Спят курганы темные - Максим Дынин

заняться обучением молодых, но оба сразу отказались – по словам Колумба, «есть еще порох в пороховницах», да и обучать пополнение лучше «на практике». Похоже, ребятам очень хотелось лично показать вконец оборзевшим бандеровцам, кто хозяин на Донбассе. После того, что им довелось увидеть и испытать, по их словам, очень хотелось отплатить нацикам за все то, что они натворили на русской земле. Именно на русской – это подчеркнул даже Колумб, который был родом с Западной Украины.

– Знаешь, дружище, – задумчиво произнес Орест, – была у меня дурь в башке во время первого майдана. Была, да только скоро вся вышла. Я ведь прекрасно понимаю, что без России у Украины только одна дорога – в бордель, где она за гроши будет обслуживать всех желающих ее поиметь в самых замысловатых позах. А мне не хочется быть при сем сутенером, пусть и хорошо оплачиваемым. Так что надо душить всю эту сволочь бандеровскую, которая умеет только резать глотки бабам и детишкам да измываться над безоружными.

Я решил познакомить эту «сладкую парочку» с Семеном Каретником. Ну, во-первых, по натуре своей они одного поля ягодки – всех их тянет погулять по вражьим тылам и изрядно подсократить поголовье бандерлогов. К тому же такому самородку, как Каретник, неплохо будет кое-чему у них подучиться.

Правда, перед знакомством я вкратце рассказал своим новым знакомым о тех странных делах, которые происходили в здешних местах. Грек и Колумб были просто ошарашены.

– Слушай, Палыч, – спросил меня Грек, – а ты ничего не придумываешь? Может быть, у парней от пережитого и от контузий просто крыша поехала? Мы с Колумбом в Афгане еще не такое встречали. Помню, как один молодой пацан, после того, как он первый раз увидел нашего пленного, из которого «духи» сделали «самовар»[57], потерял сознание, а потом, когда очнулся, объявил, что он Александр Македонский, и приказывает своим воинам стереть с лица земли все кишлаки в округе. Комиссовали его, конечно…

– Нет, Орест, – ответил я. – В том-то все и дело, что мы этих «восстанцев с того света» тщательнейшим образом перепроверили. Все было именно так, как они рассказывали. Сговориться они, естественно, тоже не могли. Ведь с ума не сходят коллективно. Да и вы сами сейчас убедитесь, что тут нет никакого обмана. Надеюсь, вы помните, кто такой Семен Никитич Каретников. А кто забыл – вот краткая справка о нем. Прочитайте, а потом я приглашу его сюда…

– Как же, про такого забудешь, – усмехнулся Колумб. – У нас ведь махновцев записали в «славаукраинцы», а Каретника, видите ли, расстреляли злые москали. Запамятовав, что он как раз воевал вместе с этим самыми москалями в том числе и против петлюровцев.

Знакомство Каретника с двумя бывшими «спецами» прошло без эксцессов. Естественно, что Грек и Колумб с любопытством поглядывали на живую легенду Гражданской войны, а Семен, в свою очередь, с не меньшим любопытством смотрел на двух изрядно потрепанных жизнью пожилых уже людей, которые, как я сказал ему, очень даже неплохо повоевали в Афгане. Семен уже кое-что слыхал об этой азиатской стране, где довелось побывать некоторым из его новых знакомых.

– Имена у вас какие-то странные, – слегка удивился Каретник. – Наверное, это, как принято у вас, даже не имена, а боевые прозвища?

– Именно так, Семен Никитич, именно так, – кивнул Грек. – Меня, к примеру, так прозвали из-за того, что родом я из Мариуполя, а он исторически греческий город. Хотя у меня лично греков в роду вроде не было. Вот у супруги – были.

– Слыхал я об этом, у нас в армии Нестора Ивановича тоже были греки из Мариуполя. Неплохо воевали, ничего о них не могу сказать плохого.

– Теперь будем драться вместе, думаю, что вы, Семен Никитич, не пожалеете об этом.

– Боюсь, что вам будет трудно с нами воевать, – с сомнением произнес Каретник. – Вы уже люди старые, раненные несколько раз. Может быть, вам в штабе найдется работа?

– Зря ты так, Семен Никитич, – вмешался я. – Ты бы знал, что эти «старички» вытворяли в Афгане… Я думаю, они и сейчас получше многих будут, да и у твоих ребят есть чему у них поучиться.

– Именно так, Семен, – Колумб, видимо, решил с ходу перейти с Каретником на ты. – Полагаю, что в деле мы молодым дадим сто очков форы. Грек – хоть прямо сейчас, а я, если не выпишут к завтрему, сбегу, и прямо к вам.

– От тильки цього нэ трэба, – покачал головой Каретник. – Вы, уважаемый Колумб, выйдете из сего богоугодного заведения честь по чести, с согласия уважаемых дохтуров. Мы вас будем ждать. А вас, уважаемый Грек, милости прошу к нашему шалашу. У нас в отряде сейчас как раз обед будет. Сядем за столом рядком, поговорим ладком. Думаю, о чем побалакать, у нас найдется…

8 августа 2014 года. Донецк, больница № 15.

Анджела Нур Кассим, стюардесса

– Здравствуйте, – сказал новый посетитель с очень правильным британским акцентом, то ли оксфордским, то ли кембриджским. Как в старых английских фильмах, подумала я. Сейчас так никто уже не говорит – по крайней мере, когда я летала в Лондон, ничего похожего не слышала.

– Вы из… КГБ, или как оно у вас называется? – спросила я, хотя что-то мне говорило, что этот мужчина с ними не связан. Уж очень он был… странным, но в хорошем значении этого слова. И красивым – мне редко нравились белые мужчины, но этот был как раз таким.

– Да нет, мисс Кассим – так вас, кажется, зовут? Мы же не представились. Меня зовут старший лейтенант Андрей Фольмер.

– А меня Анджела Нур Кассим, но вы это уже, кажется, знаете, – улыбнулась я и добавила весьма по-старомодному: – Хау ду ю ду[58].

– Хау ду ю ду, – склонил он голову. – Я, знаете ли, в некоторой мере ваш товарищ по несчастью, мисс Кассим.

«Мисс», – подумала я. Никто уже так не говорит – американские феминистки добились в семидесятых, что всех женщин теперь именуют «миз» – «Ms.». А мне нравится, хотя в данном случае эта форма обращения чересчур уж формальная…

– Зовите меня Анджела, так мне привычнее.

– А вы меня тогда Эндрю.

– Эндрю, так вы тоже летели на том самолете?

– Не совсем. Меня расстреляли в тысяча девятьсот двадцатом году. И я, вместо того чтобы умереть, как полагается в таких случаях, неожиданно оказался недалеко от того места, где нашли вас, причем в августе две тысячи четырнадцатого года. И ни одной раны на мне не было.

– Как на мне, пока я