Поднебесный гром - Александр Демченко

— Да пошел ты! — ругнулся Суматохин. — Христосик нашелся. А я с ним больше работать не буду!

— Разве ты только с ним работаешь? — спросил Аргунов. — А со мной? А с Жорой? Волчок вернется…

— Он не вернется.

— А ты почем знаешь?

— Вот увидишь. Не тот у Валерки характер.

— Ну, хорошо. С Волчком дело особое. А мы с Жорой уже не в счет? Да, Федя, короткая у тебя память.

— При чем тут память?

— Как при чем? Не ты ли говорил: «Ребята, что бы ни случилось, давайте всегда держаться друг дружку!» Вспомнил?

Суматохин не успел ответить, как в дверь вломился Сандро Гокадзе.

— Вы только пасматрите! — закричал он с порога и двинулся на Андрея. — Сидит, панимаешь, как голубок, мирно беседует. И это вместо того, чтобы бежать за коньяком? Дай-ка я хоть обниму тебя, чертяку! — Он сграбастал Андрея в охапку и попытался приподнять, но не тут-то было. — Да, такого бугая разве поднимешь? Качнем его, ребята!

Привлеченные громким голосом Гокадзе, в летный зал набилось много народу. Техники, механики. Они подхватили Аргунова и стали подбрасывать его.

Андрей, как мог, отбивался:

— За что, ребята?! Что я вам сделал?

— И он еще спрашивает: за что?! — загремел Гокадзе. — Придется шесть раз подбросить, а пять раз поймать! Сын у тебя родился — вот за что!

— Ты шутишь? — спросил Андрей.

Гокадзе снисходительно улыбнулся:

— Нет, вы только на него пасматрите! Разве может Сандро Вартанович шутить такими вещами?

— Но откуда ты знаешь?

— Дочка сказала. Я тебе домой позвонил, а она: «Поздравьте меня с братиком!» Так что беру свои слова обратно.

— Какие слова?

— Что ты бракодел. Сын — это уже кое-что. А там, глядишь, и другого закажешь…

Андрей с радости не знал, что делать. Кинулся к Суматохину, стал тормошить его.

— Ты представляешь, Федя? Сын… И так неожиданно…

— Поздравляю, Андрей, от всей души поздравляю!

— Ну, тебя подбросить? — спросил Гокадзе.

— Куда? — обернулся к нему Андрей.

— Как — куда? К жене. Или ты совсем ошалел от счастья?

Андрей дошел уже до дверей, на ходу стягивая с себя высотный костюм, но вдруг остановился:

— У меня ведь еще одна машина!

— Ладно, — сказал Суматохин, — иди. Я за тебя слетаю.

— Спасибо, а вечером ко мне. Идет?

— Идет.

24

Город утопал в снегу. Чистый, нарядный снег шапками лежал на крышах, белым одеялом укутывал скверы, сверкающей бахромой свисал с телеграфных проводов, слепя глаза и радуя душу.

Андрей смотрел на улицы, по которым они проезжали, и не узнавал их. Было что-то ликующе-тревожное в этой первозданности снега, в этом застывшем безмолвии деревьев над шумливыми потоками тротуаров, в этом воздухе, настоянном на морозной свежести.

Гокадзе говорил бурно, горячо, то и дело нажимая на сигнал, высовывался в окно и ругался с прохожими. Андрей не слушал. Он в уме сочинял записку Ларисе. Как хотел бы он сказать ей много добрых, ласковых, нежных слов, таких, какие — он чувствовал — жили в его душе, а вот наружу вырваться боялись. Стеснялись кого, что ли?

«Милая, родная, девочка моя… Как я виноват перед тобой… И как тебе пришлось нелегко… А я в это время… даже ничего не почувствовал. Почему тебе одной?.. Почему? Это несправедливо. И я с радостью взял бы на себя хоть половину твоих мук… Родная моя… А как сын? Здоров ли? Ведь прежде времени… Береги себя и его…»

Так он сочинял записку, а когда подъехали к роддому и Гокадзе с готовностью протянул ему ручку, Андрей повертел ее в руках и на листе бумаги написал одно только слово: «Спасибо».

Нянечка ушла с запиской на второй этаж и долго не возвращалась. Андрей уже перечитал все списки новорожденных, вывешенные на стене. Нашел и свою фамилию.

«Аргунова Лариса Федоровна, сын, рост 49 см, вес 1 кг 900 г»..

«Боже мой, какая кроха!»

Андрей давно мечтал о сыне, еще когда была жива Светлана. Но Светлана подарила ему дочку. И вот спустя столько лет родился мальчик. Мужчина! Продолжение его самого. Как назвать? Может, Валеркой? Нравится ему это имя… Наверное, потому, что Русаков — Валера. Да и Волчок…

Вернулась нянечка.

— Придется подождать, — заявила она, — мамаша сейчас кормит.

— Хорошо-хорошо, я подожду!

Нянечка с интересом взглянула на такого рослого папашу, сравнила, очевидно, с крохой сыном и стала что-то записывать в тетради, потом опять как-то очень пристально, будто что-то припоминая, посмотрела на него. Андрей перехватил ее долгий взгляд. И вспомнил…

Был теплый день бабьего лета. Андрей стоял в коридоре с охапкой цветов, а к нему навстречу шла вот эта самая нянечка, только тогда еще молодая, с приветливым миловидным лицом. На руках она держала завернутую в одеяло девочку, а за нею, счастливо улыбаясь, медленно двигалась бледная Светлана.

— С доченькой вас, папаша! — мягким окающим говорком произнесла нянечка и передала ему новорожденную.

— Спасибо, хозяюшка. А это вам. — Андрей протянул ей цветы.

…Как торопится время!

Помнится, они все трое — Андрей, Светлана и Оленька — отъезжали от подъезда роддома на русаковском «Москвиче», низком, кургузом, самого первого выпуска, и Светлана все боялась за дочку: машина была очень тесной.

Видя нетерпение Аргунова, нянечка отложила тетрадь и отправилась снова на второй этаж. Вскоре она вернулась с запиской.

«Милый, — писала Лариса, — у нас теперь есть Виталька. Правда, он такой маленький: ни волос на голове, ни ноготков на пальцах, — но кричит басом. Вылитый ты. Даже родинка под мышкой такая же, как у тебя… Врачи говорят: ничего страшного, что преждевременный. Для семимесячного он — богатырь. Я чувствую себя хорошо. Как вы? Как Волчок?»

Андрей покраснел: Лариса даже здесь в таком состоянии помнила о Волчке, а он забыл…

Сандро Гокадзе терпеливо поджидал его в машине.

— Домой?

— Нет, ты поезжай. Мне нужно к Волчку. Как он там один?

…А Волчок был не один. Возле его кровати сидел Волобуев и молчал. Он вообще принадлежал к тем великим молчальникам, из которых слово хоть штопором вытаскивай. Мало кто на заводе знал, что Волобуев — мастер самолетного спорта. Перешел он на испытательную работу пять лет назад, а до этого обучал курсантов искусству пилотирования самолетом в Высшем военном авиационном училище летчиков.

— Как там дела? — слабым голосом спросил Волчок.

— Нормально.

— Летаете?

— Угу.

— Наверно, костят меня?

— Нет, жалеют.

Волчок лежал в отдельной палате, и возле него круглосуточно дежурила медсестра. Когда к нему приходили товарищи, она предупреждала, чтобы не утомляли его разговорами, и ревностно следила, выполняется ли ее просьба. Самым желанным посетителем, на которого можно положиться, она считала Волобуева — умеет молчать. Зато с Суматохиным глаз да глаз нужен. С три короба наговорит: «Сестричка, милая, буду нем как рыба!», а чуть отлучишься — закипел, расшумелся. Неуравновешенный какой-то…