Когда звезды чернеют - Пола Маклейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Когда ты начал над этим работать?
Уилл пожимает плечами.
— С тех пор, как не стало Дженни.
«Дерьмо».
— Что тебе удалось выяснить?
— Что за двадцать лет любая одержимость здорово испоганит тебе жизнь.
— Ох, Уилл… — У меня трепещет сердце. Как хорошо я это знаю… — Я очень сочувствую.
— Она разрушила мой брак.
— Расскажи мне. Расскажи о Бет.
Он отводит взгляд, разглаживает пергаминовую обложку, набитую старыми газетными вырезками.
— Пожалуйста…
— Она святая.
— Святых не бывает.
— Тогда она святая для меня. Мы познакомились после колледжа, у горы Шаста. Я отдыхал там с приятелями, жили в палатках. Она с подругами остановилась в соседнем лагере. Вот практически и все.
Я улыбаюсь.
— Любовь и маршмэллоу?
— И пара ящиков светлого пива. Да. — Уилл снова лезет в коробку, достает новые фотографии, блокноты и стопки карточек, стянутых засохшими резинками. — Если не считать Дженни, сильнее всего меня накрыли эти девочки. Семь жертв за восемнадцать месяцев, включая Дженни. Но эти двое были самыми младшими. Единственными, кого схватили вместе. Одна смотрела, как умирает другая… Страшно представить. Они были лучшими подругами.
— Двадцать лет — слишком много даже для одного «глухого» дела, Уилл, не говоря уже о семи. Неужели Бет действительно не понимает, почему ты продолжаешь этим заниматься? Она же знает о твоем прошлом. Знает, насколько тебе была близка Дженни. Как она могла потерять веру в тебя?
— Это не она. Она всегда в меня верила. Я сам разуверился в себе.
Я не знаю, что сказать.
— Я давно не открывал эти коробки. Наверное, с год. — Уилл чешет в затылке и втягивает воздух, стараясь сдержать слезы, как это делают мужчины, притворяясь, что у них простуда. Насморк. Всегда считала это трогательным и приводящим в бешенство, но в случае Уилла больше трогательным. Я ему сочувствую.
— А почему сейчас?
— Не знаю. Может, дело в Кэмерон и остальных девочках. Может, дело в интернете. У нас никогда не было такого инструмента. Не было ничего подобного. До миллионов людей можно дотянуться, просто нажав пару клавиш, и хотя бы один из них будет что-то знать.
Он прав. Это заря нового дня. Шанс расколоть это дело и множество других, тысячи и тысячи поисков с давно остывшим следом, заполнить разверзшуюся трясину.
— Я не верю, что это случайность. Мы оба были здесь тогда, и мы оба здесь сейчас. Разве это не знамение или что-то такое? Нам назначено заново вытащить все это наружу и раскрыть.
От его слов кружится голова. Большая часть меня отдала бы все, что угодно, только бы отыскать убийцу Дженни, по тем же причинам, что у Уилла, плюс моим собственным. Но он говорит и о других. Серьезное обязательство по любым стандартам.
Уилл не ждет ответа; внутренний импульс вздымается в нем, как волна.
— Тогда, в Петалуме, Баррези кое о чем упомянул, пока ты ходила за кофе. ФБР работает над общенациональной базой данных, связывающей криминалистические лаборатории по всей стране. Ты знаешь, как сейчас все медленно и насколько раздроблено. Как только они запустят эту новую базу, образец спермы из анализа в Сиэтле можно будет сравнить с анализом осужденного насильника в Филли или Вашингтоне. Анна, только подумай обо всех «глухих» делах, которые смогут обрести новую жизнь! Это же рехнуться можно.
— Потрясающая штука. Но чем это нам поможет сейчас? Зачем ты привез меня сюда?
На его лице проступает какое-то сложное чувство. Он делает глубокий вдох, потом выдыхает.
— Я привез тебя сюда, поскольку надеялся, что ты тоже это увидишь. Что нам предназначено раскрыть убийство Дженни. И все остальные.
Он весь напряжен. Ему было сложно решиться показать мне эти досье.
— Возможно, когда-нибудь, — наконец отвечаю я, боясь обещать больше. — После того, как мы справимся с нынешними.
Уилл начинает придвигаться. Я чую его крем для бритья под запашком водки, которую мы пили. Чую его нервозность, его стремление.
— Уилл…
Но он уже наклоняется поцеловать меня. Поцелуй, который длится вечно, плюс недели кризиса и хаоса. Его губы теплые и настойчивые. У его рта вкус забытья.
Я солгу, если скажу, что мне этого не хочется. Не только ради секса, но чтобы отвлечься от всего, закрыть глаза и скрыться в его руках. Но когда все закончится, не окажусь ли я там же, где была, только с примесью вины и сожалений? Я и так уже принесла Брендану много боли. Даже если он никогда не узнает, я нарушила слишком много обещаний, чтобы добавлять к ним неверность.
Губы Уилла прижимаются сильнее, язык открывает мой рот.
— Не надо, пожалуйста. — Я неловко отступаю.
Выражение его лица убивает меня. Ему больно, он растерян. В его глазах, как буря, собираются десятилетия разочарований. Его уже выкинули из семьи. А еще вся эта нагрузка, город, непосильная работа. В конечном счете ему нужен не секс, а спасательный круг. Плот, который будет держать его на плаву в унылой пустоте, или хотя бы кусок дерева, пока мы вдвоем можем цепляться за него, вместе.
В соседней комнате звонит телефон, и я вздрагиваю. Резкий пронзительный звук.
— Пусть звонит, — говорит Уилл.
— Нет, возьми трубку.
— Анна…
Звонки продолжаются целую вечность. Сверчок лает в гостиной, резко и звонко, и Уилл все же идет туда. Меня трясет. Я нахожу дверь в ванную, запираюсь и смотрю в зеркало. «Не делай этого». Думаю о Брендане, думаю о женщине, которой я совсем недавно была. Да, я совершала ужасные ошибки. И возможно, работа забирала у меня слишком много. Я была неспособна по-настоящему быть с ним и нашей семьей. Но это не значит, что я его не люблю. Часть меня не хочет сдаваться, надеется, что мне удастся вновь завоевать его доверие и вернуться домой. Но у меня не будет шанса, если сейчас я обращусь к Уиллу, какими бы уютными ни были его руки.
Я слышу, как в дверь скребется Сверчок, но еще на несколько секунд остаюсь в ванной. Плещу в лицо холодной водой и вытираюсь полотенцем Уилла. Даже это кажется слишком интимным. Мне ясно, что правильно, а что нет. Я все еще знаю, где путеводная звезда.
Вместе со Сверчком возвращаюсь в жилую комнату, пытаясь подобрать слова, которые объяснят Уиллу, что он всегда был мне дорог — и что именно поэтому сейчас я должна уйти. Что я не могу дать ему то, что не принадлежит мне. Что мы не можем оставаться на этом плоту такими, какие мы есть, даже друг ради друга. Даже
