Расплата - Лиза Джексон

Бенц быстро и сильно, по-медвежьи, пожал ему руку.

– Нормально. – Он сел на один из стульев для посетителей, и Джеймс вспомнил, как часто, будучи мальчиком, он смотрел снизу вверх на старшего брата. Как близки они тогда были. Когда они были детьми, Рик всегда был рядом с ним. Когда они росли, Бенц научил его бросать бейсбольный мяч, выбивать двадцать два очка и таскать выпивку у отца из шкафчика. Рик смеялся над набожностью Джеймса и однажды как следует разобрался с Фредди Мейсоном, после того как он со своими дружками поколотил Джеймса на школьном дворе, назвав его неженкой и маменькиным сынком. Рик сшиб Фредди с ног, затем, когда его приятели постарше сбежали поджав хвост, Рик обратил свой гнев на единокровного брата и хорошо погонял его пинками. Он сказал Джеймсу, что Фредди был прав. Джеймс настоящий маменькин сынок, а всю это чушь насчет бога и церкви нужно забыть, или у него будут большие неприятности. Для Джеймса настали трудные времена.

На следующей неделе он попросил Рика показать ему, как боксировать, и в следующем году, когда Джеймс подрос на шесть дюймов и набрал тридцать фунтов, он уже мог сам за себя постоять. В то время они дружили, и Джеймс всегда испытывал благоговейный страх перед своим более сильным братом; ребенком, который вырос, не зная собственного отца, полицейского, застреленного при исполнении служебного долга.

Несмотря на это, они избрали себе в жизни разные пути, и в конечном счете Джеймс предал старшего брата. С тех пор он за это расплачивался.

Теперь он опустился на свой потертый стул за столом.

– А ты как? – спросил Рик без тени улыбки, словно ему было на это наплевать. – Как дела в последние дни?

– Не жалуюсь. – Переведя дух, Джеймс задал вопрос, который вертелся у него в голове месяцами: – Как Кристи?

– Прекрасно.

– Учится?

– Да. – Взгляд Бенца словно говорил: «Попробуй-ка спросить что-нибудь еще».

Он принял вызов.

– В колледже Всех Святых?

– Правильно.

– У нее все хорошо?

– Я же сказал «прекрасно».

– Приедет домой на День благодарения? – спросил Джеймс, желая узнать любую информацию о дочери, которая еще несколько месяцев назад считала, что он дядя.

– Да. – У Бенца на лице дрогнул мускул, словно он тоже вспоминал ту сцену, когда он вручил Кристи то письмо, затем оставил сообщение на автоответчике Джеймса, в котором объяснил, что наконец рассказал ей правду. Джеймс надеялся на какое-то понимание со стороны дочери, но его ждало большое разочарование. Кристи без долгих раздумий отвергла его и сказала ему «да пошел ты», когда он позвонил. Краткий, яростный односторонний разговор все еще звенел у него в ушах.

– Никогда мне не звони, понял? Ты чертов лицемер, и я не хочу, чтобы ты молился обо мне, просто оставь меня, черт возьми, в покое! – крикнула она и бросила трубку. Он молился о ней. Часами. Надеясь, что она встретится с ним. Поговорит, позволит объяснить... Если бы она только знала, как сильно он ее любит, любил ее мать... может, даже больше, чем бога. Когда Дженнифер призналась, что беременна от него, он вызвался снять с себя духовный сан, не боялся ни гнева брата, ни ярости бога, ни даже отлучения от церкви, но она отказалась... Она не могла смириться со скандалом, поэтому они скрыли правду на некоторое время. Сейчас он постукивал по столу, чувствуя стыд. Испытывая привычное чувство вины.

Рик пристально смотрел на него.

– Я пришел поговорить не о ней, – резко бросил он.

Джеймс кивнул, стараясь не обращать внимания на чувство пустоты, которое охватывало его всякий раз при мысли о Кристи.

– Знаю. И думаю, я рад. Я боялся, что с ней что-то случилось, когда ты появился.

– Мой приход с ней никак не связан.

– Хорошо, но... – Он развел руками и подумал, как бы преодолеть разделяющую их пропасть. С помощью бога, повторял он себе снова и снова, но по какой-то причине отец небесный не счел нужным воссоединить их маленькую семью. И это тоже была вина Джеймса. Он никогда не забывал Дженнифер, и годы спустя после рождения Кристи он и мать его ребенка согрешили снова. Он прочистил горло. – Я беспокоился... Знаешь, она не ответит на мои письма, обычные или электронные.

– Тогда оставь все как есть, Джеймс, – посоветовал Бенц, сжав губы.

– Но...

– Я сказал: «оставь»; если она захочет пообщаться с тобой, она это сделает. А пока просто оставь ее в покое.

– Я молился и...

Бенц фыркнул так, как это делают неверующие, но, несмотря на это, Джеймс не чувствовал никакого превосходства в своей вере. Конечно, самодовольство – это где-то приятно. И грешно. Даже те, кто отчаянно нуждался в любви господа, иногда отвергали попытки Джеймса повести их к отцу. Он отчаянно переживал за тех, кто не мог найти веру, но порой, к несчастью, ощущал превосходство над ними. Однако не сегодня. Когда дело касалось Кристи, Джеймс не мог испытывать превосходство. Он не мог положиться на свою веру, ибо он очень тяжко грешил, причинил такие страдания брату, что бог, казалось, избегал ему помогать. Рик Бенц в одно время был для него идеалом, старшим братом, которого он очень уважал и старался ему подражать.

Но это было до того, как Джеймс встретил Дженнифер. И того уикенда, который навсегда изменил их жизни.

Да поможет ему бог.

– Я пришел по делу, – сказал Бенц, наклоняясь над столом. – Вот в чем его суть. У нас появился очередной психопат, серийный убийца.

– Я видел в новостях.

– Что ж, есть вещи, о которых я не могу говорить, то, что мы не предаем гласности, поэтому, наверное, я здесь в качестве... кающегося, исповедующегося или как там церковь называет это сейчас. – Он махнул рукой, словно это не имело никакого значения. – Я просто хочу убедиться, что, если я поговорю с тобой, все сказанное останется между нами, хорошо? Между мной, тобой и богом.

– Если ты так хочешь.

– Да. – Рик был чрезвычайно серьезен, и Джеймсу был знаком этот вид. Он видел его раньше. Жесткое, сосредоточенное выражение лица всегда было частью Рика Бенца перед боксерским поединком в школе или прямо перед тем, как его кулак врезался в лицо Джеймса, ломая ему нос. Для Джеймса это было неожиданностью. Но в тот момент он еще не знал, что Дженнифер призналась Рику: она носит под сердцем ребенка Джеймса. И этот удар был символом разлада, который должен был наступить. Джеймс пытался восстановить отношения со своим единокровным братом, играть роль дяди по отношению к собственной дочери, но Рик очень неохотно позволял это, вероятно, желая скрыть правду, чтобы защитить Кристи.

– Тогда да. Доверься мне. Дальше меня это не пойдет.

Уголки рта Бенца снова напряглись, но он не стал комментировать предложение довериться брату.