Принцесска: Никому не верь (СИ) - Мелех Ана

Вот я вижу, как поднимаю руку, зарываюсь пальцами в длинные темные волосы за только что излеченным ухом. Мозолистая кисть с узловатыми пальцами слегка просвечивается по краям. Не моя уж точно, но словно роднее, чем собственное тело. А потом мое внимание обращается на саму себя. Я вижу саму себя глазами Арана!

Так странно наблюдать за собой со стороны. Я не такая, какой хочу быть. Не такая, какой я хотела бы, чтобы он меня видел. Червь досады въедается в мое сознание, расшатывая мои и без того сложные в последнее время отношения с самооценкой. Значит, в глазах призрака я выгляжу такой? Жалкой, измученной, с темными кругами под глазами, с разбитыми губами и ссадинами. Я выгляжу маленькой девчонкой, избитой, одинокой и немощной. Почему он до сих пор со мной? Почему не бросил такую меня? Почему?..

Но больше всего меня поражает мой собственный взгляд. Нельзя так смотреть на мужчин, сказал бы папенька. Ни на живых, ни на призрачных. А я, несмотря на то, что вбивали в меня розгами всю жизнь, смотрю на древнего воина так, словно в нем весь мой мир. Прекрасное, всепоглощающее чувство, которое я будто открыла для себя секундой ранее. В моем взгляде отражается вся гамма чувств любящего человека (видят боги, которых давно не существует, что я не смогла бы назвать этот взгляд по-другому, даже если бы захотела): восхищение, обожание, надежда, безотчетное доверие и… удивление. Неужели я действительно так смотрю на него? Неужели я?..

Я не понимаю, что сейчас со мной происходит: я стою перед Араном или перед самой собой? Он дотрагивается до меня или я до него? Отличить одно от другого просто невозможно. Наши души словно поменялись местами, если это, конечно, вообще возможно, учитывая, что у ХегАша нет тела. Хотя, возможно, правильнее будет сказать, что наши души стали ОДНОЙ душой. Одной на двоих.

А он (или я) все так же запускает пальцы в мои волосы, проводит пальцами сзади по моей шее вниз от границы роста волос, и мне хочется закинуть голову, повинуясь этому движению. Я уже не могу сказать, в чьих глазах я тону — в своих или в его, не могу разделить — это я, не отрывая взгляда, медленно склоняюсь над собой, или он. Я (или лишь мое тело) поднимаюсь на носочки, тянусь к нему так, как никогда бы не позволила даже в своих мыслях, и первая целую. Совершенно уместная и родная его мысль возникает в моей голове: я чувствую его сожаление о том, что он не живой человек из плоти и крови, а… такой, как сейчас. Он жаждет того, чтобы его губы были твердыми и отвечали на мой поцелуй с жадностью путника, который, наконец, добрался до источника чистой, прохладной воды. А может быть, этого так жарко желаю я?

Его руки сжимают мою талию все крепче, привлекая к себе, вдавливая в полупризрачное тело настолько, насколько вообще это возможно. Я чувствую твердость его тела, я ощущаю изгибы своей фигуры. Разве это возможно? Разве это не прекрасно — быть единым целым?

Аран подхватывает меня, проводя ладонями по бедрам, и приподнимает так, что мое лицо теперь выше, чем его, а мои руки ложатся на его плечи. Во мне огонь, которого я раньше не испытывала. Этот огонь сжигает мое тело (или его тело), мою душу (или его душу). Все это так не важно. Сделав несколько торопливых шагов, он прижимает меня спиной к столбу кровати, и, наконец, впивается в мой рот. Разве я могла раньше подумать, что возможно так желать поцелуя? Задохнувшись от возбуждения, девушка передо мной (или я) отвечает на поцелуй так неистово, что падают все оставшиеся барьеры нашей единой души. В этом поцелуе всего слишком. Слишком много эмоций, слишком обжигающее желание, слишком велик натиск Арана (или же мой?). Все так, словно он имеет право на меня. Словно я принадлежу ему. Мое же тело, которым я совершенно не управляю сейчас, изгибаясь, подтверждает это право — пугающе привычным движением я забрасываю ноги на его талию. Аран удерживает меня на нужном уровне собственническим жестом, словно делал так сотню раз.

— Я люблю тебя, — шепчет он (или я), теперь целуя мою шею. — Боги, как же я тебя люблю!

Стон, который не может сдержать мое тело и наша душа, звучит приговором. Будто бы мы сдались. Оба сдались. И пути обратно уже быть не может. А потом все прекращается так же быстро, как и началось.

Шум, раздавшийся где-то в коридоре, разрушает все волшебство и ужас момента. Меня выбрасывает в свое тело так резко, что в первую секунду даже кружится голова. Я просто стою посреди комнаты перед Араном, который как ни в чем не бывало дотрагивается до моих губ, пытаясь излечить оставшиеся ранки. Словно пораженная громом и молнией, я оглядываюсь на столб кровати. Тот, возле которого я только что чуть не сошла с ума. Вновь смотрю на Арана, пытаясь уловить в его взгляде хотя бы намек на какое-то объяснение произошедшего. Но он абсолютно спокоен и невозмутим. Как он может вот так просто стоять здесь с таким невозмутимым видом? После всего, что только что было? А, может быть, ничего и не было, и все это — плод моего больного воображения? Но почему же тогда я дрожу от дикой, непонятной жажды его рук?

Застываю, пытаюсь обуздать свое сумасшедшее сердцебиение, и жду, пока какой-нибудь очередной гость завалится в мою спальню, но проходят минуты, а дверь все не открывается.

— Я хочу знать, что происходит, Аран, — наконец говорю я, решив все же для себя, что придумать все это у меня просто не хватило бы фантазии. — И в первую очередь я имею в виду то… что сейчас произошло между нами.

— А что произошло? — спрашивает он прищурившись. — У меня почти получилось залечить все…

Он тянется рукой к моему лицу, видимо, желая осмотреть результат своих стараний, но я резко отодвигаюсь. Это выглядит грубо, но на самом деле я просто боюсь, что снова потеряю себя, снова улечу в бездну ощущений и желаний.

— Аран, пожалуйста, не своди меня с ума еще больше! — умоляю я. — Я сама видела, как мы…

— Мы? — призрак, вальяжно усаживается на кровати, наблюдает, как я тушуюсь под его пронзительным взглядом.

19

Выхожу за двери и рычу от бессилия. С ней все еще хуже, чем с ее матерью. Мари раз за разом пытаются убить, и я раз за разом оказываюсь не рядом. Слишком далеко, чтобы ее защитить. Однажды не успеет ни призрак, ни демонов огненный кот. И она умрет. А я никогда не прощу себе этого.

Дохожу до своей комнаты и только там, наконец мне удается взять себя в руки. Я уже давно не юнец, чтобы поддаваться пубертатным истерикам. Так что же такое со мной? Что ты сделала со мной, Мари? Я брожу кругами по комнате и пытаюсь вспомнить, бушевало ли во мне что-то подобное много лет назад с ее матерью. По всему выходило, что тогда хоть и бушевало, но что-то другое, неистовое и жаркое, страстное и больное. Здесь же все было не так. Чувства к Изабель были ярким пламенем, чувства к Мари стали монолитной скалой, каменными глыбами, которые ворочались внутри меня. Их невозможно сдвинуть, разрушить, и что-то мне подсказывало, что над ними невластным станет и время.

Я вновь перечитываю свое отклоненное прошение об отставке. Жаль, что мне не подписали его до того, как во мне выросла эта скала. В дверь стучат неожиданно. Я рассчитывал на более позднее начало представления. Улыбаюсь своим мыслям и иду открывать.

— Он пошел к ней, как вы и говорили, — испуганно смотрит на меня Хидо. Парень понимает, что происходит что-то неладное, но его детского интеллекта пока не хватает, чтобы понять, свидетелем какой страшной игры он становится.

— Хорошо, — киваю я. — Спасибо, Хидо.

Вооружаюсь дополнительными ножами, выхожу из спальни, дохожу до лестницы… И вместо того, чтобы пойти вниз, я секунду медлю и направляюсь на этаж, где расположены комнаты моего отряда. Всю дорогу до ее комнаты я уговариваю себя, что просто не хочу пропустить следующее нападение. И дело вовсе не в том, что мне отчаянно необходимо просто находиться рядом.

— Ну… — я вижу, как взлетает его бровь, и не выдерживаю. — Зачем ты заставляешь меня это говорить?