Я тебя заберу - Мария Сергеевна Коваленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А я думала, тебя от собственного отражения в зеркале кроет. Последняя стадия эгоизма.
— Хороший диагноз. Я бы поболел немного.
Упругие губы касаются лба и дорожкой поцелуев скользят по правой щеке к подбородку.
Никакой эротики. Никакого возбуждения. Но за ребрами все плавится и горячими каплями растекается по телу.
— Отдай ему эти чертовы акции. Просто отдай, и все! У тебя много людей, они справятся. — Скребу ногтями по ткани пиджака. — Только не уезжай.
Никогда я не казалась себе такой ущербной, как сейчас. Дико страшно за Лену, страшно за нас с Глебом. И все же... не могу отпустить Марка. Унижаться готова, в ногах валяться, лишь бы остался, не испытывал нас обоих на прочность.
— Я не могу бросить все на Кирилла. К тому же дом не то место, где удобно решать некоторые вопросы, — звучит так тихо, что с трудом различаю слова.
— Ты так и не научился мне врать. — Руки плетьми опадают вдоль тела.
— Зато, надеюсь, научился беречь.
Марк отдирает себя от меня. Вижу, что против воли, как сломанный робот с негнущимися пальцами. Чувствую, что не хочет.
— Засунь свое умение... — Я озираюсь по сторонам. — Туда же, куда этот, — кивком указываю на Хаванского, — должен засунуть свои дурацкие шутки.
Глава 56. Гость из прошлого
Прошлое — самый опасный враг настоящего.
Роль Хатико дается мне с огромным трудом. Стараясь не замечать своего нового охранника, я до поздней ночи изучаю доклады с недавней парижской конференции по ЭКО. Чтобы не запаниковать, гоню от себя мысли о Лене. И тренирую мелкую моторику — пишу Марку СМС и тут же их стираю.
Примерно в таком же режиме проходит и утро. Нервы на пределе, в голове каша, а глаза постоянно слезятся, будто я подхватила какую-то болезнь.
Разница лишь в Глебе. Школа для него временно под запретом, поэтому развлекать и отвлекать сына приходится самостоятельно. А еще отличие в завтраке.
Не в пример Шаталову, который утром питается одним эспрессо, Хаванский съедает двойную порцию омлета, вливает в себя пол-литра кофе, а через час шлифует все каким-то странным коктейлем из бананов, порошка и воды.
Помня, как десять лет назад закончилась наша последняя беседа, я не спешу задавать вопросы или вступать в разговор. Мы кружим по дому, как два волка из разных стай. И только вечером, когда нахожу Хаванского в тренажерном зале вместе с сыном, я нарушаю удобный режим молчания.
— Глеб, у тебя все хорошо? — Рассматриваю необычный тренажер, на котором занимается мой мальчик.
Марк уже показывал сыну, как пользоваться этой штуковиной, но, сколько Глеб ни пробовал, ничего не получалось. До этого раза.
— Да! Дядя Клим умеет обращаться с железом лучше папы! Он меня такому научил! Папа удивится.
— Главное, чтобы дядя Клим не научил тебя чему-нибудь плохому. — Я сурово стреляю взглядом по влажной от пота груди Хаванского. — Тогда он не сумеет даже дожить до разговора с папой, — добавляю тихо, почти беззвучно.
Однако, судя по тому, как Клим следит за моими губами, а затем начинает улыбаться, он услышал каждый звук.
— Если бы мы на физкультуре так занимались! — мечтательно вздыхает Глеб.
— Боюсь, дяде Климу будет скучно в твоей очень приличной школе. — Специально для Хаванского я выделяю слово «приличной», и в этот раз в ответ раздается раскат хохота.
— Она хоро-ошая! — с обидой тянет сын.
— Замечательная, — соглашаюсь. — Проблема в том, что дядя Клим предпочитает трудности. — Хлопаю Глеба по плечу и глазами указываю на выход.
Не представляю, насколько продуктивно эти двое успели позаниматься, но мой мальчик не спорит. Закинув полотенце на плечи, точь-в-точь как это делает Марк, он идет к лестнице и оставляет меня наедине со своим «тренером».
— Не знаю, почему Марк тебе так доверяет, только я не хочу, чтобы ты разговаривал с Глебом и тем более учил его чему-нибудь.
Чувствую себя сумасшедшей мамашкой, которая квохчет над птенцом. Дурацкое ощущение. Попахивает клиникой. И все же ничего не могу с собой поделать. Образ Хаванского, трахающего все, что движется, накрепко застрял в сознании.
— Не знаю, что ты там себе придумала, — в моем же стиле отвечает Хаванский. — Мы с Шаталовым работали. Много. И не всегда одними членами. — Вместо того чтобы обидеться, мерзавец скалится во все тридцать два.
— Спасибо, что без подробностей. — Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов.
— А ты не изменилась, — с эхом отражается от стен. — Все такая же. С порохом в одном месте. Не удивлен, что Марка даже после всего того дерьма, что пришлось пройти, не отпустило.
Скажи Клим что-нибудь пошлое, я бы, наверное, и ухом не повела. Однако намек на прошлое заставляет остановиться.
— Как он уговорил тебя охранять нас? — Скольжу по нахалу внимательным взглядом.
Красивый, хоть и с гадким характером. Высокий, мускулистый. Такой же мощный, как и Марк, только усушенный до совершенного рельефа. Тот самый идеал самца, о сперме которого мечтает любой эмбриолог.
— Я ему должен. — Клим откидывается на тренажере.
Гепард на привале.
— Дай угадаю? Женщину!
— У Шаталова всегда вставал только на умных баб, — восторженно цокает языком Хаванский. — Особый вид извращения.
— Так я угадала? — Почему-то не удивляюсь.
— Девять лет назад он отдал мне свою первую жену. Продал в любовницы. Дорого.
Если бы Клим не сказал о времени, я бы подумала об очередной оргии. До меня. Но по срокам не вяжется.
— Они были в разводе. Потом он переписал на нее свои акции, — вспоминаю сплетню, которую услышала от нашего лаборанта.
— Серьезно? — Хаванский задирает голову и смеется.
Ничего радостного. Никакого веселья. Демонический смех.
— Мне так рассказали. — Передергиваю плечами.
— Мм... Святой Шаталов, который дарит акции! — Лицо Клима внезапно становится серьезным. — Нимб по ночам не слепит? Трахаться, наверное, трудно. Такой прожектор над головой!
— Это неправда?
— Твой Шаталов — последняя расчетливая скотина! Он знал, что скоро в его жизни наступит лютый пиздец, и поэтому подстраховался.
— Хочешь сказать, он не дарил акции?
— Никакой благотворительности! — кивает Клим. — Лишь выгода.
