Смерть в рассрочку - Сергей Скрипник

Кондратюк подозвал Асадова:

— Вот что, Мурад. Предложи ему сдаться на всех известных тебе языках, кроме русского. Почтительно упомяни Ахмад шаха Масуда. Надо полагать, он с ним связан. Раз избрал для бегства контролируемую им территорию.

Лейтенант укрылся за камнями перед выходом в пещеру и заговорил сперва на фарси, потом на таджикском, узбекском, осетинском. А когда закончил, из пещеры донесся скрипучий смех, затем хриплый голос:

— Кончайте лапшу на уши вешать, славяне. Можете болтать хоть на турецком, индийском или арабском языках, надеть хоть женскую одежду, хоть под негров перекраситься, я не спутаю выучку спецназа с суетней моджахедов. Кто у вас старший?

— Командир группы спецназа ГРУ майор Кондратюк, — ответил Игорь, понимая правоту подполковника и то, что дальше пытаться сойти за душманов было бы просто глупо.

— Во-от оно что, — несколько удивленно, с огорчением протянул Медведский. — Слышал я о тебе. Значит, уже майор. Оказывается, ты в этом районе обретаешься. Не знал. Стало быть, не повезло мне.

— Слушай, Игорь, поинтересуйся не ранен ли он, — тихо заговорил Михаил. — Если раненный сдается, на себе его не потащим. Своих раненных врагов и то предаем «блаженной смерти». Если прикажешь нести, то любому ничего не стоит оступиться, особенно ночью, и уронить его куда-нибудь в тартарары.

Кондратюк знал, что так оно и будет, и никакой следователь не докажет вины изможденного многодневной гонкой человека на голодном пайке, без воды, бредущего ночью по горам с непомерной тяжестью на плечах. А сам факт следствия неизменно будет означать утрату людьми веры в него как в командира.

— Вы не ранены, подполковник? — спросил он.

— Нет, вы ведь в меня не стреляли, — с усмешкой в голосе ответил Медведский. — А ты вежлив, майор. С чего бы это?

— Зачем хамить потенциальному покойнику? — в свою очередь усмехнулся Кондратюк.

— И на том спасибо, — хрипло сказал подполковник. — Но не радуйся, каждый человек — потенциальный покойник. А в нашем родном отечестве, где каждая прорвавшаяся к власти сволочь насилует народ и спереди, и сзади, и сверху, и снизу, потенциал жизни катастрофически укорачивается.

— Да вы, подполковник, оказывается идейный борец, — не скрывая усмешки, заметил Кондратюк.

— Был идейным в твоем щенячьем возрасте, — парировал тот, — теперь давно уже срать хотел на идею, ради которой миллионы вкалывают, чтобы роскошно жилось разжиревшим у власти ублюдкам. Сейчас я борец за себя, за нормальную человеческую жизнь для себя. А не для нашего рабского общества, которое состоит из миллионов населения и сотни граждан. Ладно, хватит, — резко остановил он себя. — Что от меня хочешь, майор?

— Хочу, чтобы вы вышли из этой норы и сдались. Гарантировать вам что-либо не уполномочен. Но думаю, что вы еще поживете.

— Поживу… пока будут потрошить, — снова рассмеялся подполковник. — А как у нас это умеют, я получше тебя знаю. Кондратюк. Нет уж, одну пулю я для себя приберег. И будьте вы все прокляты.

— Тогда кончайте эту канитель, подполковник, — сказал майор.

— А мне не к спеху.

— Зато нам к спеху. Нашумели мы тут из-за вас, надо уходить. Дмитриевич, — позвал Кондратюк, — сунь ему туда гранату.

Выдернув чеку, Малышев не бросил, а вкатил в пещеру гранату. Грохнул отозвавшийся в ближайших скалах взрыв.

Подсвечивая фонариком, Кондратюк, Марьясин, Черных и Малышев, по одному протиснувшись в узкую щель, вошли в пещеру, представлявшую собой небольшое углубление в скале. Возле задней стены истекал кровью посеченный осколками мертвый подполковник Медведский. Командир вынул у него из карманов куртки документы и пачку каких-то бумаг. Михаил развязал с трудом лежавший рядом вещмешок, вытряхнул его содержимое на пол пещеры и удивлено свистнул. Вместе с несколькими галетами, пустой флягой из-под воды и странно чистым полотенцем выпала пухлая пачка долларов в солидных купюрах и золотые кружочки размером в советский металлический рубль. Каждый подумал, что это золотые монеты, но на них не было никаких изображений и надписей, просто хорошей чеканки гладкие золотые кружочки.

— Пересчитай все, Миша, — сказал Кондратюк.

Михаил начал с долларов. И когда остальные закончили с исследованием карманов брюк, ботинок, прощупыванием швов одежды в поисках запрятанных секретов, Марьясин доложил:

— Ровно три тысячи пятьсот долларов.

Малышев выразительно посмотрел на командира. Перехватив его взгляд, остальные выжидающе замолчали.

— Нет, Дмитриевич, — покачал головой Кондратюк. — В другой ситуации мы могли бы считать эти доллары законным военным трофеем, но не сейчас. Сейчас это — вещдоки. Кто знает, что они укажут нашему приятелю, хитроумному подполковнику Жилину, а уж золото — тем более. Сколько там, Миша?

— Двадцать два кружка. Перебор, — усмехнулся Малышев.

— Не знаю, какую этот подполковник нес сверхсекретную информацию, — задумчиво произнес лейтенант Черных, — но, видно, он участвовал в очень больших делах.

— Сними с него звездочки, Дмитриевич, — оказал Кондратюк. — Моджахедам незачем знать, какое звание было у покойного.

Протиснувшись наружу, командир подозвал Омелина.

— Разворачивай рацию, — распорядился он. — Дашь шифровку подполковнику Жилину: беглец обезврежен, воды хватит на сутки, ищем площадку для вертолета.

Кондратюк повернулся к группе, впервые за двое суток собравшейся вместе. — Все слышали? Да и сами знаете, что с водой, несмотря на добытую Тимохиным, дела у нас плохи. Кроме душманов, все внимание сосредоточь на поиск вертолетной площадки. Это первое. Второе… Внизу наверняка слышали, как мы тут шумели. Поэтому меняем маршрут. Идем на север. Идем быстро. Михаил, обеспечь охранение.

— Вопрос, командир, — вскинул руку прапорщик Чернышев.

— Давай.

— Если такое дело, то, наверное, лучше спуститься в кишлак за водой? Форма одежды позволяет.

— И мы будем изображать банду глухонемых душманов?

— Ну почему? Пойдет лейтенант Асадов. А мы его прикроем.

— Значит, ты полагаешь, что я не продумал свое решение, а распорядился с бухты-барахты, — усмехнулся Кондратюк. — И вынуждаешь меня объясниться. Иногда это действительно нужно, но не сейчас. А впрочем, ладно… Так вот. Лейтенант сегодня уже был там и выдавал себя за путника. Хорош путник, который побывал в селении днем и снова пробирается туда ночью, чтобы попросить воды на семнадцать человек. Разумеется, при самой крайней нужде мы спустились бы в селение, хоть и вынуждены были бы, наполнив фляги, вырезать принявшее нас семейство. Пока такой нужды нет. Дальше. Не знаю, как в целом по Афганистану, а в нашей зоне, в Панджшере, нет ни одного селения без осведомителей моджахедов. И они, конечно, уже донесли своим о стрельбе в горах. И неизвестно, какой прием ожидал бы нас в кишлаке. Водой запастись мы могли бы у парней из армейского спецназа, сидящих в засаде на ведущей к кишлаку тропе. Но и они слышали стрельбу. А какие мы к черту «спасатели», если предстанем перед ними без единого спасенного после почти двухчасовой перестрелки. Кстати, как бы мы доказали, что действительно являемся «спасателями»? Там ведь народ недоверчивый. Но главное в том, что существование нашей группы в ее истинном предназначении держится в тайне как от чужих, так и от своих. Разве тебе неизвестно, почему мы работаем под личиной отряда системы поисково-спасательной службы? Да или нет?

— Известно, — ответил Чернышев.

— Известно тебе, что я готов выслушать и принять любое дельное предложение?

— Известно.

— Ты считаешь свое предложение дельным?

— Теперь не считаю.

— Если бы вместо этого «теперь» предварительно раскинул мозгами, то не вынуждал бы меня заниматься болтовней. И выбрал же время! Мы обсудим это, как и нарушение приказа Тимохиным, на базе во время разбора «полетов».

Так они на летный манер называли обязательный разбор действий каждого члена группы во время выполнения задания.

— Михаил, Юрий, все готовы? — спросил Кондратюк.

— Готовы, командир.

— Тогда общими усилиями завалим вход в пещеру валуном, какой осилим, и — вперед.

—21-

За ночь, вконец измотавшись, группа прошла восемь километров, не обнаружив ни одной мало-мальски пригодной площадки для вертолета. Не нашли и во время дневки, сколько ни обшаривали глазами окрестности стоянки. Командир был всерьез озабочен. Воды оставалось по три-четыре скромных глотка на каждого. Экономить больше, чем экономили они, было невозможно. Если в следующую ночь не отыщется площадка, станет совсем худо. «Глупее некуда уморить ребят жаждой», — усмехнувшись, подумал Кондратюк. Он знал, что такое случалось, но не мог понять, как такое можно было допустить. Да в такой ситуации он спустится в любой кишлак, неважно, днем или ночью, и если прозвучит хоть один выстрел, прикажет разнести его вдребезги. Если не прозвучит, придется изображать из себя мотострелков-мародеров или еще каких-то налетчиков. Понадобится — сметет любой караван.