, сквозь которые я продирался, добавляя к башням из воспоминаний дорогу под ноги, сухие осыпавшиеся кусты, с горизонта лес, придвигая его все ближе к себе, бледнели и стирались.

Боковым зрением я отмечал, как за спиной, догоняя меня, вспучивались холмы, вырастая в горы, небо синело и затягивалось тучами, сзади начиналась буря. Как такое могло быть?

Я, преодолевая тошноту и кружение перед глазами, попытался восстановить путь. Я всматривался вперед и все четче представлял себе резиденцию Лиги. Огромный средневековый замок, его башни, вот, я различаю, на горизонте плещется сине-красный флаг, отчетливо видный на фоне зеленоватого в разводах неба…

Но я никак не мог уйти полностью в нужное мне измерение! Я тащил за собой хвост другого и не мог от него отвязаться!

Мелькнула нелепая догадка: это колдует Сирий из моей руки!

Невозможно! Менял отражения, сидя там! И я даже не способен защититься, сообразил я, ведь сейчас он - часть меня, ставить защиту от себя самого я не умею!

Выпускать нельзя - я был уверен, что в открытом бою мне с ним не справиться.

Рука болела невыносимо. Пришлось продолжить шагать - как робот - под оглушительный треск разрываемой ткани реальности, отсчитывая про себя шаги, чтобы не сбиться с ритма и не упасть.

Клочьями расползалась действительность, как ветошь, я же мысленно пытался удержать перед глазами хотя бы два лоскута - дорогу под ногами и далекие башни, расплывающиеся в напряженных до слез глазах.

Шаг, еще один, еще один, еще один…

Кажется, помогли подружки: я ощущал спиной их напряженные взгляды. Мир приобретал под нашими совместными усилиями упругость и внятность.

Что позволило мне, собрав воедино волю (и таки задумавшись мельком, что осталось бы, если бы реальность расползлась?), единым рывком выйти в нужное место материи.

Ворота за мостом над широким рвом, доски блестящие (чистят?), стражи нет. Я смотрю перед собой. Ручка - для великанов, кольцо - качель для детей.

С усилием тяну и толкаю. В какую-то сторону поддается тяжелая створка. Влезаю внутрь.

Широкий вестибюль. Свет - как днем, люстры сияют, лестница мраморная уходит наверх, ковром отягощенная.

Щурю глаза: придя из полумрака улицы, вижу все смутно.

Вот бежит молоденькая ведьма-секретарша, что-то верещит.

Уже ничего не слышу, еле стою.

–Девушка, куда арестованного, - шепчу.

Не понимает.

–Что вам, молодой человек? - вырастает верзила, плечи как башни нависают. А ведь я высок.