Последняя женщина - Михаил Сергеев

Стояла середина антарктической зимы. Восемь модулей станции располагались на глубине двух километров в толще льда, на восточном склоне подледного хребта Чилингарова, который тянулся от противоположного края материка и пересекал полюс точно в его геофизическом центре. Девятый, самый большой, модуль располагался на поверхности в двух милях от главной шахты, на берегу бухты, где, вмерзший в лед зимовал в автономном режиме плавучий атомоход. Одновременно судно было их резервной базой на случай непредвиденных обстоятельств. Во время длинной зимы, когда солнца не видно, нет особой разницы, где проводить свободное время — наверху или в глубине. Тем более что всеобщая любимица — папоротниковая оранжерея — находилась внизу. Пожалуй, только синоптики были вынуждены в силу необходимости подниматься каждый день на поверхность для визуального контроля.

Седьмой и восьмой производственные модули находились немного в стороне. В двух тоннелях, уходящих от них в глубь хребта, круглосуточно кипела работа. Со дня на день они должны были достичь земной мантии. Свободные от вахты члены экспедиции с нетерпением ждали новостей. Томительные часы переходили в дни, но сообщение "Есть касание" не приходило.

Миллионы лет назад горная цепь поднялась на четыре мили над уровнем моря в результате столкновения двух континентов. Почему это произошло, когда все другие части суши на земле расходились, было непонятно. В сущности, они здесь оказались для того, чтобы ответить на этот вопрос.

Но вчера все изменилось. Лазерные буры уперлись в необычайно твердую породу, и два из них, не выдержав отраженного тепла, вышли из строя. Причем столкновение с породой произошло настолько жестко, что сейсмографы зарегистрировали ее колебания. Такого в практике буровиков никогда не наблюдалось, а опыт у персонала был огромный. Это необъяснимое препятствие представляло собой идеально гладкую плиту. Просто невероятно! На земле не существовало материи, которую не могла бы резать плазма, сведенная в фокус лазерным лучом. И это само по себе было открытием. Только ради этого стоило затевать столь дорогостоящий проект.

После сообщения в Центр управления полярных исследований проходчики, получив добро, приступили к поиску края платформы, чтобы обойти ее. Одновременно главная лаборатория станции пыталась отсканировать состав породы, которая заставила внести столько изменений в задачи экспедиции.

Результаты сканирования изумили всех. Платформа оказалась всего в шесть миллиметров толщиной. Но главным было то, что она состояла из отвердевших молекул ДНК человека. "Базальтовое кладбище ДНК", — окрестил его один русский.

Работы немедленно прекратили. Нужно было понять, с чем они столкнулись. Все члены совета понимали, что торопиться нельзя. Сообщение ушло в Центр сутки назад. После этого связи с ним не было.

Иржи Сток — руководитель экспедиции — стоял в центре большого округлого блока информации, куда он направился вместе с членами совета, не дожидаясь результата. Перед ним на фронтальной стене располагалась главная информационная матрица, которая представляла собой огромный экран с выведенными на него параметрами работы всех узлов станции. Информация, исходившая отсюда, как и сутки назад, ничем не отличалась от заданных программой параметров. На станции все было в порядке. Все, кроме одного. В правом верх-нем углу экрана голубоватой синевой отливало чистое поле жидких кристаллов. Это окно отвечало за внешнюю связь.

— Вы пробовали вызвать станции на шельфе?

— Да. Никто не отвечает.

— Ни одна из пятидесяти?

— Ни одна.

— Сигнал от нас уходит?

— Да. В поверхностном модуле его принимают свободно.

— Но ведь это значит, что не у них, а у нас что-то не в порядке. Это мы их не слышим, а не они нас, — заметил кто-то из присутствующих.

Иржи уже подумал об этом. Но чувствовал также, что остальные, сознавая эту очевидность, почему-то ждали именно его реакции.

— Кто-то еще принимает наш сигнал? — автоматически спросил он, думая о другом.

— Да. Полярный спутник связи на геостационарной орбите. И шесть из военной группировки над полюсом. — Старший инженер блока отвечал как-то отстраненно. — Первый не принимает никаких сигналов, кроме нашего, остальные отвечают одинаково, — продолжал он.

— Что значит "одинаково"?

— Все сигналы военных шифруются, но раз ответ один и тот же, они, скорее всего, передают либо SOS, либо сигнал одного и того же сбоя.

— Что может означать этот сбой?

— Можно только предположить, что это сигнал "Я вас не слышу" или "Я вас не вижу", что-то в таком роде.

— И каковы могут быть причины такой "одинаковости"?

Старший инженер пожал плечами.

Иржи повернулся к стоявшим сзади и отыскал взглядом Владимира Полоскова. На каждого из присутствующих он имел подробное досье и знал, что, энергетик по образованию, Владимир уже много лет занимался проблемами связи. Более того, на основании того же досье он допускал, что тот имел автономный выход на свое агентство. И хотя это нарушало регламент, работе не мешало.

— Владимир, у вас есть какие-нибудь соображения? Вы что-то можете добавить?

Возникла короткая пауза. Все с удивлением посмотрели на Полоскова. Тот все понял.

— Мы точно так же принимаем только полярный и шесть военных спутников. Больше мне добавить нечего. Никаких соображений у меня пока нет. — Он посмотрел ему прямо в глаза.

— Хорошо. Сбор через три часа. Прошу всех подготовить предложения по ситуации. И, уже обращаясь к инженеру, добавил: — Пока для всех "сбой связи". Вывесите информацию на мониторах.

— Есть.

Через сутки все уже понимали, что на станции происходит что-то не то. И дело не только в сбое связи. Результаты лабораторных исследований не были закрытой информацией, и поступавшие новые данные обсуждались персоналом совершенно открыто.

Иржи сидел в кабинете и размышлял. В общем-то пока ничего чрезвычайного не произошло. Потеря связи не бог весть какая проблема. Это не эпидемия, не авария, не взрыв, наконец. Все живы. Работы, за исключением вахт на бурах, продолжаются. Сейчас надо дождаться результатов с шельфа. Час назад он на всякий случай отправил синоптиков со связистами наверх, и, если ничего экстраординарного не произошло, нужно ждать.

По регламенту ровно через двое суток к ним прибудет группа связи с резервной установкой. Он вспомнил, что так уже случалось, правда давно — восемь лет назад.

И все-таки что-то тут не так. Если бы они полностью утратили связь, было бы все понятно. Но она была, и не просто была, а двухсторонняя. Спутники отвечали. Значит, по крайней мере одну частоту они принимают. Почему же Центр не воспользуется ею для связи? И почему отвечает только полярная группировка?

Голоса входящих членов совета прервали его размышления. Когда все расселись, Иржи задал вопрос, которого они ждали.

— Какие будут мнения по ситуации? Прошу сразу вносить предложения, — добавил он, обводя взглядом присутствующих.

— Мы здесь уже обменялись мнениями и пришли к выводу, что пока ничего делать не надо, — начал один из них. — Двое суток — не та потеря, из-за которой нужно пороть горячку. Можно, конечно, послать группу на ближайшую станцию. Но, во-первых, это противоположное побережье, да и что они им скажут? У нас все живы и здоровы, но нет связи. Остальное там знают. А если связи нет и у них, тогда что? Короче, надо ждать.

— А если через сутки никто не прибудет? — спросил кто-то.

— Давайте решать проблемы по мере их поступления!

Ему сразу стали возражать. Было понятно, что этот вопрос неприятен всем.

— Господа… — Все повернули головы к говорившему. — Главный врач экспедиции, старина Морган, как все его звали, до этого не участвовавший в разговоре, вдруг громко прервал обсуждение. — Господа, я, конечно, слабо разбираюсь во всем этом, но люблю слушать музыку. Если честно, просто обожаю. — Присутствующие заулыбались. — Так вот, я тут посмотрел сводку и обнаружил, что связь исчезла в тот момент, когда плазма столкнулась с плитой.

— Да, понятно, мы это все знаем, — раздались голоса.

— Минуточку, господа, — продолжал доктор. — Мой приемник перестал принимать музыку тоже именно в этот момент, а он никак не связан с нашей системой связи.

— Да мало ли какая причина могла одновременно повлиять и на ваш приемник! — Возражающих явно утомляла неторопливая речь доктора.

— И все-таки я прошу выслушать меня, — снова начал тот, повернув голову в сторону председателя, словно ища у него поддержки.

— Конечно, доктор, продолжайте.

— Так вот. Час назад проснулся микробиолог, который почувствовал себя плохо, я вам говорил о нем.

— Да, да, этот русский.

— Да, тот, что обнаружил ДНК. Так вот, пока он спал, я полностью обследовал его. Он совершенно здоров.