Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь - Йенс Андерсен

Имя Эмиль возникло так же случайно, как и Пеппи Длинныйчулок, которое нафантазировала Карин, а Астрид использовала. На сей раз в деле поучаствовал старшенький Карин, малыш Карл-Юхан: летом 1962 года у него случались жуткие приступы гнева. Временами трехлетнего мальчика, казалось, просто не остановить, что-то нужно было предпринять, рассказывала бабушка Карла-Юхана на Дне книги в Клагсторпе в 1970 году:

«И вот однажды я кое-что придумала и завопила еще громче его: „Угадай, что как-то сделал Эмиль из Лённеберги?“ Имя просто сорвалось у меня с губ, но Карл-Юхан затих, ему захотелось послушать, что же такое сделал Эмиль из Лённеберги. И потом я каждый раз пользовалась этой уловкой, и он замолкал. Тогда мне и в голову не приходила мысль написать книгу, а потом я вдруг стала думать: а кто же такой этот Эмиль и как ему живется в Лённеберге, и, еще ничего не зная, я начала о нем писать».

История Эмиля, однако, зародилась гораздо раньше, чем можно заключить из этого рассказа: другие шустрые мальчишки из прошлого и настоящего писательницы тоже поучаствовали в создании образа единственного героя детских книг Линдгрен, который витальностью и популярностью соперничал с Пеппи Длинныйчулок. Годами Астрид хотелось как-то использовать авантюрные истории, услышанные в детстве от Самуэля Августа, – и в более крупной форме, нежели отдельные рассказы, вроде «Укротителя из Смоланда» и «Нескольких слов о Саммельавгусте», опубликованных в 1950 году. Мысль эта не отпускала ее после смерти матери в 1961 году: Астрид боялась, что отец недолго проживет без своей любимой, незаменимой Ханны из Хульта.

Осенью 1963 г. бабушка может почитать вслух свою первую книжку об «этом Эмиле из Лённеберги» Карлу-Юхану (слева) и его младшей сестренке Малин. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)

И конечно, детские проказы Гуннара тоже послужили материалом для образа Эмиля. Однажды в Нэсе Гуннар забрался на высокую крышу, и тут как раз подошел Самуэль Август. «Спускайся, Гуннар», – сказал он, и мальчик тут же послушался. Когда через десять минут отец опять проходил мимо, Гуннар как ни в чем не бывало снова сидел на крыше. «Я разве не велел тебе спуститься?» – «Велел, но ты не говорил, что нельзя залезать обратно!»

Пригодились и незабываемые сцены и реплики из детства Лассе в 1930-е годы и его сына Матса в 1950-е. В 1963-м Матс уже подрос, но оставался таким же любящим внуком, как когда-то в Даларне, где они с бабушкой проводили зимние каникулы. Тогда он вдруг заявил: «Главное, что мы с тобой вместе… хоть когда-то!» А в 1960-е у Астрид Линдгрен появилось еще пять внуков, детей Карин и Лассе, – постоянный источник радости, удивления и вдохновения. На самом деле, рассказывает Карин Нюман, Астрид вдохновляли все окружавшие ее дети и истории о детях, все это она могла использовать в книгах:

«Астрид запоминала услышанное от детей, разрозненные реплики, сцены из их жизни и вставляла их в свои книги, свои детища. „Селедка в воскресенье, фу ты, гадость какая!“ – сказал как-то ребенок друзей; „Меня ноги сами так и несут“, – заявил сын Ингегерд Оке, а сын еще одних друзей залез на навозную кучу под дождем, чтобы быстрее вырасти. Кроме того, мама считала, что источник вдохновения – в ее детстве, ключевом периоде жизни. Часто бывало, люди предлагали ей встретиться с их детьми: „О, вы столько от него почерпнете“, но она всегда отчетливо давала понять, что вдохновение к ней приходит не так. Думаю, правда то, что сказала сама Астрид, – что прототипами Эмиля были Самуэль Август и ее брат Гуннар, и, возможно, племянник Оке – он в детстве немало хлопот родителям доставил».

Но в 1962–1963 годах благодаря маленькому Карлу-Юхану на свет родилось имя Эмиль, и именно внук подал Астрид идею написать три истории, положившие начало целой саге. А потому Линдгрен посвятила книгу внуку. «Карлу-Юхану» – написано на форзаце первых 100 тысяч экземпляров шведского издания «Эмиля из Лённеберги».

У Карла-Юхана, счастливого обладателя «кепарика», в которой он время от времени спал, было столько мыслей, столько фантазий, что Астрид не уставала слушать о внуке и наблюдать за ним. По какой-то необъяснимой причине мальчик звал свою мать «маленькой госпожой Нюман», а однажды, в 1963 году, за ужином в доме Карин и Карла-Улофа почти уже четырехлетний ребенок внезапно уставился на родителей и произнес: «Я вас знаю, а вы меня – нет». Так же загадочно, рассказывала Астрид в письмах Анне-Марие Фрис, Эльсе Олениус и Луизе Хартунг, он мог выражаться, внезапно появляясь с кем-нибудь из сестер и братьев, родных и двоюродных, у двери дома на Фурусунде:

«„У тебя есть детская еда?“ – приходит и сладчайшим голосом вопрошает Карл-Юхан. И когда я отвечаю „да“, так же сладко продолжает: „Хорошо, потому что они хотят есть“. И они действительно хотят. Довольно часто. Так что я готовлю довольно много „детской еды“».

Карл-Юхан сообщил, что женится только на своей младшей сестренке Малин, когда она вырастет, и у них будет трое детей по имени Лайф, Матс и Кадольф. Сестренка была еще младенцем, но старший брат поупражнялся в проведении брачного ритуала в день, когда им разрешили пойти поглядеть на свадьбу одного из братьев Карла-Улофа, а Астрид должна была присматривать за детьми. Сначала, казалось бабушке, все было хорошо. В церкви Малин в основном спала, а Карл-Юхан с интересом наблюдал за церемонией, пока пастор раскатистым голосом не произнес: «Помолимся!» Карл-Юхан еще громче закричал: «На помощь! На помощь!» – чем, как написала Астрид Луизе Хартунг в феврале 1963 года, привлек всеобщее внимание. Когда они вернулись домой и сели за ужин, Карл-Юхан хватился родителей: «Когда эти чертовы люди придут домой?»

Вечернее купание Эмиля и Альфреда 28 июля, быть может, самый утопический момент в творчестве Астрид Линдгрен, красиво интерпретированный под краснеющей закатной луной Бьёрном Бергом: «А на озере, среди чудесных водяных лилий, плавали в прохладной воде Альфред и Эмиль, и огромная красная луна светила им, словно фонарь.

– Ты и я, и никто нам не нужен, – сказал Эмиль. – Верно, Альфред?

– Верно, Эмиль, – ответил Альфред». (Иллюстрация: Бьёрн Берг / Бильдмакарна Берг)

Но, как уже было сказано, создавая своего Эмиля, Астрид черпала вдохновение и в других детях, и в собственных воспоминаниях: тут и Самуэль Август, и Гуннар, и Лассе, и Матс, и Оке, и, не в последнюю очередь, сама Астрид, которая родилась в день святого Эмиля в ноябре 1907 года и носила второе имя Эмилия. Так что мальчишка, всегда живший в ее душе, обзавелся шустрыми ножками, на которых и отправился в путь в 1963 году, а в последующие годы с ним приключилось столько интересного, что хватило материала на целую трилогию, три части которой увидели свет в 1963, 1966 и 1970 годах, а в 1980-е увенчались еще тремя историями, вошедшими в книгу «Эмиль и Ида из Лённеберги». В этой книге Эмиль посвящает свою огромную коллекцию деревянных человечков будущим поколениям и окончательно прощается с читателем и столярной на Катхульте. Это художественное произведение настолько целостно и представляет собой настолько утонченную рамочную конструкцию (Альма Свенсон в течение года описывает многочисленные проказы Эмиля), что пятнадцать рассказов читаются как плутовской роман в эпизодах а-ля «Дон Кихот».

Если обратиться к трем первым книгам об Эмиле, вполне соответствовавшим духу 1960-х, когда весь западный мир был объят народными манифестациями, участники которых – борцы за гражданские права, студенты, хиппи, противники атомной энергетики и войны во Вьетнаме – на разных уровнях ратовали за свободу, за громким смехом можно различить глубокое искреннее желание высказаться о жажде свободы, гражданском мужестве и «демократизации семьи» (как это сформулировала Астрид Линдгрен в одной датской газете в 1977 году).

В одной из своих книг о творчестве Астрид Линдгрен литературовед Виви Эдстрём пишет, что шведскому актеру Аллану Эдваллю в роли отца Эмиля в экранизации 1971 года «не хватало искорки в глазах, когда он пугал детей притворным рыком во время набегов в столярную». С этим можно поспорить. Разве Эдвалль не попал в точку, изобразив ослабленную фигуру отца, напоминающую нам о тех авторитетах, чье падение близилось в демократической Европе 1968–1970 годов? Авторитеты, увековеченные художником Бьёрном Бергом – одновременно сыном и отцом – в образе смехотворного патриарха, восседающего во главе обеденного стола семьи Свенсон, – трактовка, против которой Астрид Линдгрен ни разу не возразила за более чем десять лет сотрудничества. В выразительных линиях Берга Антон Свенсон раз за разом предстает тем персонажем, которым, по сути, и является на протяжении всей саги об Эмиле из Лённеберги: дураком, над которым читатель может посмеяться и которого читатель может пожалеть. Но не слишком сильно! В 1970 году, на последней странице трилогии, после того как Эмиль совершает подвиг в снежную бурю, пока отец нежится дома в тепле и жалеет себя, Астрид Линдгрен вкладывает в уста Антона Свенсона слова, призванные подчеркнуть его мелочность: