Вкус дыма - Ханна Кент

– В темное время особенно остро чувствуешь одиночество, – задумчиво проговорила Маргрьет. – Нехорошо, когда человек вынужден слишком долго оставаться наедине с самим собой.

Она налила Агнес еще молока.

– Натан терпеть не мог зиму. За всю свою жизнь он так и не привык к темноте.

– Если так – удивительно, что он купил именно Идлугастадир, а не какой-нибудь другой хутор поближе к людям.

– Он часто уезжал из дома, – пояснила Агнес. – По большей части – в Гейтаскард. Говорил, что по делам, но, я думаю, скорее для того, чтобы встретиться с друзьями. Или оказаться подальше от меня, – прибавила она. – Будь он дома, все было бы не так плохо. Мы нуждались в нем. И тем не менее каждый месяц он уезжал на все более долгий срок, а когда возвращался, казалось, был вовсе не рад видеть нас. Не рад был даже Тоуранне, собственной дочери. Он оставлял ее на нас.

– Думаю, с его стороны было жестокосердно попрекать вас тем, что принимаете гостя, – ведь вам троим было так тоскливо, вы оказались, по сути, заперты на хуторе наедине друг с другом.

Слабая улыбка мелькнула на лице Агнес.

– Думаю, его злило не то, что мы принимали гостя, а то, что этим гостем был Фридрик.

– Понимаю.

– Дружба Натана с Фридриком и в лучшие времена была еще та. Они всегда относились друг к другу с подозрением. А потом между ними случилась драка. Это произошло той осенью, когда на берег в Хиндисвике выбросило кита.

– Помню этот случай. Мы тогда прикупили китового жира у хуторян с севера долины. Они отправились туда, надеясь чем-нибудь поживиться.

– Для нас это было настоящее везение. В тот год пора сенокоса выдалась дождливой, и мы опасались, что сено сгниет либо сгорит, а тогда весь наш скот падет, и мы к началу весны иссохнем от голода. Когда Натан узнал насчет этого кита, он как раз был дома и тут же отправился прикупить мяса у хозяев прибрежного участка.

Натан отсутствовал весь день и вернулся только вечером. Открыв ему дверь, я увидела, что он весь в грязи. Грязью были покрыты волосы, лицо, на одежде не осталось ни единого чистого места. Я спросила, что случилось, и Натан объяснил, что срезал с кита свою долю мяса, уже купленную и оплаченную, когда появился Фридрик и принялся без зазрения совести хватать мясо. Натан велел ему взять нож и разжиться мясом за собственный счет, а не за чужой, и тогда Фридрик толкнул его на землю и стал избивать. Позднее люди с хутора Стапар, соседнего с Идлугастадиром, поведали мне совсем другую историю. По их словам, Натан закричал на Фридрика и толкнул его в спину, а Фридрик бросился на него и сшиб с ног. Затем он избил Натана и вывалял с головы до ног в грязи. В то время, однако, я знала только, что Натан вернулся домой в ужасном состоянии и в таком же настроении.

– Сочувствую тебе, – пробормотала Маргрьет.

Агнес покачала головой.

– Сигге пришлось гораздо хуже. Занимаясь засолкой китового мяса, я слышала голоса Натана, который отмывался от грязи перед очагом, и Сигги, пытавшейся его успокоить. Натан кричал, что Фридрик рехнулся, что он и до двадцати не доживет, как убьет кого-нибудь. Сигга была по уши влюблена во Фридрика, и речи Натана были ей как острый нож в сердце. Само собой, она ни словом не посмела возразить Натану, но позднее, когда все легли спать, я слышала в темноте, как она плачет.

Маргрьет ничего не сказала. Ей безумно хотелось взглянуть на Агнес, но она опасалась, что, если повернет голову, та прервет рассказ, и все пойдет как прежде. Наконец она сказала, тщательно подбирая слова:

– Должно быть, твоя жизнь в Идлугастадире была нелегка.

– После той истории с китом она стала еще хуже. Натан все меньше и меньше бывал дома. Возвращаясь, он часами разглагольствовал, что платит нам с Сиггой жалованье не затем, чтобы мы сидели сложа руки. Ко всему, что бы мы ни делали, он находил повод придраться. Масло слишком мягкое, в бадстове грязно, кто-то побывал в его мастерской и опрокинул колбы. Это при том что ни одна из нас не посмела бы сунуться в мастерскую в его отсутствие. Ветер ли сдвинул с места какую-то вещь или кто-то из нас, затаскивая в дом плавник, взрыл землю во дворе – Натан тотчас обвинял нас в том, что мы перекопали двор, ища припрятанные им деньги. Мы-то и понятия не имели, что он закопал свои сбережения во дворе, покуда он сам об этом не сказал.

А дальше больше. Натан, вернувшись с юга, столкнулся с Фридриком на выходе из Идлугастадира. Вначале все выглядело вполне прилично, но потом я, Сигга и Даниэль услышали, как они, стоя по разные стороны тропы, во все горло кричат друг на друга. Натан грозился поколотить Фридрика, а еще пожаловаться сислуманну, если Фридрик еще раз посмеет хоть ногой ступить на его землю. Они переругивались какое-то время, а затем Фридрик развернулся и отправился домой.

Тем вечером Натан был вне себя от бешенства. Он выволок Сиггу во двор, и я слышала, как он обвиняет ее, она, мол, обманула его доверие и лгала ему. Натан грозился выгнать ее, а Сигга умоляла его сжалиться. Ей некуда пойти. В это время года никто не станет нанимать работницу. Идет снег, она замерзнет до смерти. Наконец Натан понизил голос, и я больше не могла разобрать его слов. Все это продолжалось больше часа, а когда они наконец вернулись в дом, глаза у Сигги были красны от слез, и она сразу отправилась в постель. Тогда Натан велел мне встать и пойти за ним.

Снаружи стояла непроглядная темнота. Натан повел меня на берег моря и там сообщил, что Фридрик просил у него разрешения жениться на Сигге. И прибавил: он, мол, знал, что Сигга за его спиной амурничает с Фридриком, но не думал, что у них дойдет до такого. Он считал, что это лишь праздные заигрывания.

Когда я сказала, что, по моему мнению, это лишь безобидная влюбленность двух невинных детей, Натан от души расхохотался и заявил, что никого из этой парочки он даже с натяжкой не назвал бы невинным. Затем он запустил руку в карман, показал мне три серебряные монеты и пояснил, что мальчишка предложил ему деньги за разрешение жениться на Сигге. Я спросила, зачем же он взял деньги, если явно против этого брака, и Натан рассмеялся – дескать, только болван откажется задарма получить звонкую монету. Потом он спросил, зачем я попустительствовала шашням Фридрика с Сиггой, если знала, что он, Натан, не желает, чтобы этот мальчишка в его отсутствие шлялся в Идлугастадир. Я ответила, что Фридрик мне совсем не нравится, но я привыкла жить на хуторах, где много слуг и всякого другого народа, а в Идлугастадире дни тянутся долго, как нигде.

Агнес допила молоко и выплеснула осадок в огонь. Маргрьет вздрогнула от резкого шипения.

– Я теперь уже не засну, – сказала Агнес.

Маргрьет кивнула.

– Я, пожалуй, тоже. – И, поколебавшись, добавила: – Я не знала, что Фридрик и Сигга были помолвлены.

Агнес издала отрывистый смешок.

– Они так и не поженились, – сказала она. – Хотя Фридрик действительно предлагал Сигге свою руку. Он вернулся на следующий день. Натан уехал в Гейтаскард. Сигга пребывала в унынии и слонялась по дому, точно тень, а когда я поймала ее в кухне и спросила, что сказал ей Натан предыдущей ночью, она залилась слезами и ничего не ответила. Я спросила, говорила ли она Натану, что любит Фридрика, и она помотала головой. Тогда я рассказала про деньги, которые Фридрик дал Натану за согласие на ее брак с ним, и это так потрясло Сиггу, что слезы у нее мгновенно высохли. Она уставилась на меня круглыми глазами и бормотала, что поверить не может, будто Натан согласился на этот брак. Сигге он сказал, что этот человек ей не пара. Она, мол, слишком молода, а кроме того, она – его, Натана, служанка и таковой останется до тех пор, пока он не сочтет нужным ее отпустить.

В тот день Даниэль, увидев в Идлугастадире Фридрика, посоветовал ему драпать, поджав хвост, если хочет дожить до лета, однако Фридрик и бровью не повел, а только спросил меня, где Сигга. Мне не хватило духу последовать за ним в дом и увидеть, что произойдет дальше, а потому я просто ушла на берег и ждала, чем все закончится. Вскорости Фридрик вышел из дома, ведя Сиггу за руку, и сообщил мне и Даниэлю, что они помолвлены.

– И что же ты сделала? – спросила Маргрьет.

Агнес вздохнула.

– А что я могла сделать? Поднялась вверх по склону в дом и налила нам всем по стаканчику бренвина. Фридрик сиял, но Сигга была встревожена. После пары глотков Даниэль принялся распевать песенки в честь молодой пары, а я незаметно выскользнула наружу подышать свежим воздухом и отправилась на берег моря.

В очаге перед ними трещал огонь. Ком горящего кизяка рассыпался, взметнув к самым потолочным балкам сноп искр.

Наконец Агнес вновь подала голос:

– Ты когда-нибудь бывала у моря?

Маргрьет покачала головой и плотнее закуталась в платок.

– В молодости мне довелось какое-то время работать неподалеку от моря. В окрестностях Лангидалюра.

– Близ Ватнснеса море совсем другое. Порой вода во фьорде гладкая и блестящая, словно зеркало. Иногда так и тянет провести по ней языком. Остекленевшая, точно глаз мертвеца, как говаривал Натан. – Агнес придвинулась ближе к огню. – Однажды я видела, как со скрежетом терлись друг о друга два айсберга. Их согнал вместе ветер. Когда айсберги подплыли ближе, я разглядела, что на их уступах темнеет скопившийся плавник, а через некоторое время услышала жуткий треск и увидала, что весь плавник охвачен пламенем.