Сезон долгов - Елена Хорватова

Как все люди, вышедшие из простых семей, но сумевшие добиться какого-то положения, Павел старался внешней респектабельностью добрать веса, чтобы никто, глядя на него, не посмел усомниться, что видит настоящего господина, без подделок. Когда ему не хватало скромных средств полицейского агента на пополнение гардероба, он прибегал к услугам перекупщиков и торговцев дешевым контрабандным товаром, с которыми по долгу службы должен был бороться. Но что значила какая-нибудь жалкая тетка, торговавшая без патента французскими галстуками, по сравнению с хладнокровными убийцами и вооруженными грабителями? Антипов не был формалистом и смотрел на незаконных торговцев сквозь пальцы, за что они платили ему горячей признательностью. Зато другого столь же модного и элегантного агента в Сыскном отделении было не найти.

– Так какое у тебя дело? – спросил он у Колычева и тут же, не дожидаясь ответа, задал следующий вопрос: – Чаю выпьешь? Самовар еще не остыл, а чай у меня замечательный, китайский жасминовый. Аромат божественный...

– Павел, ты можешь меня выслушать? Не суетись, сядь и просто слушай то, что я буду рассказывать. И не отвлекайся ни на какие чаи. Ты, полагаю, уже и сам догадался, что мой интерес к делу купчихи Покотиловой не случаен. Эта женщина обратилась ко мне за помощью. Я понимаю, что ты во исполнение служебного долга обязан принять меры к ее поимке, но прошу тебя об одном – не торопись. Приговор Покотиловой – судебная ошибка, и я в ближайшее время намерен это доказать. Помнишь, ты присутствовал в доме Покотиловых в момент ареста...

И Дмитрий, стараясь говорить коротко и по существу, изложил Антипову свои умозаключения по делу, обращая его внимание на все несообразности и недочеты в ходе следствия, а потом рассказал о последних событиях и особо – о наглом «Картузе», оказавшемся конторщиком Бочарниковым, и его неумелой слежке.

– Ох, Дмитрий, такой ты благонамеренный господин по первому впечатлению, а ведь все по острию ножа пройти норовишь. Ну, так чего же ты хочешь от простого сыскаря? Помощи?

– Павел, ты говорил, что у тебя сохранилось письмо из тех, что были подкинуты Анастасии Павловне незадолго до убийства ее мужа. А у меня есть письмо написанное рукой ее деверя Ксенофонта Покотилова и присланное ей на каторгу. Я хотел бы провести экспертизу на установление идентичности почерка.

– Вечно ты меня, брат, во что-нибудь этакое втравишь! Только-только после твоей красавицы Муры раны залечили, так на тебе – мадам Покотилова с каторги в Москву пожаловала и сразу же к тебе под крыло. Конечно, другого такого дурака, как наш Дмитрий Степанович, поискать! Прямо Ивангое какой-то, хлебом не корми, лишь бы прекрасных дам из беды выручать...

Колычев понял, что Павел сравнивает его с героем Вальтера Скотта, благородным рыцарем Айвенго, которого переводчики дешевых изданий как только не ухитрялись обзывать. Но Дмитрию было не до литературных ассоциаций.

– Так ты мне отказываешь, Павел? – спросил он.

Антипов помолчал и горько вздохнул.

– Тебе попробуй откажи! Ты уж если на шею усядешься, так с живого не слезешь, – продолжал он ворчать, впрочем довольно беззлобно. – Ладно. Давай сделаем так – я сам по-тихому отдам оба письма нашим экспертам, и если дело выгорит и в подметном письме выявится рука Покотилова-младшего, тут уж мы его прижмем. Будет повод прихватить голубчика за лжесвидетельство и фабрикацию улик, а там, глядишь, он от ужаса и еще в каких-нибудь грехах повинится. А уж каким образом мы эту канитель раскрутили – неважно, победителей не судят.

– Неужели ты рискнешь подключиться к делу? Смотри, Павел, в этом есть риск, и я тебя не неволю...

– Ладно тебе, не стращай, я не красная девица! Да и мадам Покотилову, честно признаться, жалею. Мы, сыскные агенты, чай, не звери какие, тоже сочувствие к людям имеем.

– Ну что ж, спасибо тебе, – поблагодарил его Дмитрий, понимая, что уже пора прощаться, чтобы не нарушить планы Павла. – Письмо Ксенофонта я оставляю и задерживать тебя больше не буду, а то предмет твоего обожания слишком уж заждется. Позволь только сделаю один короткий звонок по твоему телефонному аппарату и уберусь восвояси.

– Вот за что я тебя, Митя, люблю, так это за деликатность! – сказал Антипов, завязывая галстук. – Мне портной новый сюртук прислал. Посмотри, как сидит.

– Хорош, ничего не скажешь, хорош, – одобрил обнову Колычев, чтобы не обижать приятеля.

– Кто хорош – я или сюртук? – переспросил Антипов, любуясь на себя в зеркале.

– И сюртук хорош, и ты у нас просто красавец. Только сетку с головы сними, – усмехнулся Дмитрий и подошел к одной из немногих роскошных вещей в квартире сыскного агента – полированному ящику настенного телефонного аппарата фирмы «Эриксон и К0». Сняв с бокового крючка телефонную трубку на витом шнуре и тронув рычажок, он попросил барышню дать ему номер конторы на Пречистенском бульваре.

– Адвокатская контора «Князь Рахманов и Колычев», – отозвался усталый голос секретаря Леночки. – Добрый вечер. Чем могу служить?

– Леночка, Володя с задания вернулся? – спросил Дмитрий.

– Да, Дмитрий Степанович. Отчет для вас пишет и говорит, что скоро закончит.

– Прекрасно. Подвезите отчет ко мне в Третий Зачатьевский и можете быть свободны. Только передайте Володе, что я не в службу, а в дружбу прошу его вас проводить – сначала ко мне на Остоженку с отчетом, а после – до дома. Дело уже к ночи, молодой девушке не годится одной путешествовать по темной Москве. Так и скажите, что я распорядился.

– Какой вы смешной, Дмитрий Степанович, – хихикнула Леночка. – Володя и сам не откажется...

Колычев едва успел повесить трубку на рычаг, как телефон издал неприятную пронзительную трель.

– Митя, трубку сними, – попросил Антипов, брызгавший в этот момент на себя одеколоном из хрустального флакона с резиновой грушей пульверизатора.

– Квартира Антипова, – отозвался Колычев в нижний раструб телефонной трубки. – Слушаю вас.

– Сыскное отделение, дежурный Трофименко. Будьте ласковы, передайте Павлу Мефодьевичу – в Варсонофьевском переулке убийство женщины. Треба, шоб Павел Мефодьевич зараз туды прибылы.

–Подождите, я передам ему трубку, – перебил дежурного Колычев и позвал Антипова: – Павел, убийство женщины, тебя просят к аппарату.

– Ах, чтоб его, – вздохнул Антипов, выхватывая у Дмитрия трубку, – вот тебе и сходил на свидание. Уйди, Митя, с моих глаз! Одни только беды приносишь!

Глава 16

Вернувшись домой, Колычев нашел на своем столе отчет Володи о финансовых делах Ксенофонта Покотилова. Из бумаг следовало, что до смерти брата Никиты состояние Ксенофонта было отнюдь не в блестящем состоянии – большие долги, собственная фирма на грани разорения, бесконечные карточные проигрыши... Так что, денежный интерес в получении богатого наследства у него явно был. Кроме того, он, войдя в права наследования, сразу же продал головную фабрику Никиты Покотилова конкурентам брата, объясняя, что ему самому с таким сложным хозяйством не сладить. На одной этой сделке Ксенофонт сорвал немалый куш, не считая всего остального...

Дмитрий еще не успел дочитать отчет до конца, как в дверь его кабинета тихонько постучали. Это была Анастасия.

– Я не помешаю вам?

– Входите, Анастасия Павловна. Я как раз просматривал бумаги по вашему делу.

– Спасибо. Теперь у меня есть надежда, что благодаря вашим трудам можно будет добиться пересмотра приговора... Но мне так тяжело этого ждать, вы не представляете! Я очень благодарна вам за все, что вы делаете, и за то, что вы дали мне приют... Но, Дмитрий Степанович, простите, что я опять об этом говорю, но я словно снова оказалась в тюрьме! Это так ужасно – сидеть взаперти, не смея высунуть нос на улицу даже под покровом ночи, бояться каждого шума, каждого шороха. Дни кажутся такими бесконечно долгими; пустые, ничем не занятые часы тянутся, тянутся, и не с кем перекинуться словом, и нечем себя занять, кроме рвущих душу воспоминаний. Мне кажется, я сойду с ума от одиночества и тоски...

– Ну-ну, Анастасия Павловна, это просто нервы. Вы сильная, несгибаемая женщина, вы решились на поступок, непосильный многим мужчинам, – побег с каторги требует столько мужества! Возьмите себя в руки, дорогая Анастасия Павловна, нужно всего лишь немного потерпеть. Я тоже надеюсь, что мы сумеем добиться пересмотра вашего дела по вновь открывшимся обстоятельствам...

– А если не сумеете? Дмитрий Степанович, если не сумеете?

Ася закрыла лицо руками и горько заплакала. Колычев не стал ничего говорить, молча подошел к дивану, на который присела Ася, и как ребенка погладил ее по волосам. Что тут поделаешь, бедняжка столько перенесла, нужно же порой дать волю слезам. Пусть выплачется, потом станет легче...

– Простите меня, простите! – прошептала Ася и выбежала из комнаты.