Утро Судного Дня - Александр Мазин

— Не удивляйся, так надо, — притянул к себе, ухватил за крепкую попку, укусил за ушко и повлек к клозету. Двери его украшала надпись о том, что внутри ведется наблюдение. «Разумеется, в целях вашей безопасности, дамы и господа», — сообщала мне на трех языках — английском, французском и русском — заботливая администрация. Поэтому, оказавшись внутри (не показывая лица, разумеется), я первым делом залепил жвачкой зрачок видеокамеры. Если бы мы были в Англии или Германии, сюда бы мигом примчался «безопасник». Но Франция есть Франция. Здесь, во-первых, никто не бегает по пустякам, а во-вторых, вполне добродушно относятся к маленьким шалостям сексуально озабоченных подростков. Так что несколько минут у нас есть. Вполне достаточно, чтобы Даша успела надеть под униформу техника комбинезон аэродромного персонала.

Мы с Дашей сидели на каких-то коробках в двадцати шагах от выхода на поле и делали вид, что занимаемся петтингом.

Ну не то чтобы только делали вид… Но ведь мы должны выглядеть достоверно, правда? У последних ворот дежурили не «ополченцы», а настоящие охотники. Очень толковые. Я их увидел только тогда, когда к ним примчался проверяющий. Его появление значило, что весть о нашем «отлете» уже достигла ушей руководства. Одного он забрал, второй остался. Но теперь я его видел.

Первый вернулся минут через десять. Что-то сказал второму (они уже не думали о конспирации), и тот зашагал в выходу.

Пора, решил я. И подставил ногу важно шествующему к воротам пилоту.

Тот споткнулся, едва удержал равновесие… И разумеется, обрушил на нас гром начальственного гнева. Мол, такие-сякие, бездельники-лодыри, вместо того чтобы работать… А вот сейчас он сообщит нашему менеджеру…

— Не надо менеджера, мсье! — пискнул я. — Мы уже идем! Бежим работать! Нас здесь уже нет!

И, подхватив Дашу, прошмыгнул в ворота.

Наблюдатель нас прохлопал! То есть, когда пилот начал орать, он конечно посмотрел на нас, но, увидев обыденную сцену, отвернулся. Тем более что он уже знал, что я на борту чартера!

В «крыло» мы проникли через передний грузовой люк. Вместе с багажом пассажиров.

«Крыло» израильских авиалиний летело в Хайфу. С посадкой в Барселоне. Это я выяснил еще в офисе «Эйр-Франс».

— В чем дело, паренек? — осведомился второй пилот, когда я нагло ввалился в кабину. — Не то скушал на обед?

— Шалом, — сказал я, обращаясь к первому пилоту, который (в отличие от второго) глядел на меня настороженно и даже расстегнул кобуру.

— Нуждаюсь в формальной помощи, — произнес я на африкаанс.

Второй пилот выпучил глаза и привстал. Надо полагать, диалекта противника номер один он не понимал, а сам язык хозяев второй половины Африки узнал наверняка.

А вот первый пилот меня понял, кодовую фразу воспринял. Но руку с кобуры не убрал.

— Одиннадцать десять бейт восемьдесят плюс, — произнес я совсем тихо, так, чтобы услышал только он.

Это был код Моссада, которым меня на всякий случай снабдили во время моей практики с израильскими коммандос. Код был переменный, зависящий от даты и времени суток, но очень простой. Возможно, за те годы, что прошли со времени моей аладдиновской практики, код сменили. Тогда у меня проблемы…

На смуглой хмурой физиономии первого пилота отразилась работа мысли. Он тоже прибавлял и умножал. Потом, все еще хмурясь, сообщил мне неприятную новость.

— Этот код устарел, приятель. Назови новый — и я в твоем распоряжении.

— Знаю, что устарел, — согласился я. — Но я получил его пять лет назад. И он не должен быть аннулирован. Мы работали «под прикрытием» с полной изоляцией.

Пилот задумался, прикинул мой возраст… В России меня за подобное заявление в лучшем случае выкинули бы пинком под зад. Но в Израиле тринадцатилетний разведчик — норма. Они там с десяти лет берут в руки оружие.

— Нет, — задумчиво произнес пилот. — Код не аннулирован. — И, на иврите, второму пилоту: — Все в порядке. Мальчик из Моссада. — И снова мне, тоже на иврите: — Чем я могу помочь?

— Никто не должен знать, что мы здесь, — быстро сказал я. — Высадите нас в Барселоне.

— Я должен буду доложить, — возразил пилот. Он снова насторожился.

— Тридцать третий сектор, — сказал я. — Только руководителю. Иначе вы нас подставите.

Тридцать третий сектор Моссада занимался Конго. Я об этом знал. Знал ли пилот? Сомневаюсь. Но он успокоился.

— Хорошо. Кто второй?

Я выглянул из кабины и позвал Дашу.

Второй пилот присвистнул в восхищении.

— У нее — фармакологический шок, — быстро сказал я. — Сработала блокада.

— Бедняжка… — пробормотал второй пилот, и блеск в его глазах угас. — Такая красавица.

— Может, ее еще восстановят, — безнадежным голосом произнес я.

— Может, доставить вас домой, сынок? — спросил первый пилот.

Я покачал головой.

— Нельзя. Работа не закончена.

Сразу за кабиной располагался крохотный медицинский отсек. В нем мы и провели полтора часа, пока «крыло» не приземлилось в Барселоне.

А через полчаса мы снова были в воздухе. И на этот раз летели туда, где я надеялся найти укрытие на ближайшие пять-шесть дней. И выработать дальнейший план действий.

Глава восьмая

Повелитель зверей

Ворота были хорошие. С тремя «глазами», с контуром антирезонансной защиты, объемными детекторами и стационарным парализатором на тонкой шейке сервопривода. Но это — для тех, кто не понимает намеков. Для тех, кто их понимает, достаточно и самих ворот, чтобы осознать: хозяин расположенных по ту сторону стены угодий не любит незваных гостей.

— Саваи-сан никого не принимает, — безапелляционным тоном сообщил коммуникатор. — Никаких исключений ни для кого. Оставьте ваше сообщение в общем накопителе.

— Прошу вас передать Саваи-сан: его хочет видеть человек из прошлого, — терпеливо произнес Артём. — Это важно.

— Оставьте ваше сообщение в общем накопителе, — отрезала упрямая электроника.

Вот так. Ускользнуть от могучего «Аладдина», совершить путь в десять тысяч километров… И споткнуться о глупую программу.

Грива сделал шаг назад, прикинул возможность проникновения за периметр. Решил: без спецсредств — никак. Оглянулся на Дашу. Девушка спокойно ожидала развития событий. За двое суток, прошедших со времени их побега и стремительных перемещений по миру двадцать первого века, Даша привыкла точно и быстро выполнять то, что говорил Артём. Но в советчики совсем не годилась.

Оставить сообщение в накопителе Грива не смог бы, даже если бы захотел. У него не было ни браслета-коммуникатора, ни вшитого импланта, ни даже простейшего устройства связи. Обзавестись подобной игрушкой было нетрудно. Можно взять в любом автомате, торгующем всякой мелочью. И платить не надо. Как и во всех цивилизованных странах, в Японии услуги и личные средства связи минимальной конфигурации бесплатны. Но, увы, тот, кто ими пользуется, автоматически регистрируется в общей Сети (никаких документов — достаточно заглянуть в глазок сканера сетчатки)… И любой, кто находится в розыске, опознается мгновенно. Были, конечно, и неофициальные способы приобретения коммуникатора. Но на черном рынке свои системы опознания, а осведомителей там — пруд пруди. Так что и в этом случае вероятность утечки информации весьма велика.

Впрочем, даже будь у Артёма коммуникатор, все равно у него нет времени ждать, пока у хозяина дойдут руки проверить содержимое накопителя.

Какие есть другие способы попасть в усадьбу?

Грива сосредоточился, пытаясь представить то, что по ту сторону стены. Может, память подскажет что-нибудь. Все-таки он прожил у Саваи две недели…

Память услужливо подкинула те места, где Артём провел большую часть этого времени. Игровая площадка, зверинец, вольеры…

Д’ше надоело ждать. Она в последние дни только и делала, что ждала. Или бежала куда-то в неизвестность. Или летела. Если бы она не знала, что умерла, то, наверное, этот мир смерти ошеломил бы ее: ядовитый воздух, огромные, как горы, хижины, поселки, больше похожие на увеличенные в миллионы раз термитники. И люди, люди, люди… Все — чужие, страшные, опасные… Люди мира смерти. Но всё это как будто отделено от Д’ши тонкой невидимой пленкой. Словно она — внутри огромного рыбьего пузыря. Д’ша чувствовала, как по ту сторону пленки бурлит злая сила… Но не видит ни ее, ни Ар Т’ома… Артёма, поправилась она. Так его зовут на грубом здешнем языке, которого Д’ша не знала, но слышала и понимала, что он — грубый. Язык был разным, но всегда — мертвым. Так говорили чужие, которые захватили их в саванне. Мир мертвых, в котором только двое живых — она и Артём.

Д’ша посмотрела на небо. Небо тоже было другим. Чужим. Но приятным. А длинная стена перед ними была плохой. Не очень высокой. Д’ша могла бы перелезть через нее. Или взобраться вот на то дерево, раскачаться и прыгнуть. Но Артём лезть через стену не будет. Хочет, но опасается. Д’ша чувствовала это. Значит, так и надо. Артём — знает. Он тоже стал другим в мире смерти. Не потому, что помолодел, а другим внутри. Когда Д’ша увидела его впервые, он был смешным и неуклюжим, как слоненок. Потом он познал свою силу… И не принял ее. Архо сказал: во время последнего испытания Артём отверг Похитительницу Желания. Не обманул, а отверг. Силой. Такого не было никогда. Она умерла бы, но Шадаква ее спас. И ушел. Лучше бы умерла Похитительница. Д’ша не любила ее. Никто из женщин ее не любил. Даже женщины-вабу, хотя для вабу Похитительница Желания была — как Шадаква для их племени. Шадаква напрасно ее спас. Похотливые твари, черные люди-обезьяны, которые пленили их в саванне, все равно убили ее. Не надругались. Сразу убили. Прикололи копьями к земле и отрезали ей голову.