Лекции по патрологии I—IV века - Н. И. Сагарда

О значении послания в александрийской Церкви после Оригена говорит Cod. Sinaiticus, в котором послание помещено после Апокалипсиса Иоанна; здесь оно надписывается: Βαρνάβα έπιστολή. Кодекс по происхождению принадлежит александрийской Церкви, и если послание внесено в него, то это ясный знак, что оно употреблялось здесь для чтения в богослужебных собраниях, хотя и не в качестве канонической книги; а в таком случае и имя Варнавы в надписании может обозначать только то лицо, с которым послание связывалось в той же Церкви в предшествующее время и на которое указал Климент Александрийский.

Евбевий в своем классическом сообщении о новозаветном каноне (Hist, eccl. III, 25.4) помещает Послание Варнавы — ή φερομένη Βαρναβα έπιστολή — 4ν τοις νόθοις [среди подложных]; в другом месте он называет его среди άντιλ€γόμ€να [спорных] (Hist. eccl. VI, 13.6[; 14.1]) и этим свидетельствует, что послание, по мнению некоторых, голоса которых нельзя было совершенно игнорировать, имело серьезные основания предъявить свои права на причисление к новозаветному канону; в то же время другие, по причинам не менее веским, отрицали такое значение послания.

До настоящего времени еще никто не доказал точно и бесспорно, каким принципом руководствовался Евсевий, распределяя книги по установленным у него разрядам (ομολογούμενα, αντιλεγόμενα, νόθα и απόκρυφα); почему трудно делать несомненные выводы из помещения им послания в тот или другой разряд. Но если даже признать обоснованным, что такими принципами были подлинность и апостольское достоинство книги, то в таком случае можно только утверждать, что с точки зрения Евсевия послание не имело прав на апостольский авторитет и в этом отношении определено им как νόθη. Отмечая отношение послания к новозаветному канону, Евсевий ничуть не выражает сомнения в его подлинности: он не высказывает никаких соображений насчет происхождения его не от апостола Варнавы, как это сделал относительно 2 и 3 посланий ап. Иоанна. Нельзя видеть выражения сомнения в подлинности послания и в обозначении его ή φερομένη, которое в данном случае не равносильно ή λεγομένη (так называемое), а скорее может быть переведено через quae circumfertur [которое обращается] и, таким образом, говорит до некоторой степени о распространенности его в христианском обществе с прочно утвердившимся наименованием: Βαρνάβα επιστολή. В том же месте [(Hist. eccl. III, 25.2)] Евсевий обозначает первое Послание Иоанна как ή φερομένη επιστολή προτέρα этого апостола, и, однако, причисляет его к όμολογούμενα.

Блж. Иероним (De vir. ill. 6) пишет: «Варнава киприянин, он же и Иосиф левит, вместе с Павлом посвященный в апостола языков, составил одно послание, касающееся созидания Церкви, которое читается среди апокрифических писаний»[200]. Так как апокрифическими у Иеронима называются не только произведения, не принадлежащие тем авторам, имена которых они носят (ψευδεπίγραφα), но и подлинные, не имеющие канонического авторитета и исключенные из канона священных книг[201], то простой и естественный смысл приведенного свидетельства Иеронима может быть только тот, что Варнава, описанный согласно указаниям книги Деяний апостольских, написал послание (и это посланце существует еще и теперь), но оно принадлежит не к каноническим посланиям, а к тем именно, которые, будучи вне канона, читаются в Церкви для общего назидания. Следовательно, относительно принадлежности послания ап. Варнаве Иероним не высказывает никакого сомнения. В книге De nominibus Hebraicis Иероним изъясняет некоторые имена, встречающиеся в послании Варнавы, откуда следует, что в руках Иеронима был список Библии, который после Апокалипсиса Иоанна содержал и послание Варнавы. Сила и значение этих свидетельств Иеронима относительно автора послания, распространенности его с именем кипрского левита и сотрудника ап. Павла, а также продолжающегося церковного употребления его к концу IV в. (по крайней мере, в некоторых местах) я:сны сами собой.

Но вообще с половины IV в. сведения о Послании Варнавы становятся довольно редкими. О нем ничего не говорит Афанасий Александрийский в своем 39 Пасхальном послании даже при перечислении книг, которые не вошли в канон, но отцами назначены для наставления оглашенных; нет упоминания о нем и в произведениях других церковных писателей IV и V вв., даже у Епифания Кипрского и у позднейших жизнеописателей ап. Варнавы. Впрочем, Анастасий Синаит (ум. 599) определенно указывает Послание Варнавы между 24 книгами, которые у него поставлены вне 60-ти канонических книг. В стихометрии патр. Никифора (ум. 828) Послание Варнавы помещено между όσα ι (γραφαΐ) της νέας (διαθήκης) άντιλέγονται[202].

В западной Церкви, кроме Иеронима, достоверным и весьма важным свидетелем знакомства с посланием является латинский перевод; в единственной известной нам рукописи этого перевода послание стоит перед Посланием ап. Иакова.

Исследование свидетельств древности о Послании Варнавы показывает, что во весь патриотический период нельзя указать ни одного голоса, который отвергал бы происхождение послания от ап. Варнавы. Если и были возражения, то только против принадлежности послания к новозаветному канону; а тот факт, что еще в IV в. послание заявляло притязание на каноническое достоинство, доказывает, что оно пользовалось высоким авторитетом; но происхождение этого уважения едва ли можно объяснить каким-либо другим предположением кроме того, что послание всегда мыслилось с именем выдающейся личности апостольского века. Правда, древнейшие свидетельства принадлежат писателям александрийской Церкви, голос которых не может быть отождествлен с преданием вселенской Церкви; но свидетельства Евсевия и Иеронима выводят нас за пределы этой Церкви, хотя мы и не можем указать, в каких еще местах послание пользовалось известностью и авторитетом. Если даже согласиться, что близкая связь Послания Варнавы с каноном ограничивалась одной Александрией и что Евсевий и Иероним причисляли его к άντιλέγόμνα и απόκρυφα только на основании авторитета древних александрийских учителей[203], то и в таком случае остается непонятным и до сих пор не выясненным, почему оно приписано ап. Варнаве, каким образом достигло авторитета в Церкви и как и почему оно лишено было потом своего места в непосредственной связи с каноном[204]. Свидетельства александрийцев настолько категоричны, что не допускают никаких перетолкований.

Таким образом, если бы не было иных, осложняющих дело, обстоятельств, то принадлежность послания ап. Варнаве на основании исторических свидетельств, которые вообще имеют преимущественное значение, должна быть признана в достаточной степени обоснованной. Ввиду этого тем настойчивее требует тщательной оценки отрицательное отношение к подлинности послания в новейшей патрологической литературе.

Основания для отрицательного решения вопроса о принадлежности послания ап. Варнаве преимущественно внутренние, т. е. заимствуются из содержания послания. Исторические свидетельства при этом явно не устраняются, игдаже в некоторой степени признается их значение, но их сила, с одной стороны, ослабляется указанием на принадлежность всех свидетелей к одной области (что, во всяком случае, спорно), а с другой стороны, примером «Климентин» и «Второго послания Климента Римского» стараются наглядно показать, что вся древность может ошибаться и что даже «единогласное свидетельство» древности не имеет решающей силы[205]. Но «сравнение — не доказательство», а вывод, сделанный без каких-либо ограничений, лишает почвы всякое историческое исследование о памятниках древнехристианской литературы. Кроме того, оно само по себе страдает некоторым преувеличением, так как игнорирует тот исторический факт, что до Евсевия не доказано определенного пользования «Вторым посланием Климента» и что только с V в. оно часто упоминается в церковной литературе, — следовательно, желательной параллели нет.

Из Многочисленных возражений, заимствуемых из содержания послания, которые выставлены были в прежнее время, теперь уже многие оставлены, а именно: а) различные неправильности естественно-исторические, например, что в теле зайца ежегодно происходит перемена, противная естеству всех прочих животных, что гиена ежегодно меняет свой пол и т. п.; б) неправильное указание на обрезание всех сирийцев, арабов и всех жрецов языческих; в) слишком свободное применение аллегории в изъяснении Ветхого Завета; г) неправильные указания относительно ветхозаветных обрядов.

Но естественно-исторические ошибки в древности были общим явлением, и нет оснований требовать, чтобы левит Варнава в этом отношении был выше своего времени. Также нет сомнения и в том, что для нынешних читателей, хорошо знакомых с рациональными методами научного критицизма, аллегория послания может казаться странной по своей чрезмерности и явной ненаучности[206]; но в то время, когда господствовало увлечение мистическими изъяснениями, применение аллегорического метода могло казаться выражением глубокой мудрости. И для объяснения аллегоризма послания нет нужды непременно прикреплять его к александрийской почве, так как применение аллегоризма широко распространено было в Малой Азии, Сирии и Палестине, — естественно предположить его влияние и на Кипре, родине Варнавы, в особенности ввиду того, что аллегоризм имел основание в самом существе Ветхого Завета — сени грядущего.