Смерть в рассрочку - Сергей Скрипник

— Хотите еще? — спросил Марьясин.

— Давай, Владимирович, — ответил за всех Станислав Весуев. Остальные одобрительно загудели.

— Смотри, командир, — заметив, что Кондратюк не спит, повернулся к нему Михаил, — у наших прапорщиков явно пробуждается жажда знаний. Этак ведь лет через десять могут и старшими прапорщиками стать.

И, глядя на смеющихся парней, заявил:

— Я готов повышать ваш образовательный уровень, но только с разрешения Дмитриевича.

— Валяй, — усмехнулся Малышев.

— Ну, ладно. Вот говорят и пишут, что Суворов надеялся только на штык и бросал солдат под пули, чтобы скорее сблизиться с противником до рукопашной схватки. «Пуля — дура, штык — молодец» — на основании этой суворовской реплики и болтали. А на самом деле Суворов отлично знал цену ружейному огню, не говоря уже о пушечном. Он давал на каждого солдата по сто выстрелов, сейчас бы сказали патронов. В то время ни одна армия в мире так не оснащала солдат огнем. А вот интереснейший факт из военной истории, может быть, даже единственный. Во всяком случае, я другого такого не знаю. Во время войны России со Швецией при Александре Первом генерал Кульнев, кстати, друг Дениса Давыдова, постоянно одерживал победы над шведами, но по отношению к поверженному противнику вел себя великодушно и благородно. Уважение к нему со стороны неприятеля дошло до того, что шведский король специальным указом строго-настрого запретил своим солдатам стрелять в генерала.

— Об этом я где-то читал, — сказал Гамов.

— Да ну! — удивился Марьясин. — Ко всем твоим блестящим достоинствам ты еще и читать умеешь! Ну, даешь. Ну, даешь, Серега! Хватило же мужества годами держать в тайне этот несомненно исторический факт!

Старший лейтенант намекал на то, что Гамов не любил читать. Если другие время от времени все же искали по гарнизону книги, то разбитной Гамов предпочитал околачиваться возле госпиталя, хозяйственных служб, где работали женщины, поджидать возвращавшихся со службы связисток.

— Ну, хватит, хватит, — успокоил развеселившихся парней Михаил. — Перехожу на анекдоты о Линкольне. Так вот, был у него по нынешним понятиям министр обороны, кажется, одновременно и иностранных дел. Грешен, точно не помню. У Линкольна спрашивают: «Мистер президент, вы никогда не ругаетесь?» «Знаете, мне нет надобности, — отвечает Линкольн. — У меня есть мистер Стентон». А знаете, почему наш командир редко ругается? Потому что у него есть Дмитриевич… А вот еще, — продолжал Марьясин. — У Линкольна спросили: «Как вы полагаете, мистер президент, зачем мужчине соски?» Он ответил примерно так, точно, конечно, не помню, но за смысл ручаюсь: «Если при некоторых обстоятельствах, как бы невероятны они ни казались, каким-то чудом мужчина родит ребенка, он сможет вскормить его грудью». Вот из шуток современников. «Линкольн тоже молится?» «Молится, но господь думает, что Авраам просто подшучивает над ним». Что-нибудь не так, командир? — заметив усмешку Кондратюка, поинтересовался Марьясин.

— Чего не знаю, того не знаю, — ответил майор. — Просто мне тоже вспомнился анекдот из того времени. У генерала Шермана спросили, как ему удается приводить в исполнение приговоры военно-полевых судов, несмотря на линкольновские помилования. Шерман ответил: «Виновных я сразу расстреливаю».

Миновал изнурительный день. Прошла еще одна изматывающая ночь. Под вечер второго дня, стянув на базу охранение, чтобы все были в сборе, оставив только наблюдателей, Кондратюк объявил:

— До сих пор мы уходили от возможного преследования и считаю, что ушли. С этой, наступающей ночи начинаем поиск беглеца. Придется расширить фронт движения. Разобьемся на группы по три человека. В моей, центральной, будет пять человек. Две тройки пойдут слева от меня, две справа, одна от другой в пределах визуальной связи. Риск обнаружить себя увеличивается, но настолько же увеличивается возможность не упустить беглеца. Теперь не будем устраивать гонки. Поедем в среднем темпе. Ориентируйтесь на центр.

Он разбил людей на пять групп. Две, которым предстояло идти на флангах, возглавили его заместители Марьясин и Черных. Им передавались и две из трех раций — одна оставалась у командира, — так как у них были не только фронтальные, но и фланговые секторы обзора, следовательно, имелась большая возможность обнаружить беглеца или моджахедов. Значит, они и должны быть лучше других обеспечены средствами для максимально быстрой передачи сообщений. Между ними и центральной группой располагались тройки старшего прапорщика Малышева и прапорщика Савченко. Причем, группу Малышева командир поставил между собой и Черных, чтобы при необходимости на помощь лейтенанту пришел раньше других опытный Малышев.

— На связь разрешаю выходить лишь тогда, когда это будет действительно необходимо, — вновь заговорил Кондратюк. Придется помнить принятые у нас сигналы. Поскольку давно не пользовались, напоминаю: поднятая вверх рука — внимание; круговое перед собой движение рукой — опасность; скрещенные над головой руки — вижу цель; отмашка рукой сверху вниз — остановиться на дневку; рука вытянутая перед собой — движение вперед, этот сигнал подаю только я. Любой из сигналов тут же передается от группы к группе. И что бы он ни означал, кроме движения вперед и дневки, всем оставаться на месте и ждать приказа. Конечно, не в том случае, если тебя атакуют. Тут действовать по обстановке. При обнаружении цели Марьясин и Черных получают указания по рации. Тут уж незачем будет соблюдать радиомолчание. Малышеву и Савченко ждать связных. Связные от меня идут только до промежуточных троек. На фланги посылаете своих людей. С этой ночи мы идем порознь и отдельно располагаемся днем. Марьясин и Черных получат карты-километровки. Больше карт нет, да и не надо. Малышев с Савченко пойдут от меня в пределах видимости. Чуть позже по картам уточним ориентиры. Ну, и про компас не забывайте, особенно ночью. С этим все. Кто у нас самый сведущий в видео приборах? Кажется, прапорщик Куценко. Где ты там, Саша?

— Здесь, командир, — шагнул вперед смуглый прапорщик с широким лицом якута, за цвет кожи почему-то прозванный эфиопом, хотя в его родословной архангельского помора и в помине не было ни якутов, ни эфиопов.

— Проверишь у всех приборы ночного видения, — распорядился Кондратюк. — У Голицына что-то барахлит. Первые двое, у кого приборы окажутся не в порядке, остаются со мной. Нас все-таки пятеро, так что не потеряются. Если еще у кого-то неладно с приборами, тех распределим по группам. И вот что. Здесь не учения по выходу к намеченной цели за определенное время, где командир группы имеет право растягивать привал, сколько хочет, лишь бы в указанный срок быть на финише. Нам надо двигаться единым фронтом, на одном уровне, не отставая и не забегая вперед, чтобы никто не смог проскочить между нами. Поэтому на привалы — десять минут в конце каждого часа ходьбы. При остановке на день серединные группы просто показывают рукой расположение фланговых троек.

Еще двое суток, растянувшись по фронту, ночами шли, а днем изнывали от сорокаградусной жары люди Кондратюка. Никто не отстал, не сбился с пути, все точно и в срок выходили на указанный рубеж. Поступили три радиограммы от подполковника Жилина, в которых сообщалось одно и то же: на засады беглец не вышел, в поле зрения агентуры, находящейся в расположенных по маршруту группы кишлаках, не попадал.

Следующая, пятая ночь, по расчетам, должна была стать последней ночью поиска. Как раз поэтому Кондратюк, поразмыслив, решил поступиться временем, чтобы иметь больше шансов выиграть в конечном счете. Теперь уже было ясно, что подполковник идет только ночами. Хорошо вести наблюдение, находясь в засаде, особенно днем. А ночью, когда больше смотришь вниз, чем вперед, чтобы не попасть в расселину, не оступиться, не подвернуть ногу на осыпи, когда голова занята мыслью, как бы выдержать до очередного привала, какое уж тут наблюдение! Да еще пользуясь далекими от совершенства приборами ночного ведения. Однако через этот прибор куда легче и просто разумнее наблюдать, сидя в засаде. Подполковник должен был быть где-то близко, на подходе, если, конечно, не погиб или где-то не затаился до времени, как был обязан предполагать командир.

— Тимохин, Гамов, — позвал майор и, когда прапорщики подошли, распорядился: — Сейчас отправитесь, разумеется, скрытно, ты, Сергей, — кивнул он Гамову, — наверх к Малышеву, ты, Андрей, — вниз к Савченко с приказом. К Марьясину и Черных, как я уже распорядился раньше, они пошлют своих людей, а вы, не задерживаясь, обратно. Приказ таков. Этой ночью не идем, а остаемся на месте. Будем поджидать подполковника здесь. Наблюдать беспрерывно. Днем один отдыхает, двое бодрствуют. Ночью наблюдают все. Сейчас же сменить форму на афганские хламиды. Если придется брать беглеца, чтобы не прозвучало ни слова по-русски. А так как у нас местный язык знает только лейтенант Асадов, будем действовать молча. Чем черт не шутит, возможно он примет нас за моджахедов, к которым и удирает, и удастся взять его живым. Приказ должен быть выполнен неукоснительно. И все же спросите старших групп их мнение. Может быть, что-нибудь подскажут. Вы-то сами как думаете?