Шелест. Гимназист - Константин Георгиевич Калбанов

непосильным трудом и дать стрекача налегке, имея при себе только деньги. Правильное решение, так меньше шанс привлечь к себе внимание, а всё необходимое можно приобрести и в пути, были бы средства.

Ну да бог с ними, с деньгами, они меня не интересовали. Главное, что пока всё сходится и я в доме того, кто припёрся в Воронеж по мою душу. Не зря два дня в седле корячился. Теперь не помешало бы найти ещё что-нибудь полезное.

Однако на этом моё везение закончилось. Обыск рабочего кабинета результата не дал. Я обнаружил столь модные сейчас дневники хозяина дома, но там не оказалось ничего предосудительного, ни единого слова о его тайной жизни. Письма также не несли никакого компромата. Одним словом, половину ночи я провёл впустую…

Купчишку, что держал скобяную лавку и пробавлялся скупкой краденого, я нашёл без труда. Ещё и нужного мальца на рынке отловил да поспрашивал. Никакого насилия, чисто на взаимовыгодных условиях. В крайнем случае можно было подойти с подношением к местному авторитету и оформить прописку, чтобы вообще никаких вопросов. Но коль скоро получилось собрать информацию, пройдясь по вершкам, копать глубоко не вижу смысла.

К лавке я подошёл в час пополудни, когда солнце стояло в зените, и прохожих на пыльной и залитой жаркими лучами улице практически не было. На входе в лавку разошёлся с какой-то женщиной из мещан, и всё, внутри больше никого. Не нужно изображать из себя покупателя, присматривающегося к товару. Достаточно просто задвинуть засов.

— Эй, ты чего… — возмутился было лавочник и тут же осёкся.

— Если хочешь жить, веди себя тихо, — нарочито медленно взводя сначала один, а после и второй курки двуствольного пистолета, произнёс я.

— Всё вот здесь, под прилавком, — задрав руки и отступая на шаг к полкам с товарами, произнёс лавочник.

— Это хорошо, что ты ведёшь себя тихо. — Короткий взмах, свист, и клинок со стуком вошёл в полку у самого уха вздрогнувшего купчишки. — Если задумал глупость, то знай, что мне не нужно стрелять, я и с ножичком управлюсь.

— Я ничего не задумал. Деньги под прилавком, — затряс он головой.

— Это хорошо, что не задумал, — извлекая очередной метательный нож, произнёс я. — Но меня эта твоя мелочь не интересует.

— Я вижу, ты не местный. Людям-то представился? — начиная приходить в себя, купчишка попытался урезонить меня.

— Думаешь, я кому-то что-то должен?

— Но…

— Я не из разбойного люда, Пахом. Я из Воронежа, куда ты отправил Лебедева, ну или если хочешь, Кобзаря убить меня.

— Я…

— Его и Мышату я порешил на месте. Груздю повезло меньше, и он все мне рассказал. Уверен, что хочешь именно такого разговора?

— Я не знаю…

— Кто заплатил за мою смерть? Не говори, что ты непричастен, если хочешь жить. Да и умереть можно по-разному.

— Помоги!..

Ну, должен был он попытаться. Не мог не попробовать. Крик на высокой ноте оборвался хрипом. Трудно кричать, когда тебе в трахею прилетает ребро ладони. Довершил дело я ударом по темени, после чего утащил пленника в подсобку, ну или складскую комнату. Тут разговор должен был состояться более обстоятельный, и так как клиент чего-то не понимал, более жёсткий.

Да, мне противно истязать пленных, но умирать я также не спешу. К тому же под ударом не только я, но и мои близкие. Поэтому мне нужен не Пахом, а его наниматель. И вообще то, что этот урод лично никого не убивал, не значит, что на его руках нет крови. Есть, и причём по самые локти. Так что я не стеснялся и не сдерживался. Вернее, пересиливал себя и всё время старался держать перед взором глаза сестры, когда она пришла в себя после исчезновения узора «Повиновения». За этот взгляд я и сотню мразей замучаю без малейших угрызений совести…

Увы. Либо этот урод оказался слишком крепким орешком, либо он и впрямь не знал, кто к нему пришёл под покровом ночи и с маской на лице. Сказал, что дело срочное и заплатил настолько щедро, что удалённость в пять сотен вёрст не вызвала никаких дополнительных вопросов. Тупик. Ни одной зацепки. Возможно, Шерлок, мать его, Холмс, и нашёл бы их с десяток, но я их не видел…

Обратно я уже так не погонял и в Воронеж вернулся на исходе третьего дня. Поблагодарил Бересту за охрану Груздя и походя вогнал тому нож в сердце. Я не святой прощать тех, кто пытался меня убить, по какой бы то ни было причине. Опять же, он из лихих, а значит, и кровь на руках имеет, и дальше этим будет пробавляться. Доплатил Бересте два рубля, чтобы прибрали тело, и дело с концом…

* * *

— Рассказывай, — отставляя кружку со сбитнем, потребовал князь.

В последнее время новости не радовали, а потому при виде такого выражения лица у дьяка и любимый напиток в горло не лез.

— Простите, ваша светлость, — завёл привычную шарманку Никита.

— Ну, не тяни. Я уже понял, что вести дурные. Теперь хочу их услышать.

— Человечек из Воронежа сообщил, что на Ярцева напали два простеца и одарённый. Двоих он убил на месте, один простец сбежал.

— Напомни мне, этот Ярцев недоросль, не прошедший инициацию, и к тому же поскрёбыш?

— Так и есть, ваша светлость.

— И он прибрал одарённого. М-да-а. А этот малец не так уж и прост.

Князь посидел с минуту в задумчивости и наконец кивнул своим мыслям.

— На меня через того душегуба выйти сумеют? — спросил он дьяка.

— Нет. Человечек во Владимире обрубил концы, что вели к нему. А не доберутся до него, и ваше имя не всплывёт.

— Это хорошо. Вот что, как и Машку, оставь этого щенка пока в покое. Пусть ходит сторожится. Мне оно так даже приятней. Не знаю, с чего я закусил удила. Не иначе как Петрушка выбесил со своим своеволием. Да и Машкой закусить не вышло. Торопиться мне некуда, обожду, глядишь, и удобный случай сам собой представится. Просто человечек в Воронеже время от времени пусть поглядывает за щенком.

— Сделаю, ваша светлость.

— Что-то ещё?

— Под Курском в своём имении при задержании был убит помещик Седов, промышлявший людоловством. Его имение отошло казне. Сестра Ярцева и пропавшая вместе с ней боярышня Столбова вернулись в гимназию. По слухам, тот самый Седов их и похитил.

— Вот значит как. Нашли, стало быть, охотника людишки государевы, — довольно хмыкнул князь. — Гадаешь, чему радуюсь?

— Не понимаю, ваша светлость, — вынужден был признать дьяк.

— Дурья ты башка, Никита. Даю руку на отсечение, бумаги покойного теперь в Тайной канцелярии.

— Но оттуда их ведь не достать.

— Главное, знать, где они, а уж как достать, придумать всегда можно, — довольно ухмыльнулся князь.

Потянулся, взял кружку с успевшим остыть сбитнем. Но, несмотря на это, вкусом остался доволен. Не так всё и плохо. Секрет чуть дальше протянутой руки, и при должном старании до него дотянуться можно. А что до Долгорукова и этого щенка… Ничего. Как там говорят в Италии — месть блюдо холодное…

Глава 26

Меня определили в центр четырёхлучевой звезды, по лучам которой выбита вязь плетений, связанных в единый конструкт. На вершинах расположились четверо учителей гимназии, представители разных стихий. Вид у них самый что ни на есть торжественный, и несмотря на ожидаемо слабый дар, к делу они подошли со всей ответственностью, чтобы я проникся. Ну или это нужно им для повышения самооценки и осознания причастности к по-настоящему важному делу.

В принципе, для инициации подобные сложности не нужны, достаточно одного одарённого и пары пассов с несложным плетением. Сильные одарённые и вовсе способны активировать дар самостоятельно. Но при таком вот подходе получается сразу определить, к какой именно стихии имеется предрасположенность у ученика и каков его потенциал.

Так-то одарённые могут использовать плетения любой стихии. Однако если «Огненный шар» огневика будет сопоставим с фугасом полевой пушки, то у воздушника того же ранга потянет хорошо как на ручную гранату. Иными словами, смысла использовать плетения не своей стихии попросту нет.

Не произнеся ни слова, бравая четвёрка синхронно проделала определённый порядок пассов, к слову, тоже совершенно не нужные, и я почувствовал, как сквозь меня словно пропустили слабый разряд электрического тока. От неожиданности я вздрогнул и едва не выплюнул заряд мата. Хорошо хоть, сдержался. Мне-то наплевать на всю эту торжественную лабуду, но не хотелось обижать тех, кто положил свою жизнь на алтарь образования. Пафосно? Возможно. Но при всей моей циничности я уважаю учителей. Правда.

Вязь плетений на лучах вдруг засветилась ровным слабым голубоватым светом. Видели,