Отягощенные злом. Разновидности зла - Александр Афанасьев

Человек шел не спеша, прислушиваясь, присматриваясь, вслушиваясь в разноязыкий говор торговцев. Главными языками здесь были урду, типичный для севера Индостана и хинди, типичный для юга, но и у того и у другого языка было столько диалектов, что многие предпочитали говорить по-английски, на языке угнетателей, который знали все. Еще слышались типичные для Афганистана пушту и дари. Чаще пушту, потому что в Индостане, в самой северо-западной его части проживали пуштунские племена, отрезанные от своих сородичей линией Дюранда. Это были лучшие воины в регионе и источник половины неприятностей.

Знакомый купец, увидев бородача, вскочил с места. У него были глаза навыкате и окладистая, делающая его больше похожим на гнома борода, но без усов, что выдавало в нем человека религиозного…

– Салам алейкум, дорогой! Салам алейкум!

Протянутую пожилым гостем руку он схватил двумя руками и потряс.

– Салам, рафик, салам… – Гость использовал афганское приветствие, обозначающее близость людей, общность их интересов и дела.

– Рад видеть тебя у нас снова. Как семья, как дела?

– Все хорошо, дорогой. Хвала Аллаху, я скоро стану еще раз дедушкой.

– Да? Да благословит Аллах твою семью и твою дочь, и да воздаст он вам за вашу богобоязненность, пусть твой внук вырастет у тебя на глазах, и пусть Аллах даст тебе видеть проявления его почтительности. Хвала Аллаху, это хорошо, когда рождаются дети.

– Шукран, брат, дай Аллах и тебе того же, да вознаградит он твои молитвы и твою почтительность…

– Хвала Аллаху, и у меня скоро родится сын. Моя третья супруга снова понесла.

– Ну, дай тебе Аллах, брат… А как твои дела?

– Все хорошо, брат, хвала Аллаху. На него единственного мы уповаем и в делах, и в отдыхе своем. Проклятые англичане берут слишком много налога, а в остальном – все хорошо, хвала Аллаху…

– Да покарает Аллах безбожников, которые берут то, что не положено брать по шариату, пусть он нашлет на них болезни.

– Аллах свидетель, какие хорошие слова, брат…

Так, в цветистых приветствиях двое купцов подошли к сути дела, ради которого они, собственно, и распинались друг перед другом минут десять, заверяя друг друга в уважении и призывая Аллаха в свидетели искренности их слов.

– Говорят, ты привез хороший товар, брат… – сказал, наконец, владелец торгового места и еще нескольких.

– О, Аллах, вероятно, здесь ничего нельзя сохранить в тайне.

– Ты прав, брат, хорошие дела становятся здесь быстро известными, равно как и плохие. Слава о хорошем товаре становится известной задолго до того, как он въедет в город. Так что ты привез?

– Ровно двести ремкомплектов на двигатели «Ижа» и кое-что из инструмента.

– О, Аллах. И сколько ты хочешь за все это?

– Ровно сто двадцать лакхов[65].

– О, Аллах! Берегись, брат, ты впадаешь в грех лихвы.

– Но разве ты сам не сказал, что мой товар хорош? Только из уважения к тебе я пришел сюда в первую очередь и не пошел к твоим конкурентам.

– Брат, разве они дадут подходящую цену на твой товар? Тот же Алихан – как он может разбираться в двигателях? Еще мой дед держал ремонтную мастерскую для автомобилей, а его дед пас коз в горах!

– Но ведь и ты не даешь мне хорошую цену, разве нет?

Купец пригладил бороду. Глотнул зеленого китайского чая из глиняной посудины – чай здесь был хорош и довольно дешев, был даже «рашн караван»[66], потому купцы, которые приходили с запада, числили чай одним из товаров, которым можно закупиться на обратный путь. Конечно, чай тоже надо было уметь выбирать, это целая наука. Чай, контролируемый по происхождению, здесь не найдешь, но можно купить чай с тех же плантаций по полцены. Дело в том, что ради поддержания цен на чай и недопущения затоваривания рынка Чайная ассоциация устанавливает максимальные квоты на выращивание чая тех или иных сортов, но все владельцы плантаций закрывают глаза, когда управляющие не уничтожают лишний чай в костре, а пускают его налево.

– Я пока ничего не сказал про цену, – сказал он осторожно.

– Так скажи свое слово.

Купец помялся.

– Не думай, что сейчас хорошие времена для торга, брат. Проклятые англизы всех задавили налогами, да и у меня, признаться, нет лишних денег.

– Так купи, что считаешь нужным, а я продам другое остальным.

– Э… так не пойдет, брат… Хочешь выпить чаю? Заодно поговорим о цене.

Этот ритуал торга был давно известен и выполнялся всегда и всеми. Продавец завышал цену от полутора до трех раз, иногда и больше, чтобы было потом куда уступать. Покупатель всегда жаловался на жизненные обстоятельства и неподходящее время для торга. Это все делалось публично, чтобы могли послушать и оценить остальные – как мастерство покупателя, так мастерство и продавца. Затем продавец и покупатель поднимались наверх, где собственно и заключалась сделка. Каждый был в выигрыше – продавец продавал товар, покупатель сбивал цену, причем существенно.

Торговец неспешно поднялся и последовал к тому, что раньше было подъездом, а теперь было просто входом в лавку. Покупатель последовал за ним.

По узкой лестнице они неспешно поднялись на четвертый этаж. Было темно, потому что лампочки в бывшем подъезде не жгли из экономии, пахло машинным маслом, металлом. Встречные почтительно уступали дорогу.

На четвертом этаже купец открыл дверь в завешанный коврами кабинет, посетитель пропустил гостя вперед. Кликнул прислугу, чтобы принесли чаю.

– Эфенди Нурулла… – сказал он, прижав свои толстые руки к сердцу для большей правдоподобности, – клянусь Аллахом, я не могу заплатить тебе больше двадцати пяти лакхов. Это все, что есть сейчас из денег.

– Позволю дать вам совет, уважаемый, – сказал гость, – разве у вас нет кассы взаимопомощи? Возьмите деньги оттуда, а потом расторгуетесь и вернете. Вы сами сказали, что слава о хорошем товаре приходит в город быстрее, чем он сам. И покупатели потянутся к вам.

– О, Аллах, но кассой заведует скупец Мойеддин, он не даст денег!

– В таком случае возьми его в долю. Человек может не дать денег другому человеку, но он всегда даст денег самому себе, верно?

Принесли чай.

– О, Аллах, ты не знаешь, что говоришь, брат… – посетовал купец, – Мойеддин не только скуп, но и бесчестен. Свяжись с ним – и у тебя не будет ни дела, ни покупателей, ничего. И все потому, что у него дядя полковник индийской полиции[67]. Назови другую цену, брат…

– Только из уважения к тебе – сто десять лакхов.

Говоря это, гость написал записку на листке небольшого блокнота и протянул хозяину вместе с самим блокнотом и ручкой.

Записка гласила:

Шейх Хасан.

Хозяин покачал головой.

– Клянусь Аллахом, эта цена неподъемна для бедного купца. Но я, пожалуй, накину еще пять лакхов из уважения к вашим трудам и к долгой дороге, которую вы проделали с товаром. Итак – тридцать лакхов, вот моя цена.

Хозяин резко начеркал что-то в блокноте и вернул обратно.

Мечеть Мохаббат-Хан, пятница, десятого. После намаза.

Гость прочитал написанное.

– Тридцать лакхов, это не цена, эфенди. Но полагаю, мы сможем сговориться.

– Я в этом и не сомневаюсь, эфенди Нурулла… – проговорил хозяин, прижимая к сердцу руки, – но прошу войти в мое положение, бедного торговца и купца, с которого хочет взять деньги каждый, кому не лень…

4 июля 2016 года

Населенный пункт Дарра

Британская Индия

В то время, пока один из прибывших в Пешавар купцов торговался с местным, хорошо осведомленным и авторитетным купцом о цене на ремкомплекты на мотоциклетные двигатели и инструмент для примитивного металлообрабатывающего производства, другой купец отправился на юг, чтобы навестить одно примечательное место под названием Дарра.

Вообще-то полное название этого города было Дарра Адам Хель, но так его никто не называл – все говорили просто Дарра. Этот город был административным центром населенного района Хайбер Пахтунхва, а Пахтунхва означало «пуштуны», то есть Хайбер, где живут пуштуны. Место это практически было неконтролируемым – то есть здесь не было британской колониальной администрации, и город, и весь район управлялись пуштунскими советами самоуправления. О степени самостоятельности этого места говорило то, что решения британских судов здесь не имели юридической силы, если не были подтверждены местными религиозными авторитетами. Основной религией здесь был ислам, но ислам весьма своеобразный. Поборники чистого ислама, которых в последнее время развелось слишком много, считали местных жителей бидаатчиками, потому что они соизмеряли свою жизнь не столько с законами шариата, сколько с доисламскими нормами племенного права и кодексом чести пуштунов Пуштун-Валлай. Но дальше обвинений в запрещенных Кораном нововведениях дело не шло, потому что пуштунов было много, а оружия у них было еще больше.