Крылья для землянки - Лина Люче

Ей приходилось прикладывать усилия, чтобы вспоминать, как тяжело жилось порой на Земле, и одиноко, и как до нее не было дела родителям, как предавали друзья и парни, в которых она влюблялась. Но все плохое, как назло, затуманивалось в памяти, а хорошее лезло яркими картинками в глаза, запахами — в нос, звуками — в уши. И все новые и новые эпизоды подбрасывала память, все новые и новые поводы скучать.

Только вечером, когда Дейке прижимал ее к себе и уносил в комнату для слияний, она забывала обо всех своих страданиях. Одной минуты рядом с ним хватало, чтобы одуматься: чего еще надо, когда рядом любимый человек? Разве на Земле могла она мечтать о похожих отношениях, разве кто-то заботился о ней так трогательно и внимательно? Одной лишь ласки или поцелуя хватало, чтобы успокоиться, не говоря о том, что Лиска чувствовала, когда он был внутри.

Размолвка с Дейке убивала, каждую минуту разрывала ее изнутри мучительным, чудовищным ощущением дискомфорта. Лиска почти физически ощущала жжение в центре живота, а в груди крутилась какая-то спираль, угрожая перемолоть все внутренности, если немедленно, сию же секунду с ним не помириться. Вот только как — она не знала, ведь его поведение было абсолютно неприемлемо и необъяснимо.

Почти весь завтрак они провели в полном молчании, сидя друг напротив друга. Дейке, казалось, не тяготился молчанием, и Лиска все больше чувствовала свою беспомощность, стремительно проваливаясь в отчаяние. Неужели ее счастью суждено закончиться всего несколько дней спустя после того момента, как она с такой радостью отдалась ему, рассчитывая ни больше, ни меньше — на любовь до гроба?

При одном взгляде на его красивые загорелые руки, на которых уже зажилили все следы ссадин после Шаггитерры, ей хотелось только одного: чтобы он погладил ее ими. Прижаться к нему и касаться их губами, забыть обо всем, что могло стать причиной ссоры, и нежиться в объятиях, вдыхая его запах.

— Я хотел бы, чтобы ты рассказала мне сама.

Его фраза и жесткая интонация встряхнули не хуже удара тока. Это походило на угрозу: или говори сама, или… что? Сканирование? Он каждый раз будет ее сканировать, стоит лишь захотеть узнать что-то о том, как она провела день, о чем и с кем разговаривала?

— А то что? — сказала она, даже резче, чем планировала, и отодвинула от себя тарелку — кусок пирожка, который она с трудом проглотила, стоял в горле, и больше точно не хотелось.

— Ничего. Виер прислал сообщение. А я бы предпочел узнать это от тебя, — спокойно ответил Дейке, откладывая столовые приборы: Зачем ты с ним встречалась?

— А он не написал?

Лиска хмыкнула и покачала головой. Виера она тоже не могла понять. Если уж он решил подстраховаться и выдать ее, почему не рассказал все?

— Нет. Это связано со статьей?

Ощутив его легкое беспокойство, она вдруг порозовела от стыда и прерывисто вздохнула.

— Нет.

Дейке замер, посмотрев в сторону. Он думал секунд десять, не больше, а потом процедил:

— Ты спрашивала его о крыльях.

— Да.

Лиска смяла в руке салфетку, и ее ногти впились в подушечку ладони. Даже не глядя на Дейке, она ощущала, что он злится — по тому, как он дышал.

— Ты не должна была делать этого, маленькая, — уже другим голосом произнес он.

— Почему?

— Потому что ты знала, что я против.

— А почему ты против, Дейке?

Она подняла ресницы и посмотрела ему в глаза, полная обиды и такой же злости.

— Да потому что я хочу, чтобы ты была жива и здорова!

Его голос лишь слегка повысился, но этого оказалось достаточно, чтобы почти шокировать ее. Сердце заколотилось чаще, все тело мгновенно взмокло. Дейке никогда при ней не повышал голоса. Теперь она знала, как это бывает. Его серебристые глаза слегка темнеют, и жидкая ртуть переливается, опасно мерцает в глубине. Скулы обозначаются резче, когда нижняя челюсть немного выдвигается вперед. Смысл слов теряется за главным посылом: не смей мне перечить, иначе будет плохо.

— А чего я хочу — не имеет для тебя… хоть какого-нибудь значения? — очень тихо спросила она.

Лицо Дейке снова изменилось — оно не отражало ни малейшего желания продолжать дискуссию.

— Лиска, тема крыльев для тебя закрыта. Ты давно не ребенок, это слишком поздно. Здесь не о чем говорить, и не о чем спорить, и чем скорее ты это поймешь — тем лучше, — отчеканил он таким тоном, словно не с женой говорил, а отчитывал нерадивого подчиненного, и поднялся из-за стола.

Оглушенная его безапелляционной резкостью, донельзя раздраженная, Лиска снова открыла рот, чтобы спорить до конца, но Дейке вдруг шагнул к ней и наклонился, упираясь ладонями в стол, всей позой уже недвусмысленно демонстрируя угрозу:

— Если ты еще раз с кем-то будешь это обсуждать за моей спиной — я тебя накажу. И наказание будет таким, какое тебе понравится меньше всего, — проговорил он, глядя в ее глаза.

По счастью, Тхорн в тот день не приходил — он бы здорово удивился перемене ее настроения. Впрочем, и от других учителей ей не удавалось скрыть, настолько несчастной она стала. В ушах все еще стояли угрозы Дейке, но даже они не так напугали ее, как его превращение. Казалось, что ее новоиспеченного мужа подменили, или он объелся какого-то озверина. И даже понимание того, что таким извращенным способом он заботился о ней, не умаляло ее разочарования.

Угроза применить к ней физическое насилие за непокорность — что могло быть более пошлым, более низким, более беспомощным с его стороны? Ни разу за все время их знакомства она не усомнилась в его силе — не физической, а той, настоящей, которая проявлялась в его спокойствии, мягкости, добродушии — терпении, наконец. И вдруг такой срыв. Лиска вспомнила, как Дейке говорил о своей схожести характерами с Мешшехом — теперь она готова была полностью в это поверить. Видимо, не все недостатки ему удалось изжить, и они неожиданно проявляются таким вот ужасно некрасивым образом.

Ответ на вопрос, может ли она дальше жить с таким мужчиной, долго искать не пришлось. Откуда-то изнутри пришло четкое: «нет». Она могла бы простить ему любой тон, любую резкость, если бы он выслушал ее, хотя бы позволил высказаться, дал понять, что учитывает ее мнение. И уж точно она не могла смириться с угрозами наказания за то, что вела себя независимо.

Когда утренние занятия кончились, Лиска поднялась в свою комнату и очень быстро, сосредоточено собрала в большую сумку все необходимое: коммуникатор, платежную карту, куда поступала «стипендия» от Сезариата и которую она почти не тратила раньше, одну книгу в дорогу, зубную щетку, крем, немного одежды.