Яблоко Купидона (сборник) - Ольга Крючкова

Молодой человек нанял извозчика и отправился на Стромынку, в кондитерскую. Его мысли путались, перед глазами то и дело вставал то соблазнительный образ Арины, то вдруг, убийцы из суда, раскаявшегося, наконец, в своем ужасном поступке, понимая, что лишил себя собственными руками самых близких и дорогих людей.

Василий раскрыл папку, до Стромынки путь был неблизким, примерно минут пятьдесят. Он еще раз просмотрел зарисовки: вот обвиняемый, сникший с потухшим взором, вот судья и присяжные, вот адвокат…

Рисовальщик перебирал наброски, и сам того не ожидая, наткнулся на портрет Арины, нарисованный им на днях. Девушка смотрела на него с некоторым лукавством в глазах, на полных губах играла улыбка, взяв пастельный карандаш, он непроизвольно начал обводить контур ее губ, подбородок, чуть вздернутый нос; брови красивой дугообразной формы; высокий лоб с едва заметной морщинкой посредине, видимо, от постоянных дум.

Он подправил карандашом косу, обвитую вокруг головы, слегка коснулся мочек ушей, увенчанных жемчужными серьгами в золотой оправе.

Неожиданно Василий отвлекся, он заметил цветочницу, мимо которой проезжал экипаж.

– Любезный! – окликнул он извозчика. – Останови на минутку!

Он отложил папку с рисунками на сиденье и быстро вышел из экипажа. Цветов было множество: весной каких только не увидишь! Молодой человек выбрал небольшой букет фиалок, они чем-то напомнили ему цвет глаз Арины. Он расплатился с торговкой и продолжил свой путь.

«Как я подарю ей цветы? Что так вот попросту подойду и скажу: «Это вам, Арина». А если она не возьмет, или обидеться? Хотя, что в том плохого: девушки любят цветы – сие невинный знак внимания ни к чему не обязывающий…»

С такими мыслями Василий поехал до Стромынки, и вот заветная цель – кондитерская Выжиги. Василий расплатился с извозчиков, дав ему на чай, и решительно открыл дверь с колокольчиком, видимо совсем недавно купленным предприимчивой хозяйкой. Незаметно войти не удалось – раздался предательский перезвон. Арина, стоявшая за прилавком, увидела «цыгана» и улыбнулась. Он же смутился, снял шляпу и его решимость, как рукой сняло. Сегодня девушка была особенно хороша: голубое поплиновое платье превосходно шло ей, оттеняя глаза, отчего они казались глубокими и синими как море.

Отступать было поздно, да и что подумает юная особа: что молодой человек, попросту, трус. Поэтому выход был один – только вперед, к Арине. Посетителей было мало: семейная пара, две юные особы, по виду мещаночки, судя по всему здешние со Стромынки.

Это вселило Василию уверенность и он, придав лицу благообразное выражение, как ему казалось в тот ответственный момент, подошел к прилавку.

Арина мило улыбнулась, сверкнув белыми ровными зубами.

– Что вам угодно, сударь? – вежливо поинтересовалась хозяйка. – Давно вас не было видно, наверное, нашли более респектабельную кондитерскую в центре города? – поинтересовалась она, как бы невзначай.

Василий немного растерялся, почувствовав, что краска приливает к лицу: «Только этого не хватало, подумает, что я – неопытный юнец!»

– Н-нет, нет! Что вы! – выговорил он, запинаясь, и робко протянул Арине букет. – Это вам…

Арина удивленно вскинула брови:

– Мне… благодарю вас, – и приняла букет из рук поклонника, коснувшись их своими нежными пальчиками.

По телу Василия пробежала дрожь, и он окончательно растерялся и, несмотря на свою смуглую кожу, покраснел, что это обстоятельство стало весьма заметным.

– Извините меня… – сказал он и, надев шляпу, стремглав выбежал на улицу, дверной колокольчик резко тренькнул.

Арина стояла, держа в руках букетик фиалок, которые источали великолепный нежный аромат. «Какой он странный… А ведь я даже не знаю как его зовут. Надо поинтересоваться у Глаши, она постоянно в зале обслуживает посетителей…»

Глафира была девушкой, что называется, повидавшей жизнь. Она была довольна тем, что устроилась в кондитерскую Выжиги: работа не пыльная, в тепле, да при приличной публике, не то, что в трактире. Покойный хозяин, Данила Выжига, отлично разбирался в людях и из пяти девушек, претендовавших на место официантки, отдал предпочтение Глафире – и не ошибся.

Она же, насмотревшись на своем девичьем веку всякой всячины, работала исправно, не воровала, разговаривала с посетителями подчеркнуто вежливо, старалась не обращать внимания на таких, как Петр Пахомов. Хотя подобных ему было немного: кондитерскую посещали приличные парочки или мамаши с детьми – всем хотелось попробовать последний писк французской моды, горячий душистый шоколад. Некоторые москвичи, проживающие в центре города, предпочитали кондитерским «Шоколадницы», там был выбор богаче и, как водится, подороже. Но здесь, на окраине Москвы, за Садовым кольцом, проживали в основном мещане и купцы средней руки, они также любили французские новшества, но по более сходной цене – в кондитерских.

К вышеперечисленным достоинствам Глафиры, можно также добавить «внимательность и хорошую память на лица». Она знала всех постоянных посетителей, даже детей запоминала по именам, чем доставляла их мамашам несказанную радость.

– Глаша! – Арина окликнула девушку.

– Слушаю-с, барыня, что изволите? – Глафира подошла к прилавку.

– Скажи мне… Помнишь к нам заходили два молодых человека, один из которых жгучий брюнет, чем-то на цыгана похож?

– Как же-с, барыня, не помнить! Брюнет тот – рисовальщик, приятной наружности, воспитанный, слова грубого не скажет, не то, что его друг – охальник и болтун.

– Помилуй, Глаша, как ты всех упомнишь! – удивилась Арина.

– Ничего сложного, барыня. Память у меня такая – всех упоминать. А брюнет сей посматривает на вас, это точно! Уж поверьте моему женскому опыту: по всему видно – порядочный человек.

– Он мне сегодня цветы подарил, – Арина указала на букет фиалок, поставленный в пузатую стеклянную вазочку.

– Что-то, барыня, он быстро ушел? Или я перепутала чего?

– Да нет, Глаша, ты права. Подарил букет, засмущался и бегом к двери…

– Ох, барыня, чует мое сердце – это неспроста.

Арина не поняла:

– Чего неспроста?

– Да, то… Любовь это, Арина Даниловна! Воля ваша, но я б его не упустила.

Последними словами Глафира окончательно вывела Арину из равновесия, та почувствовала волнение в груди – перед глазами всплыл образ брюнета. «А ведь хорош собой, причем очень хорош! Да и робок, чего от стромынских и не дождешься. Им бы только бабе юбку задрать…»

Арина стала для Василия наваждением. Он рисовал ее портреты все свободное время и по дороге на службу в экипаже, и дома. Однажды, Иннокентий Петрович, увидел рисунки сына, они лежали разбросанные на письменном столе Василия. Отчим поинтересовался у пасынка на предмет его пассии: