Нулевой потенциал - Фредерик Браун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ориентируясь по скоплениям жестяных шляпок от пивных бутылок, он вышел на небольшую полянку, где веселились вовсю. Вернее, это было не веселье, а гулянка. Пемпф, Фардел и Бирп, встав в кружок, танцевали, как три бородатые нимфы. Они размахивали бутылками и громко орали. У песенки о голубых песках Земли появился второй куплет.
Завидев капитана, все вдруг затихли. Рядовые обратили на миг мутные взоры на Фримпфа, а затем загуляли с новой силой. А ложились ли они вообще спать, подумал вдруг капитан Фримпф. Вряд ли, но независимо от того, спали они или нет, совершенно очевидно, что дисциплина расшатывается с каждым часом. И если он хочет спасти экспедицию, надо принимать срочные меры.
Но решительность почему-то оставила его. Мысль о спасении экспедиции навела его на мысль о возвращении на Марс, мысль о возвращении на Марс повлекла за собой мысль о толстой жене, вспомнив о толстой жене, он вспомнил о счете от бакалейщика, подумав о счете от бакалейщика, он не мог не подумать о налогах, и по какой-то необъяснимой причине, вспомнив о налогах, он вспомнил и о том, что на полке бара в его каюте стоит непочатая бутылка виски.
Он решил отложить разговор с командой до утра. К тому времени денежные деревья наверняка взойдут, и тогда он получит хоть какое-то представление, долго ли останется ждать до сбора первого урожая и второго посева. И когда его будущее будет обеспечено, он сможет более авторитетно справиться с проблемой пивных деревьев.
Но и на следующее утро на маленьких холмиках позади корабля ростков не было. А на пивной сад было любо-дорого смотреть. Он занял чуть ли не половину долины, лежавшей между мертвым городом и кораблем, и когда ветерок шевелил отягощенные плодами ветви, звон стоял как на заводе стеклянной посуды, работающем на полную мощность.
Теперь капитан Фримпф уже нисколько не сомневался в участи, постигшей население Земли. Но что случилось с деревьями, которые посадили эти люди, подумал он. Фримпф был человеком неглупым, и ответ вскоре нашелся — земляне выполняли примерно те же функции, что и пчелы на Марсе. Выпивая жидкие плоды, они, по сути дела, опыляли стеклянную скорлупу, в которой помещалась жидкость. Именно опыление, а затем зарывание скорлупы в почву служило причиной произрастания новых деревьев.
Недурственный круговорот был, подумал капитан. Да уж добро, как водится, быстро переводится, коли хватают через край. Мало-помалу люди становились горькими опылителями и в конце концов доопылялись до смерти, а деревья, неспособные к саморазмножению, исчезли с лица Земли.
Поистине трагическая судьба! А разве менее трагична гибель от налогов?
Весь день капитан не выходил из каюты, обдумывая способ опыления денег. Блуждающий взор его все чаще останавливался на маленькой дверце бара. Незадолго до захода солнца явились Бирп, Фардел и Пемпф и попросили аудиенции.
Вел переговоры Фардел.
— Шэр, — сказал он. — Мы вше решили. Мы не хотим возвращаться на Марш.
Капитан не удивился, но рядовые почему-то раздражали его.
— Убирайтесь ко всем чертям в свой сад и оставьте меня в покое! — сказал он и отвернулся от них.
Когда они ушли, Фримпф подошел к бару и открыл дверцу. Он взял с полки одинокую бутылку. Две ее пустые подружки болтались где-то на орбите между Землей и Марсом.
— Хорошо, что я сохранил хоть одну, — сказал капитан. Он открыл бутылку и опылил ее; потом он вышел из корабля, закопал бутылку, сел рядом и стал ждать, когда она прорастет.
Может быть, его денежные деревья вырастут, а может быть, и нет. А если они не вырастут, то будь он проклят, если вернется на Марс. Ему надоела толстая жена, ему надоел счет от бакалейщика, государственный налог на торговлю, дорожный налог, налог на деревья, налог на газ, налог на траву, налог на воздух, военные налоги, оставшиеся от первой мировой войны, второй мировой войны… А больше всего ему надоело быть самодовольным педантом с пересохшей глоткой.
Вскоре взошла луна, и он с восторгом смотрел, как первый росток его виски-дерева раздвигает голубые песчинки Земли.
Альфред Бестер
Путевой дневник
К концу 22-го столетия ценою денежных потерь и человеческих жертв, с которыми не может сравниться даже ущерб, нанесенный Последней Мировой Войной, было окончательно налажено сообщение между планетами солнечной системы.
ДЖОН У. ЛЭКЛЕНД Метрополии солнечной системыВенера, 10 июня. Остановились в «Эксельсиоре». Все говорят по-английски, так что полный порядок. Но приготавливать «мартини» здесь абсолютно не умеют. Маразм! Ездила к той потрясающей портнихе, о которой рассказывала Линда. Буквально за гроши отхватила пять божественных туалетов. Том говорит: «Обмен валюты для нас чистая прибыль». Я: «Как это?» Он: «Доллар стоит у них больше, чем у нас». — «Так почему же не купить шесть платьев?» — спрашиваю я. «Меру знать надо», — отвечает он. А сам купил новую фотокамеру. Свинья!
Трамбулы и Роджеры, оказывается, тоже тут. Водили нас в потрясающее бистро, где выступает Клайд Пиппин из нашего старого «Музыкального клуба». Я без ума от его песен. И от него самого. Том вогнал меня в краску, когда начал проверять счет с карандашом в руках. Нас, конечно, обжуливают, только, по мне, уж лучше делать вид, что нам на…ть. На очереди Марс и Сатурн. Потом альфа Центавра.
Единственное, что мешало практическому осуществлению связи с планетными системами отдаленных звезд, была недостаточная скорость транспортировки. Столетия упорных изысканий ушли на то, чтобы разрешить проблему «сверхсветовых скоростей», после чего путешествие к отдаленным мирам занимало уже не годы, а недели.
ЗАРА КУДЕРТ, История межгалактических путешествийАльфа Центавра, 19 июля. Остановились в «Эксельсиоре». Все говорят по-английски, так что полный порядок. Но воду пить невозможно. Маразм! Ездила к тому потрясающему галантерейщику, о котором рассказывала Линда. Буквально за гроши отхватила пять ярдов дивных кружев. Туземцы жуткие неряхи и совершенно аморальны. Просто кошмар. А хамство! Том стал фотографировать какую-то их дурацкую церемонию. Поднялся дикий гвалт. Чуть не стащили его фотокамеру. Потом подходит чиновник и гнусит на ломаном английском: «Они говорят, больше нет, пожалуйста. Разбить». Том: «Что разбить?» Чиновник: «Религия. Таинство. Карточки не надо. Разбить». Том: «И у вас хватает наглости называть этот балаган религией?» Чиновник: «Да, пожалуйста». Потом показывает на фотокамеру: «Отдать, пожалуйста. Надо, пожалуйста, разбить». Том (мне): «Какова наглость? Требовать, чтобы из-за нескольких несчастных снимков я отдал им на растерзание четырехсотдолларовую камеру». — «Собор Парижской богоматери она не осквернила, — говорю, — сойдет и для этих». Том дал им денег, и мы ушли.
Трамбулы и Роджеры, оказывается, тоже тут. Водили их в потрясающее бистро, где сейчас выступает Клайд Пиппин. Я просто без ума от него. Когда услышала знакомые мелодии нашего старого «Музыкального клуба», со страшной силой потянуло домой. Том уморил нас всех, изображая из себя заезжее начальство. Он, дескать, сенатор с Сатурна и изучает обстановку. До смерти их перепугал. Я чуть не лопнула со смеху. Теперь Бетельгейзе.
Несходство культур породило столкновения, которые привели в конце концов к Великой Галактической Войне. Бетельгейзе, разоренный и отчаявшийся, пошел на крайне рискованный шаг. Правительство было свергнуто, и была установлена деспотия деловых кругов, возглавляемая экономическим диктатором Мадинной.
АРТУР РАСКОБЕР, Политическая экономия вселеннойБетельгейзе, 23 июля. Остановились в «Эксельсиоре». Все говорят по-английски, и это очень удобно. Не могу понять, откуда взялись слухи насчет бедности и каких-то там нехваток. Вздор. В отеле божественно кормят. Масла, сметаны, яиц хоть завались. Насчет угнетения тоже выдумки. Официанты, горничные и т. д. все время улыбаются, очень жизнерадостны. И даже самолеты при этом Мадинне стали летать регулярно.
Ходила к той потрясающей косметичке, о которой рассказывала Линда. Наконец-то рискнула обрезать волосы. Очень шикарно, но боялась показаться Тому. Потом он все-таки увидел и взъярился. Сказал, что я похожа на заграничную шлюху. Со временем привыкнет.
Роджеры и Трамбулы, оказывается, тоже тут. Мы все ходили в это дивное бистро, где выступает Клайд Пип-пин. Просто без ума от него. После двух месяцев путешествий я сделалась такой космополиткой, что сама ему представилась. Раньше и подумать бы об этом не посмела. Зато теперь откуда что взялось. «Мистер Пиппин, — говорю я ему, — я уже двадцать лет ваша поклонница. С самого детства». — «Спасибо, золотко», — отвечает он. «А от вашей «Развесистой кроны» я просто в восторге». — «Нет, это номер Чарли Хойта, золотко, — говорит он, — я эту песню никогда не пел». — «Но ведь автограф-то я все-таки прошу у вас, а не у Чарли Хойта», — не растерялась я и сама подивилась своей находчивости.
