Убийство императора. Александр II и тайная Россия - Эдвард Радзинский

И западник Чаадаев, и славянофил Тютчев до хрипоты и так страстно обсуждали в Английском клубе пути России, что слуги были уверены: они уже дерутся… При этом Тютчев справедливо пояснял: «Человек, с которым я больше всего спорю, это человек, которого я больше всего люблю».

Ибо если не спорить о главном – чем жить?!

И все эти быстрые размышления, все эти требования – решить все и незамедлительно, как и положено в России – кончаются краем, разрывом до конца, походом к пропасти. Западники выродятся в террористов-народовольцев, славянофилы закончат монархически – охранительными идеями. Но у тех и других на протяжении всего XIX века будет нечто общее, трогательно объединяющее – обожествление простого народа. Безграмотного, угнетенного, темного народа. И те и другие будут твердо, истово верить в «Божий замысел о русском народе». Верить, что там, в глубине нищей темной России, спрятана некая мистическая вневременная и даже внеисторическая правда, которую не способны уничтожить никакие социальные потрясения.

Все эти взаимоисключающие идеи русской интеллигенции сильно раскачают государственную лодку, в какой-то мере породят будущие русские революции.

И западникам с ужасом придется увидеть постреволюционный финал, когда безумные фантазии героев романа «Бесы» станут повседневностью русской жизни. И славянофилам с тем же ужасом придется наблюдать, как народ-богоносец с упоением, в каком-то дьявольском раже станет разрушать святые храмы и народ-монархист с пугающей легкостью отречется от трехсотлетней монархии, говоря словами современника, «сдует ее, как пушинку, с рукава».

И на корабле, на котором по приказу Ленина в 1922 году отправятся в изгнание светочи русской интеллигенции, будут вместе потомки западников и славянофилов. И насмешливая фраза нашего классика: «А как ели, а как пили, а какие были либералы», была бы весьма уместна на этом корабле.

В эмиграции, на Западе, и в большевистской России им придется понять, какую огромную роль в нашей катастрофе сыграла интеллигенция и великая русская литература. И знаменитый литературовед Венгеров справедливо напишет: «Революция должна сказать спасибо нашей литературе, которая все это время призывала – революцию».

«Если пишешь, не бойся, если боишься, не пиши»

Это был лозунг новой русской литературы. Он останется таким же в России больше чем на целое столетие вперед. Вплоть до горбачевской перестройки.

Время великих реформ Александра – невиданный расцвет литературы, который никогда не повторится в России в таких масштабах. Поток великой литературы, беспощадно критикующей общество, обрушился на это общество.

Плотину николаевских запретов прорвало. И в паре с писателями теперь работают становящиеся также знаменитыми публицисты. Публицисты открывают обществу суровые приговоры, скрытые в книгах. Или будто бы скрытые в книгах. После чего книжные герои шагают прямо в жизнь, становясь ее участниками – нарицательными образами. Становясь «живее живых».

Вместе с писателями они учат молодежь читать эзопов язык.

Самый популярный образ в России

Уже немолодой писатель Гончаров написал роман «Обломов».

Гончаров – типичный русский барин – грузный, холеный, несколько сонный, с ленивыми движениями. Он написал в чем-то автобиографический роман, этакий гротеск о себе самом.

Помещик Обломов, одинокий холостяк (как и автор), проводит всю свою жизнь, лежа на любимом диване. На этом диване он спит, ест, мечтает… На нем он живет. Вся его жизнь – страх перед действием, наслаждение ленью. Его поместье Обломовка под стать своему хозяину. Главное занятие, к которому с утра готовятся обломовцы, – послеобеденный сон. Главнее событие – еда. Это апофеоз лени, поэзия лени, съедающей талант, любовь и всю жизнь.

Как только роман был напечатан, молодой Добролюбов публикует статью «Что такое обломовщина». И роман становится не просто знаменитым. Его герой становится бессмертным символом. Критик объяснил: Обломов и обломовщина – главное проклятье русской жизни. Россия – берлога сонного медведя, где все перемены заканчиваются тем, что медведь переворачивается на другой бок, чтобы вновь захрапеть. Обломовы у нас повсюду, они нас окружают. Бездействие и прекраснодушная болтовня – вот что такое наша жизнь. «Если я вижу теперь помещика, толкующего о правах человечества и о необходимости развития личности, я уже с первых слов его знаю, что это Обломов. Когда я нахожусь в кружке образованных людей, горячо сочувствующих нуждам человечества и в течение многих лет рассказывающих все те же самые анекдоты о взяточничестве, о беззакониях всякого рода, я невольно чувствую, что я перенесен в старую Обломовку. Кто же, наконец, сдвинет их с места этим всемогущим словом “Вперед!”?» – писал Добролюбов.

Эзопов язык, зашифрованное иносказание становятся главным языком русской публицистики в век цензуры. И молодежь, наученная читать между строк, понимает истинный смысл добролюбовской статьи: самодержавие превратило русскую жизнь в обломовщину. Хватит болтать, хватит смелых речей, нужны смелые действия, нужны новые люди, люди дела, которые поведут нас вперед, то есть к новой жизни!

Сердитый молодой человек XIX века

И вскоре они появились – молодые «люди дела».

В отличие от «отцов», довольствующихся прошедшими реформами, «дети» требуют реформ новых и кардинальных. «Дети» бурно отрицают все ценности прошлого.

И в 1862 году писатель Иван Тургенев публикует роман «Отцы и дети». Герой романа Базаров – новый тип молодого человека. Он врач, он служит науке, которая, в отличие от искусства, полезна. Он помешан на полезности. И радостно, к ужасу «отцов», обличает «бесполезное искусство», «бесполезную великую поэзию». Он отрицает все общепринятые прежде понятия, идеалы и даже нормы поведения. Он – нигилист (от лат. nihil – ничто).

И словечко нигилист тотчас подхватывают публицисты. И за ними его повторяет все русское общество, тотчас расколовшееся на сторонников и противников нигилиста Базарова. Слово нигилист становится нарицательным. В устах ретроградов нигилист – уже не только бранная кличка, но обозначение революционера. И уже двор шепотом называет нигилистом… великого князя Константина Николаевича!

Однако молодые люди с восторгом носят эту кличку. И один из властителей дум крутых молодых людей, публицист Дмитрий Писарев, с гордостью называет себя нигилистом. Он влюблен в Базарова.

Властитель дум из сумасшедшего дома