Сокровища Мельк-Тауза - А Чжимбэ

Как молча приложился к руке эмира и сел. Голову Кака украшал тюрбан с поднимающимся над ним крупным шаром. Через плечо на медной цепочке висел связанный из черной шерсти мешочек. И тюрбан с шаром и мешочек на цепочке были отличительными знаками Кака.

Как свернул папироску и закурил. Он молчал и внимательно наблюдал за эмиром. Не эмир выбирал Кака, но при желании эмир мог сместить его. Поэтому Как предпочитал быть в хороших отношениях с эмиром. Но нельзя быть чрезмерно угодливым. Угодливость может быть понята, как зависимость и слабость, а тогда доходы от Мазара пойдут не в карман Кака, а к эмиру.

— Хорошо прошел праздник… — начал издалека Как.

Эмир молча кивнул головой.

— Слабеет ревность народа к святости и уменьшаются приношения… — произнес после долгого раздумья Как.

Снова эмир ответил кивком головы. Эмир не понимал Кака. Благочестие и мудрость этого человека так перепутались, что трудно было понять, где начинается одно и где кончается другое,

— А что если Как хочет урвать кусок из богатства Юсуфа?.. — подумал тревожно эмир и подозрительно покосился на Кака. — Не сделал ли он ошибки, пригласив в судьи этого благочестивого человека… Но его подарки?.. Обилие их говорит о расположении и преданности Кака…

— Трудно теперь стало жить в Мазаре… Доходы еле покрывают расходы… — неторопливо плел свои мысли Как, стараясь оградить свою казну от возможных покушений на нее со стороны эмира.

— А ты думаешь я своими доходами покрываю расходы?.. — неожиданно вскипел эмир. — Может быть, ты думаешь, что я делаю расходы только для того, чтобы слаще есть и пить. А ты знаешь, моссульский вали хотел закрыть храм шейха Адэ, и я отдал ему все деньги, чтобы он не трогал нас. А тот вали, который был раньше, прислал чиновника из Стамбула за деньгами. Говорит: не будет денег — закон против нас выйдет… Откуда я беру деньги, чтобы всем дать?.. Все, что получаю, все отдаю. А твоему Мазару

я ломанного пиастра1 не могу дать… А если дам, то и тебе будет плохо и мне нехорошо.

Как внимательно выслушал гневную речь эмира. Он опустил голову и думал:

— Опасаться за доходы Мазара не приходится… — соображал он. — Но и оставить эмира в таком гневном положении тоже нельзя. Он — злой, и в злобе может много сделать нехорошего.

— Если бы ты, эмир, дал Мазару пиастр, то я не взял бы его… — медленно проговорил Как. — За Мазар беспокоюсь я, а ты беспокоишься за всех нас… Мы обойдемся без твоей помощи.

Вспышка гнева погасла. Эмир посмотрел на Кака и осторожно спросил:

— Что думаешь ты?..

— Я думаю, — еще медленнее ответил Как: — тот, кто не помогает эмиру, не иезид, и Мельк-Тауз не может быть доволен таким человеком. Надейся на меня, эмир, я всегда готов помочь тебе.

Как умолк и поник головой.

Эмир вздохнул облегченно.

Вошли три захудалых шейха. Внимание эмира было для них небывалой и чрезвычайной милостью. Они не знали, зачем вызвал их эмир, и эмир не счел нужным сообщить им об этом, так как достаточно было одного намека на желание эмира, чтобы они немедленно исполнили его.

Толкаясь, шейхи приложились к руке эмира и робко сели в сторонке.

Сосредоточившийся на благочестивых размышлениях Как не обратил на них внимания.

Следом за шейхом явилась кабана. Она молча приложилась к руке эмира и забралась в угол. Кабана сидела здесь неподвижная и сосредоточенная, с устремленными вдаль злыми глазами.

Главный шейх явился последним. Его бесхитростное и простое лицо на этот раз было озабочено и хмуро. Глаза глядели растерянно и бегали по сторонам, как будто разыскивая что-то очень нужное.

При появлении главного шейха все встали. Эмир пошел навстречу к нему и небрежно, правда, но все-таки поцеловал протянутую руку.

Обычно эмир не делал этого. Он всячески третировал главного шейха и старался поставить его ниже себя, но в делах духовных высшая власть все-таки принадлежала главному шейху. И если бы на месте главного шейха был человек с самолюбием и твердой волей, то, возможно, что между ним и эмиром началась бы вражда и борьба, которые кончились бы смертью одного из них. Но не такой человек занимал пост главного шейха. Главный шейх был наивен, прост и добродушен. Эмир презирал его, а тот не замечал этого презрения. Эмир заставлял его делать все, что хотелось эмиру, и главный шейх исполнял все и даже не замечал этого.

Теперь, когда эмир почтил главного шейха вставанием и целованием руки, главный шейх был больше сконфужен оказанной ему непривычной почестью и растерян, чем польщен. Эмир подвел главного шейха к более высокому сиденью и попытался усадить его. На высоком сиденьи должен сидеть тот, кто занимает в собрании первое место. Главный шейх старался уклониться от этой почести и усадить на высокое место эмира. В другое время эмир занял бы это место без всякого предложения, но сейчас ему нужно было, чтобы на этом высоком посту был кто-нибудь, но только не он. Сопротивление главного шейха и попытка уклониться от почетного места оказались напрасными, и после непродолжительной борьбы он сидел на голову выше всех, еле касаясь ногами пола. С того момента, как шейх оказался на высоком месте, он как будто потерял почву под ногами и повис между небом и землей. Он сконфуженно мигал глазами и собирал растерянные мысли. Когда он шел к дому эмира, то что-то собирался сказать. Что-то необходимое и дельное, что утихомирило бы умы и покончило бы с этой неприятной историей. Но что такое хотел сказать он?

Шейх шевелил губами и не мог вспомнить того, что хотел предложить.

— У меня был факир Хедэр!.. — неожиданно произнесли губы главного шейха.

Эмир и все присутствующие насторожились. Это внимание собрания смутило главного шейха еще больше. Почтительное внимание обязывало его сказать что-то весьма значительное. Но это значительное куда-то спряталось, и не было возможности найти его.

Снова зашевелились губы главного шейха.

— Факир Хедэр-шейх… Хедэр из славного рода Гассана- эль-Басри… Хэдэр ведет благочестивый образ жизни.

В собрании попрежнему царило выжидательное молчание.

Главный шейх морщил лоб, шевелил губами и ничего не мог произнести. Разбежались мысли, исчезли слова, — пусто стало в голове.

— Что сказал тебе факир Хедэр?.. — сухо спросил эмир.

От вопроса эмира все мысли главного шейха вернулись на свое место, но в его святой голове получился кавардак. Мыслей и слов оказалось столько, что их невозможно было высказать.

— Хедэр сказал, что ты напрасно начал это дело. Шейх Юсуф — благочестивый человек и всегда честно исполнял свои обязанности… — торопливо ответил главный шейх.