Испанский дневник - Михаил Кольцов

Люди в очереди проходят перед комиссией, быстро получают путевки и талоны на питание – свое и своих семей. Многие, собственно, не прочь поспорить насчет своих назначений. Но тут на стороне комиссии весь полный амфитеатр ожидающих. Спорщика прерывают окриками: «Все ждут, спорить некогда!» Он тоже, смущенно кивая головой, подтверждает, что спорить некогда. Но, – отойдя в сторонку, все-таки находит кого-нибудь из чиновников в коридоре и тихонько уговаривает, нельзя ли отправить его поближе к своим местам. Он будет очень полезен на фронте, особенно в разведке, а главное – он первый войдет в свою деревню… Он не знает, что от его деревни теперь остались головешки и бесформенные кучи камней.

Я участил телеграммы в Москву, даю их по несколько раз в течение дня и ночи, – обстановка стала требовать этого. Передавать по проводу через Марсель или Лондон стало трудно и долго. Гораздо лучше работает радиотелеграф, станция «Трансрадио Эспаньола». Она связывается напрямую с Москвой.

Произошел, однако, нехороший случай, который я решил не оставлять без последствий. Одна телеграмма, срочная, важная, пролежала без движения шесть часов и опоздала в газету. Узнав об этом, – потребовал разъяснений и, не удовлетворившись ими, послал телеграмму «Правде»: «Мой номер двести пятнадцать опоздал из-за саботажа в аппаратной «Трансрадио». Приложил, как всегда, испанский перевод. Цензура телеграмму пропустила, но начальник, которому из аппаратной принесли копию, рассвирепел и пожаловался министру связи. Министр запретил передачу этой новой телеграммы, но поздно, она уже была в Москве. Состоялось общее собрание работников «Трансрадио». Они разобрали случай с моей первой телеграммой и установили, что задержана она была беспричинно, злостно. Двух человек, виновных в этом, решили удалить с работы. Председатель рабочего комитета встретился со мной, обещал от имени всех служащих полное содействие и помощь в информировании советских читателей о борьбе испанского народа.

Давно уже подготовляется установление радиотелефонной связи Мадрида с Москвой, но неизвестно, когда эта связь начнет работать.

С Андре Виоллис мы осматривали дворец герцога Альба. При распределении зданий он достался Коммунистической партии; Центральный комитет отказался от использования его под учреждение, он создал добровольную рабочую милицию для охраны дома и его художественных богатств. Во дворце драгоценные полотна Веласкеса, Гойи, Тициана, Мурильо. Потрясающая библиотека со старинными рукописями, инкунабулами. Герцоги Альба, старейшая испанская династия средневековых завоевателей, колониальных разбойников, титулованных грабителей, всегда соперничали с королевской фамилией; здесь, в этих залах, отслоилась добыча из многовековых колониальных грабежей – золото, редкие камни, экзотические дерева, мозаика, китайский фарфор, слоновая кость… Огромные гобелены тянутся на десятки метров. Сохранились носилки старых Альба, их кареты, их оружие и седла… А дальше – вырождение, измельчание, лихие корсары превращаются в подагрических собственников скаковых конюшен и банковских счетов. «Первые гранды Испании» породнились сорок лет назад с семьей английских лордов Варвик (правильно читать: «Уорвик». – Примеч. ред.), дальше гербы Варвиков и Альба сплетаются. Идут жилые комнаты последнего поколения – кушеточки, пуфики, фотографии в рамочках, фаянсовые мопсы, граммофоны, бульварные романчики. Пошлейшая ванная комната в виде черного с золотом мраморного храма. Гардеробная герцога – сапожки для верховой езды, сапожки для балов, сапожки для церкви, высокие сапожки для охоты, мягкие сапожки для библиотеки, запасы зубного крема, шудры, талька, мази для сапожек. Герцог жил здесь до самого дня восстания, сейчас он в Лондоне, представительствует генерала Франко, плачется на разграбление его дворца. А дворец целехонек, рабочие сохранили всё, до последней кочерги, до куска мыла в ванной, они говорят: «Это музей истории капитализма». Сюда уже теперь ходят экскурсии, и в самом деле – что может быть более поучительного для испанского народа… Только в погребах, тоже сохраняемых в полной целости, рабочий комитет постановил выдать «благородной представительнице французского народа и благородному представителю нашего друга, русского народа», по бутылке бургундского 1821 года. Как мы ни отказывались, да и уперлись на своем, Я взял эту драгоценную бутылку, обещал распить её за здоровье испанских рабочих при первой победе.

23 октября

Контрнаступление республиканцев на Ильескас началось. Его задумали и начали проводить довольно грамотно, тремя колоннами – на центр и с флангов. Колоннами руководили хорошие командиры. Бойцы дрались храбро, они сцепились даже с маврами и перебили многих из них. Ильескас была уже почти в руках частей майора Рохо. У бойцов и командиров не хватило выдержки, да и огонь фашистов был сокрушителен, артиллерийский, пулеметный и авиационный огонь… Все-таки эта операция утешительна, она показывает признаки какого-то перелома в войсках.

Но вчера, продвигаясь по эстремадурской дороге, мятежники взяли Навалькарнеро – важный узел дорог, Кихорну и Брунете. Они торопятся. Ах, если бы всё это не запоздало на месяц! С частями, какие дрались у Ильескас, можно было бы с грехом пополам удержать фашистов перед Толедо.

Мигель объезжает боевые участки, знакомится с комиссарами, с политделегатами, беседует с бойцами. Он пишет по ночам популярные брошюры по политработе, по тактике, по противовоздушной обороне.

В восемнадцать часов ежедневно за круглым мраморным столом собираются дель Вайо, его пять заместителей, Мигель и еще два комиссара. Заслушиваются сообщения и материалы за день, принимаются решения на завтра. Через площадку – апартаменты Кабальеро, туда Вайо ходит согласовывать.

Система эта мало подходящая; отделы, которыми ведают заместители, работают почти весь день вхолостую; директивы, данные им накануне с вечера, быстро устаревают из-за стремительной и катастрофической перемены обстановки, а новые директивы можно получать только в восемнадцать часов. Сам дель Вайо занят днем у себя в министерстве иностранных дел, да и у заместителей куча всяких других партийных поручений.

Аппарат работает ощупью, без навыков, ухватывается пока за все идеи, предложения и проекты, которые ему подсказывают, но не в силах их переварить.

Сами комиссары пока еще не знают, за что раньше взяться. Одни контролируют только командира, не интересуясь частью; другие, наоборот, всё время с бойцами, но почти незнакомы с командиром и взаимно избегают встреч. Одни ударились в просветительную работу, в газеты, листовки, книжки, не занимаясь боевой жизнью части; другие сосредоточились только на снабжении, на интендантских заботах; третьи – просто шагают с винтовкой наравне с прочими бойцами, считая, что их личного примерного солдатского поведения вполне достаточно для исполнения комиссарских обязанностей. Все это в отдельности неплохо, но сочетать все комиссарские функции вместе пока удается только очень немногим.