Убийство императора. Александр II и тайная Россия - Эдвард Радзинский

И поэт-гражданин, говоря современным языком, был умелым и беспощадным бизнесменом. Качество совсем новое тогда среди русских литераторов.

Его знаменитый журнал «Современник» был основан им вместе с литератором Иваном Панаевым. Но вскоре, как писал современник, «видел Некрасова в коляске Панаева с женой Панаева». Некрасов забрал журнал вместе с красавицей Панаевой, которая стала его гражданской женой.

Один из любимых поэтических образов Некрасова – образ матери. Но когда его мать умрет, он не приедет на ее похороны. С Панаевой он расстанется. И когда преданно любившая его Панаева постареет и будет нуждаться, поэт-гражданин не поможет вчерашней возлюбленной. «Вы когда-то лиру посвящали ей, дайте на квартиру несколько рублей», – зло напишет современник.

Но главный демон, мучивший Некрасова, – отнюдь не корысть. Это – страх. Будучи воистину бесстрашным в стихах, Некрасов не всегда бывал таковым в жизни.

И этот вечный его страх опозорит великого поэта, как мы увидим далее, перед всей читающей Россией.

Но кто из нас, живших в России советской, бросит в него камень!

Он ведь был родом из такой же страны страха – из России николаевской.

У Тургенева есть потрясающий образ – последний жалкий крик зайца, которого догоняют борзые собаки. Этот образ подсознательно был и будет в душе у каждого рожденного в России. И младший современник Некрасова, блестящий писатель Глеб Успенский писал: «Надо постоянно бояться – вот смысл жизни в России. Страх, ощущение “виновности” самого вашего существования на свете пропитали все мысли, все наши и дни, и ночи».

«Но лишь божественный глагол»

Эпиграфом к жизни поэта Некрасова могут быть строки не очень ценимого им великого поэта: «Но лишь Божественный Глагол до слуха чуткого коснется…».

Как только он начинал писать, он преображался. Пламенная ненависть к несправедливости, великая любовь к России и постоянное раскаяние – в его стихах. Ни один русский поэт с такой силой и лиризмом не каялся в стихах, как Некрасов. Это распутинское «не согрешишь – не покаешься» сопровождало Некрасова всю его жизнь. Это была гимнастика души: грех оборачивался великим раскаянием. И раскаяние выливалось в пронзительные, бессмертные строки, становившиеся его исповедью, мольбой о прощении. И как Достоевский оберегал свою эпилепсию, рождавшую порой великие прозрения, так и Некрасов оберегал свои грехи. И читая Достоевского, многое понимаешь в Некрасове.

Великое некрасовское определение России: «Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная» относится и к самому автору – великому и несчастному, очень нашему человеку.

Вот в каком потоке великой литературы, страстно зовущей в самые разные стороны, жили и росли новые молодые люди.

Обломовщина во дворце

И вот в этом новом обществе, где уже появилась литература, правящая умами, император умудряется жить, как будто ничего этого не существует. Даже его отец, надевший намордник на русскую литературу, приглашал во дворец, обольщал самого знаменитого из тогдашних литераторов – Пушкина. Николай ходил в театр смотреть опасную комедию Гоголя «Ревизор». И, посмотрев, сказал знаменитую фразу, известную каждому школьнику: – «Всем досталось, но больше всего мне». И августейшая самокритика сразу превратила беспощадную комедию в союзницу власти, в благонамеренный призыв покончить с казнокрадством.

Даже этот могущественный деспот заботился о контакте с влиятельными литераторами.

Но ученик поэта Жуковского, реформатор Александр II, не интересуется писателями. Он не желает понимать силу слова в разбуженном им же обществе. Он не понимает, что литература, печать создают портрет его правления и формируют умы молодежи. Реформируя Россию, наш двуликий Янус сам живет… в дореформенное время отца, когда портрет правления создавало Третье отделение. И оно же занималось умами молодежи.

Но Россия необратимо разбужена им самим. Расправа над Чернышевским и землевольцами нисколько не остановила этот великий ледоход после отцовской суровой зимы. Все теперь – публично. Политические обеды, где яростно сталкиваются славянофилы и западники в споре о путях России. И, сражаясь друг с другом, те и другие требуют от правительства дальнейших и, главное, скорейших перемен. «Мы хотим, чтобы у новорожденного (имеется в виду общество, освободившееся от крепостного права! – Э.Р.) в первый же день прорезались зубы, чтобы на второй день он уже ходил (это в стране, где больше 80 процентов населения – неграмотно! – Э.Р.), нам не нужны административные няньки с пеленками и свивальниками». Таков манифест нового времени.

Страстные диспуты земцев, громовые речи знаменитых адвокатов в переполненных судебных залах, благотворительные балы с речами ораторов, публичные чтения великими литераторами новых сочинений. Диспуты, собрания, речи повсюду. Умудряются устроить диспут даже у раскрытой могилы.

Во время похорон Некрасова Достоевский сказал речь о поэте. Конечно же, с оговорками, но поставил имя Некрасова рядом с именами Лермонтова и Пушкина. И тотчас несколько молодых голосов решительно прервали его выкриками: «Некрасов выше! Выше!»… И аплодисменты.

Дискуссия о Некрасове у могилы тотчас перекинулась в печать. И там яростно продолжалась.

Глава седьмая

Ужасные годы

Гибель «надежды России»

Но тогда, в разгар шестидесятых, Александру было не до литературы. В 1865 году в жизни императора произошла великая трагедия, которая станет трагедией и для страны.

Александр и императрица боготворили наследника. Никс – красавец, необычайно одаренный, истинный европеец по убеждениям, должен был продолжить реформы отца. «Надежда России», «блестящий молодой человек», «гибкий и тонкий ум, пылко откликающийся на все новое» – эпитеты его учителей. Наследника обожали все. «Верхом совершенства» – называл его великий князь Константин Николаевич. Но особенно преданно его любил огромный и неуклюжий брат Саша.

Саша был следующим по старшинству. Но зная о соперничестве между Александром и Константином, императрица (которая никак не могла преодолеть свою нелюбовь к этому огромному, неуклюжему созданию) не дала Саше того воспитания, которое получил Никс. Сашу обдуманно не готовили быть дублером наследника.

Но добрый Саша не горевал. Он не жаловал науки. Но как дед и все Романовы, обожал фрунт и усердно занимался военным делом. Себя он гордо называл «исправным полковым командиром». Но, в отличие от истинных гвардейцев – деда, отца и брата Никса, Саша был нехорош в строю.