Эммелина - Джудит Росснер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Десятого марта она задержалась в шлихтовальной, дожидаясь, чтобы все вышли, а сама принялась караулить, прислушиваясь, у самой двери и, опознав, как ей показалось, шаги Магвайра, сразу вышла на лестницу; он как раз дошел до площадки, и они столкнулись лицом к лицу. Вздрогнув, он оглянулся испуганно, но, убедившись, что никто их не видит, принялся ласково ее расспрашивать:
– Ну, как у тебя здесь дела, моя милая девочка? Я всякий раз думаю о тебе, проходя мимо.
Так, значит, он не справлялся о ней у мистера Уайтхеда? А она-то была уверена, что он все же незримо опекает ее.
– У меня все хорошо, – сказала она. – От пара тошнило…
Он встревожился.
– Но только вначале. Теперь прошло.
– Вот и отлично.
– А вы… – начала она и осеклась, обескураженная его отсутствующим видом, – я думала… Вы узнаёте меня, мистер Магвайр? – вырвалось у нее, хотя, конечно, она хотела спросить, помнит ли он, что через два дня ей будет четырнадцать, но вопрос застрял в горле: он так странно смотрел… вернее, так не смотрел…
Но тут он вдруг как бы прозрел. И она сразу же покраснела. Положив руки ей на плечи, он мягко спросил:
– Помню ли я прелестную Эммелину? А ты как думаешь? Слезы выступили у нее на глазах, а он тихо поцеловал ее.
– На Пасху они уезжают в Бостон, – шепнул он ей на ухо. И этих слов оказалось достаточно, чтобы она расцвела улыбкой.
– Вот так-то, – добавил он добродушно. – Я не хотел говорить тебе этого, но ты вынудила меня. Ну а теперь беги, пока кто-нибудь не застал нас здесь на лестнице.
И она побежала. Она не спросила, почему он не собирался говорить ей о Пасхе, она была бесконечно счастлива и не хотела гадать, когда он предупредил бы ее, не задай она свой вопрос. Теперь казалось – апрель наступит уже совсем скоро. Ее день рождения словно бы провалился куда-то. Ведь он принадлежал марту, а март уже не занимал ее. Она с нетерпением считала дни, и, когда наступил апрель, это был уже праздник, хотя до Пасхи оставалось еще несколько недель. Она все время была в возбуждении, бесконечно далеком от чувства, владевшего ею в первые встречи с мистером Магвайром. То чувство, несмотря на постоянный острый привкус тревоги, можно было все-таки назвать счастьем. Сейчас же она жила предвкушением, а точнее – ожиданием, что к ней вернется то счастье.
К густому, душному, сладковатому воздуху шлихтовальной Эммелина так и не привыкла, но вскоре стала работать умело и споро и была на отличном счету у мистера Уайтхеда. Невзирая на легкую тошноту от вдыхания паров, вид у нее был цветущий, но ни румянец на щеках, ни налитая фигура не приносили ей особого удовольствия. Все это станет значимо и реально только тогда, когда сможет давать ему радость. Когда-то казалось: появись у нее в Лоуэлле подруги, и она будет счастлива, а теперь их присутствие ничуть не утешало. Ведь она не могла им рассказать о том главном, что занимало ее с утра и до вечера.
А кроме того, отношения с девушками, и особенно с Верной, как-то неуловимо переменились. Верна, сблизившись постепенно с кружком Сьюзен, стала, пожалуй, отдаляться от Эммелины. Словно ее заразили подозрения миссис Басс и она начала сомневаться, а в самом ли деле Эммелина такая уж хорошая подруга. Верна всегда держалась непринужденно, и трудно было сказать, что именно изменилось. Но иногда, подойдя к группе болтающих девушек, Эммелина вдруг чувствовала, что они обрывают какой-то свой разговор. А ночью Верна, которая раньше любила, свернувшись калачиком, примоститься у самого ее бока, ложилась, словно нарочно, поближе к краю.
И все-таки Эммелина была далека от того, чтобы почувствовать правду. В Файетте она привыкла думать о себе как о взрослой, а здесь, в Лоуэлле, что бы ни говорила, всегда ощущала себя еще девочкой.
Вечером накануне Пасхи, так и не повидав мистера Магвайра и не получив от него весточки, Эммелина решила снова подкараулить его на лестничной площадке. Но на этот раз он был не один; с ним, весело смеясь, спускались четверо девушек из ткацкой. Увидев Эммелину, мистер Магвайр остановился.
– Как дела, Эммелина? – спросил он терзающим ей душу фальшиво-сердечным тоном. – Как тебе в шлихтовальной?
– Все хорошо, – ответила она, стараясь говорить спокойно и кивая девушкам. – Я только… Я забыла одну вещь…
– Ну, что же. – Он помедлил. Хотелось обойтись с ней по-хорошему, но как-то не получалось. – Тогда до свиданья.
Она в отчаянии смотрела ему вслед. Вдруг подступила слабость и стало ясно, что до пансиона ей просто не дойти. Машинально потянув на себя ручку двери, она остановилась на пороге шлихтовальной. Мистер Уайтхед, учитывая выработку, записывал показания установленных на станках счетчиков.
– Что-то случилось, Эммелина? – спросил он участливо.
– Нет, – покачала она головой, но тут же не выдержала и разрыдалась.
Мистер Уайтхед отложил журнал и подошел к ней.
– Что с тобой? Тебе чем-нибудь помочь?
Голос звучал так мягко и утешающе, но ее было уже не утешить, ведь она не могла рассказать ему про свое горе.
– Может, тебе… Да ты где живешь?
– У миссис Басс.
Вопрос испугал ее, и она даже соврала бы, если б не знала наперед, что это бесполезно.
– Гм-м. Да, она, пожалуй, человек неподходящий… Ты ведь не можешь поговорить с ней по душам?
– Она не любит меня.
– Ну, это беда небольшая. Не ты первая, не ты последняя. Мистер Уайтхед улыбнулся. Она была благодарна ему за попытки подбодрить, но притвориться, что это ему удалось, не могла.
– Может быть, ты хотела бы поговорить с миссис Уайтхед? Наши дочки – примерно твои ровесницы, и может быть… миссис Уайтхед – мать, а тебе сейчас просто необходимо материнское участие, и раз уж ты далеко от дома, беседа с миссис Уайтхед…
Но ей нужна была именно ее мама, которой она могла бы… Но только что начавшую формироваться мысль забила неожиданно другая. Кто-то внутри ее крикнул, что никогда она не посмеет рассказать маме о мистере Магвайре. Ни слова, ни за что, никогда! Понимание этого вызвало еще никогда не испытанное чувство безграничного одиночества. Если нельзя рассказать о нем маме, значит, она в самом деле одна на свете и ничто никогда не сможет этого изменить.
– Спасибо, – проговорила она наконец, едва шевеля сухими губами. – Вы очень добры.
– Вот что я скажу, Эммелина. Я должен переговорить с миссис Уайтхед. Завтра воскресенье… – Что ж, если он пригласит ее домой, она пойдет. Побыть в семейном кругу приятно. – Так вот, я переговорю с миссис Уайтхед, и, думаю, в понедельник… ты сможешь поужинать не в пансионе, а с нами.
Эммелина вежливо кивнула. Рассудок, еще недавно сжимавший большую половину марта и апрель в какие-то несколько часов, превращал теперь в пропасть время с субботнего вечера до понедельника. Между краями пропасти лежало Пасхальное Воскресенье.