Скандальные разводы - Елена Доброва

Дети молчали, сгорая от стыда за своего товарища. Линч наконец решился. «Это мой рисунок», – заявил он и вжал голову в плечи. Он думал, что Бушнел начнет кричать, а может быть, даже ударит его… Но Бушнел словно находился в прострации, и голос его звучал отрешенно и почти безразлично. «У тебя большой талант, – глухо произнес он, – ты обязан учиться живописи. Через несколько дней приходи ко мне: я стану учить тебя». Как ни был напуган Дэвид, он почувствовал в этот момент огромное удовлетворение, первое острое наслаждение.

Когда Бушнел Килер немного пришел в себя от постигшего его несчастья, он начал давать уроки рисования Линчу. Килер занимался с мальчишкой в собственной мастерской и специально для него установил там второй мольберт. Этот человек не любил много говорить, а после того, что произошло с его сыном, стал еще более замкнутым. Иногда проходили недели, а он не удостаивал Дэвида и пяти слов, и все же он учил его всему, что знал и умел сам.

Линчу было уже 17 лет, когда он пришел в мастерскую Бушнела и не увидел своего мольберта на привычном месте. Килер был занят упаковкой вещей своего ученика. Педантично и аккуратно он упаковал все его инструменты, краски и кисти.

Потом он ненадолго задумался и положил в сверток несколько своих любимых кистей. Он подал Дэвиду сверток и сказал: «Больше не приходи ко мне. Я научил тебя всему, что мог. Больше тебе тут делать нечего. Теперь тебе надо поступать в Академию изящных искусств в Филадельфии». С этими словами он вытолкнул изумленного Дэвида за дверь и решительно захлопнул ее.

Линч сделал именно так, как советовал ему учитель. Он отправился в Филадельфию и совершенно самостоятельно, практически играючи поступил в академию. Он впервые находился в большом промышленном городе. Ему безумно нравилась Филадельфия. Здесь не было уюта, характерного для маленького провинциального города. Глаз поражали изломанные и непривычно резкие линии промышленных кварталов. Дэвид с наслаждением вдыхал запах горящей резины. Его буквально захлестывали новые впечатления, будоражащие нервы. Он чувствовал всем своим существом упоительную эстетику смерти и грязи.

Дэвид отличался привлекательной внешностью и очень скоро нашел себе супругу. У него были средства на приличную квартиру, но Линч выбрал самый дешевый, бедный и грязный район города, где снял квартирку непосредственно напротив морга. Он часто смотрел на это здание и мог рисовать его часами, задумчиво всматриваясь в улетающий в небо серый дым крематория.

Поскольку район был бедным, в нем процветала преступность. Как-то раз прямо под окнами Дэвида ранним утром был найден расчлененный труп человека. Полицейских, прибывших на место трагедии, едва не выворачивало наизнанку, но Дэвид не отходил от окна, с нескрываемым интересом наблюдая происходящее действо. Его интересовало буквально все: расчлененные части тела, лица полицейских, забиравших останки, и в его голове зарождался новый, гениальный, по его мнению, замысел.

Супругу Дэвида Пегги Риви можно было назвать во всех отношениях идеальной женой. Пока ее супруг вынашивал свои грандиозные замыслы, женщина зарабатывала на жизнь, готовила ему вкусные обеды, и, кроме того, она была непоколебимо уверена, что ей выпала честь стать женой поистине великого человека, самого талантливого художника всех времен и народов, которого ждет всемирное признание.

Однажды она вернулась с работы усталая и озабоченная лишь тем, чем бы порадовать своего любимого Дэвида на ужин, и вдруг ее глазам предстала страшная картина. Муж наклонился над тазиком, по локоть погрузив руки в кровавое месиво. Пегги дико закричала от ужаса, а Линч беззаботно улыбнулся и заявил: «Это будет моя новая картина. Она станет шедевром, и я уже придумал для нее название: “Набор для создания цыпленка”». И он хладнокровно и тщательно прилепил к заготовленному холсту куриную лапку, рядом с уже красующимся там крылышком.

Пегги молчала, не в силах произнести ни слова, а Дэвид продолжал свои объяснения: «Как я выяснил, все организмы напоминают конструктор. Если человека разъять на части, он станет тем же конструктором, похожим на те, которыми забавляются дети. Я уже решил, что сделаю большую серию подобных работ». В тот раз Пегги сдержалась и нашла в себе силы ничего не рассказывать мужу о своих эмоциях, хотя ее неудержимо мутило.

Вслед за несчастным цыпленком на холст отправились наборы из рыбы. Следующей, по мысли Дэвида, должна была стать мышь. Линч, целиком погруженный в работу, разделывал зверька на кухонном столе и не заметил, как в кухню вошла квартирная хозяйка. Она не обладала мужеством Пегги, а потому художника оторвал от занятия дикий визг женщины. Когда он поднял голову от стола, то увидел, что хозяйка забилась в угол и, не в силах оторвать взгляд от жуткой картины, кричит громко и пронзительно. Она долго не могла успокоиться и, видимо, находилась в состоянии глубокого шока. Этой женщине было абсолютно чуждо понятие о творческом вдохновении.

Дэвид не стал утешать безмозглую даму и просто заткнул уши ватой, не прекращая своего занятия. Кончилось тем, что, взбудораженные криками хозяйки, соседи вызвали полицию. Со служителями закона пришлось разговаривать. С ними вообще не стоило спорить, и им так же было наплевать на вдохновение и неудержимый полет фантазии непризнанного гения. Они убедительно доказали Линчу, что подобными вещами заниматься все-таки не стоит. Возмущенный Дэвид был вынужден снять со стен уже готовые творения. Они уже протухали и издавали сильную вонь. В этот день Пегги была счастлива по-настоящему.

Так на время завершились эксперименты Дэвида в жанре инсталляции. Вскоре он понял, что кино не менее убедительно способно воздействовать на души зрителей. Вскоре Линч снял свою первую работу, используя простую любительскую камеру. Творение называлось «Шесть блюющих мужчин». Длительность первого фильма будущего мастера составляла всего одну минуту.

По замыслу Дэвида этот фильм не должен был просматриваться на обычном экране: для него лучше подходили сделанные из гипса три фигуры. «Музыкальное сопровождение» тоже предусматривалось – безумный вой полицейских сирен. Эту работу Дэвид продемонстрировал в Академии изящных искусств, причем на просмотре присутствовал только очень узкий круг избранных – утонченных интеллектуалов. Наконец-то Дэвид получил свое первое признание. Ему оглушительно аплодировали, а потом решили всем миром собрать начинающему гению средства на полнометражную картину.

Линч снял фильм под названием «Голова-ластик», и теперь уже широкая публика буквально задохнулась от восторга. Газеты пестрели хвалебными статьями о новом слове и перевороте в кинематографии, произведенном Линчем. Альтернативная молодежь назвала Дэвида своим кумиром и предводителем. Однако сюрреализм к этому времени уже выходил из моды, поэтому семье Линчей приходилось довольствоваться исключительно сознанием гениальности главы семьи. Никакого реального дохода его произведения не приносили. Пегги приходилось надрываться на работе с раннего утра до поздней ночи. Она выбивалась из сил, поскольку ей приходилось кормить и мужа, и ребенка: в семье режиссера уже появилась дочка Дженифер. Рождению ребенка Дэвид радовался, и Пегги часто рассказывала подругам, каким ласковым и внимательным отцом оказался ее супруг.

Он действительно был чересчур внимательным, слишком любвеобильным, нежели это положено нормальному отцу. Однажды Пегги пришла с работы, предвкушая, как накормит мороженым мужа и дочку. В доме царила странная, очень подозрительная тишина. Почему-то осторожно и медленно Пегги прокралась в гостиную на цыпочках и оцепенела. На мгновение ей показалось, что, вдохнув, она не сможет выдохнуть. В центре ковра в гостиной возвышалась огромная отвратительная куча грязи. «Что это?» – закричала Пегги.

В ответ на ее вопли из кучи грязи показались перепачканные лица Дэвида и 9-летней Дженифер. Дэвид обиженно заявил: «Это вовсе не грязь, а глина, и вообще – это не куча, а замок – ты разве не видишь? Мы здесь живем!». Пегги еще раз сдержалась. Она только вздохнула и пошла в кухню за ведром и тряпкой. Однако, как оказалось, и ее терпение имело свой предел, хотя эта женщина и являлась сущим ангелом во плоти.

Дженифер подросла, и Дэвид стал брать ее с собой на сомнительные вечеринки, те, на которые не принято брать своих жен. Пегги возмутилась на это раз по-настоящему, но муж опять ее не понял. Он не видел в своем поведении ничего предосудительного. «Дженифер – моя подружка», – заявил он откровенно. Пегги подала на развод и с тех пор Дэвида больше не видела. Любвеобильный отец забыл о том, что у него была такая хорошая подружка для вечеринок, как Дженифер.

Холостяком он пробыл недолго: женился на Мэри Фиск, сестре своего друга. Брак продлился совсем короткое время, хотя у супругов за это время успел родиться сын. Эта женщина, как оказалось, смыслила в искусстве еще меньше, чем Пегги. Она взорвалась после одной из характерных для Линча выходок. Дэвид решил сфотографировать маленького сына внутри овцы со вспоротым брюхом. В ответ на протесты Мэри он пытался разъяснить, что именно так, символично, видит рождение Иисуса Христа, но подобное объяснение не могло вразумить столь далекое от искусства создание, как Мэри.