Солдат, не спрашивай - Гордон Диксон

— А ты остался бы дома, отец, — спросил Мор, — если бы был молод и обе твои ноги были здоровы?

— Нет, Мор. Но есть и иные занятия, кроме искусства воевать, — даже для дорсайца. — Он посмотрел на старшего сына. — Когда наши праотцы обосновались здесь меньше чем сто пятьдесят лет назад, в их намерения вовсе не входило поставлять пушечное мясо для других восьми систем. Им просто нужен был мир, где ни один человек не мог бы распоряжаться судьбой другого против его воли.

— Так оно и есть, — мрачно сказал Ян.

— Так оно и есть, — эхом отозвался Ичан, — Дорсай — свободный мир, где любой может делать все, что считает нужным, до тех пор пока он уважает права остальных. И ни одна из других восьми систем не отважилась бы попытать счастья на нашей планете. Но цена этого… цена… — Он покачал головой и снова наполнил свой бокал.

— Слишком суровое напутствие для сына, который только вступает в жизнь, — сказал Кенси. — В жизни есть и немало хорошего. Кроме того, сейчас на нас оказывают экономическое давление, а не военное. Кому, в конце концов, нужен Дорсай, кроме нас самих? Мы словно орех, и с очень маленьким ядром. Взять один из богатых новых миров — например, Сету в системе Тау Кита, или один из еще более богатых старых миров — Фрайлянд, или Ньютон, или даже саму старушку Венеру. У них есть причины для беспокойства. Они готовы драться друг с другом за талантливых ученых и инженеров, выдающихся художников и врачей. И благодаря этому у нас больше работы и соответственно лучше наша жизнь.

— Ичан тем не менее прав, Кенси, — проворчал Ян, — Они до сих пор мечтают собрать всех наших свободных людей в одну кучу, а затем договориться о том, чтобы с их помощью держать под контролем все остальные миры, — Он наклонился через стол к старшему брату, и в приглушенном свете столовой перед глазами Донала внезапно мелькнул белый шрам, извивавшийся вдоль его предплечья, словно змея. — От этой опасности мы не будем свободны никогда.

— Пока кантоны остаются независимыми от Совета, — произнес Ичан, — а семьи — от кантонов, им ничего не удастся сделать, Ян. — Он кивнул в сторону сидящих за столом. — Можете отправляться на войну с легким сердцем. Я обещаю вам, что в этом доме ваши дети вырастут свободными — свободными от чьей-либо воли, — или этот дом просто не будет здесь стоять.

— Я верю тебе. — Глаза Яна блестели в полумраке, и он был близок к столь характерному для дорсайца всплеску эмоций — одновременно и холодному, и смертоносному. — У меня под этой крышей двое мальчиков. Но помни, что ни один мужчина не совершенен — даже дорсаец. Помнишь Махуба Ван Гента? Он мечтал о своем маленьком королевстве в Южных землях — всего пять лет назад, Ичан!

— Это было на другом краю мира, — заметил тот. — И теперь Махуб мертв, пал от руки одного из Бенали, своего ближайшего соседа. Дом его сожжен; никто более не признается в принадлежности к роду Ван Гентов. Что тебе еще нужно?

— Его следовало остановить раньше.

— Каждый имеет право на собственную судьбу, — мягко заметил Ичан, — Пока он не вмешается в судьбу другого. Его семья достаточно пострадала.

— Да, — кивнул Ян, успокаиваясь, и налил себе еще вина. — Это верно… это верно. Они не виноваты.

— Что касается экзотов… — тихо начал Мор.

— О да! — Кенси, в отличие от брата-близнеца, был абсолютно спокоен, — Мара и Культис — интересные миры. Отнеситесь к ним со вниманием, если когда-либо окажетесь там, Мор, или ты, Донал. Они славятся своим искусством, одеждой и украшениями. Сами не участвуют в боевых действиях, но умеют набирать хороших наемников. Мара и Культис известны и кое-чем еще — я был знаком с одним из психологов-экзотов.

— Они достаточно порядочны, — сказал Ичан.

— И это тоже, — согласился Кенси. — Больше всего меня привлекает то, что они стремятся к своей цели своим путем. Если бы я мог выбирать мир, где родиться…

— Я всегда был бы солдатом, — воскликнул Мор.

— Это ты сейчас так думаешь. — Кенси глотнул из стакана. — Но сегодня у нас дикая цивилизация, индивидуальность которой распадается на двенадцать различных культур. Менее чем пятьсот лет назад рядовой человек и мечтать не мог о том, чтобы оторваться от земли. И чем дальше, тем быстрее мы движемся. И чем быстрее, тем дальше.

— К этому нас толкает венерианская группа, не так ли? — выпалил Донал, юношеская застенчивость которого полностью исчезла под влиянием паров виски.

— Подумай сам, — обратился Кенси к нему. — Наука — единственная дорога в будущее. Старая Венера, Старый Марс, Кассида, Ньютон — может быть, они уже отжили свое. Блэйн — богатый и могущественный старик, но он не знает всех этих новых штучек, которые придумывают на Маре и Культисе или даже на Квакерских мирах и Сете. Вы, двое молодых, когда окажетесь среди звезд, должны будете как следует оценить обстановку, поскольку девять шансов из десяти, что вас постараются одурачить.

— Слушайте его, мальчики, — одобрительно проговорил Ичан. — Ваш дядя — настоящий мужчина и на голову вас выше. Расскажи им, Кенси.

— Ничто не стоит на месте, — начал Кенси, и при этих словах виски молниеносно ударило Доналу в голову, стол и темные скуластые лица перед ним словно поплыли куда-то во мрак столовой, а громовой голос Кенси донесся до него откуда-то издалека: — Все меняется, и об этом вы должны помнить постоянно. То, что было истинно вчера, может не быть истинным завтра. Так что помните об этом и не относитесь безоговорочно к чьим бы то ни было словам, даже к моим. Мы расплодились, как библейская саранча, и рассеялись среди звезд, разделившись на группы, каждая из которых решила избрать свой собственный путь. И теперь, хотя мы вроде бы по-прежнему рвемся куда-то вперед, не знаю уж куда, с головокружительной и все возрастающей скоростью, меня не покидает ощущение… что все мы как будто замерли на краю чего-то, чего-то огромного, ни на что не похожего и, возможно, ужасного. В самом деле, пора двигаться осмотрительнее.

— Я буду величайшим генералом всех времен! — воскликнул Донал и не меньше остальных удивился, услышав собственный запинающийся и невнятный, но громкий голос. — Они еще увидят — я покажу им, что такое Дорсай!

Он осознавал, что они смотрят на него, хотя лица их были как в тумане, кроме Кенси — наискосок от него через стол. Он угрюмо, изучающе разглядывал его. Донал ощутил руку отца на своем плече.

— Пора спать.

— Вот увидите… — хрипло начал Донал. Но все уже вставали, поднимая свои стаканы и поворачиваясь к его отцу, который тоже поднял стакан.

— Чтобы мы все снова встретились, — произнес отец.

И все стоя выпили. Остатки виски коснулись языка и горла Донала, безвкусные словно вода, — на секунду все прояснилось, и он увидел стоящих вокруг него высоких мужчин. Даже его брат Мор возвышался над ним на полголовы, так что он почувствовал себя мальчишкой-подростком. Но в то же самое мгновение он вдруг ощутил невероятную нежность и жалость к ним, словно это он был взрослым, а они — детьми, которых необходимо защищать. Он открыл рот, чтобы сказать, впервые в жизни, как он их всех любит и что он всегда будет с ними, чтобы заботиться о них, — а потом туман снова сгустился, и он только успел понять, что Мор ведет его в спальню.

Некоторое время спустя он открыл глаза и увидел в темноте очертания фигуры, задергивавшей занавески в его комнате: только что взошла яркая двойная луна. Он узнал мать и во внезапном порыве скатился с постели, пошатываясь, подошел к ней и положил ей руки на плечи.

— Мама… — произнес он.

Она смотрела на него; черты ее бледного лица смягчал лунный свет.

— Донал, ты простудишься.

— Мама… Если я когда-нибудь буду тебе нужен… чтобы заботиться о тебе…

— О мальчик мой, — она крепко прижала его к себе, — позаботься лучше о себе самом, мальчик мой… мальчик мой…

Наемник

Донал еще раз взглянул на отражение в зеркале на стене его маленькой каюты. На него смотрел некто, почти совершенно ему незнакомый. Три короткие недели принесли с собой большие перемены; не то чтобы сам он слишком изменился, скорее изменилось его отношение к себе; так что не только из-за куртки в испанском стиле, обтягивающей рубашки и узких брюк, заправленных в сапоги, черных, как и остальной костюм, он едва узнавал себя — чужим казалось и тело под этой одеждой. Сказывалось и общение с представителями других миров. По сравнению с ними он выглядел высоким, уравновешенным и уверенным в себе. По пути с Дорсая к Альфе Центавра, в окружении других пассажиров-дорсайцев, он не замечал постепенных перемен. Лишь в просторном зале терминала на Ньютоне, среди шумной многотысячной толпы, он внезапно их осознал. Теперь же, пересев на другой корабль, направлявшийся на Квакерские миры, в преддверии своего первого обеда на борту роскошного лайнера, где, вероятно, больше никого с его планеты не было, он смотрел на себя в зеркало, внезапно ощутив себя взрослым.