Птичий путь - Сергей Алексеев

– А если не приду – значит, меня лишили не только волос…

– Как тебя зовут? Скажи имя!

– Я снова Белая Ящерица!..

На рассвете Сколота застигли на месте преступления, возле подвального окна флигеля, и он даже не подумал скрываться или как-то отвести от себя подозрения. Он сидел на земле, привалясь спиной к стене, счастливый, бесшабашный и блаженный, теребил гитарные струны и улыбался.

– Говорила тебе, сударь, не балуй с огнем. – Валга позвенела у него над ухом связкой ключей.

Сколот встал перед престарелой Дарой из уважения, но и не собирался отвечать – стоял и улыбался.

– Перед государем отчитаешься! – пригрозила ключница и ушла.

Он поднялся в свою каморку на чердаке и, совершенно не ощущая холода, сначала растянулся на музейном скрипучем диванчике, но уснуть не смог. В груди и голове, словно расплавленный металл, переливался поток обжигающего, бездумного восторга, требующего формы, воплощения, и тогда, спохватившись, он снова взялся за гитару.

Это был подарок Авеги, который приносил ему Соль с реки Ганга. Знающий Пути уверял, что гитара настоящая, сделанная потомственными индийскими мастерами. Сколот никогда в этом не сомневался, пока однажды, любуясь инструментом, не обнаружил внутри крохотный лейбл на английском – «Made in China». И все равно гитара звучала сильно, сочно, а самое главное – почти не расстраивалась от перепадов температуры, долгой переноски и не совсем бережного обращения, что было важно для всякого странствующего менестреля. Однако особым, можно сказать, чудесным качеством подарка Авеги Сколот считал его иное свойство: звучание, ритм, мелодия, а потом и слова возникали сами собой, в зависимости от состояния духа. Он не писал песен, как это обыкновенно делают композиторы; он начинал просто трогать струны, играть, отпустив воображение на волю, и все рождалось само собой, ибо материя звука, как и всякая иная, обретала гармонию в соитии с чувствами. Потому иногда он не мог повторить того, что пел еще недавно, и это лишало его творчество всякого профессионализма.

Появление Белой Ящерицы, отпущенной на волю, сейчас неожиданным образом перевоплотилось в балладу, но об одиноком волке, поскольку он испытывал страстное, неуемное желание, не дожидаясь ничего, броситься на ее розыски. Сколот так и не смог рассмотреть лица Девы, не знал настоящего имени, однако и это сейчас казалось не важным; он был уверен, что узна́ет пленницу, как только увидит пригрезившиеся изумрудные глаза ящерицы или коснется ладони, ибо рука раз и навсегда затвердила в памяти ее прикосновение. Он пел и почти физически чувствовал, как оборачивается этим самым волком-одиночкой, который рыщет по земле в поисках волчицы.

Потом внезапно услышал скрип шагов на лестнице, резко оборвал песню и накрыл струны ладонью.

– Ступай к государю! – беззлобно заворчала старуха. – И мой тебе совет – не противься. Принимай урок как подобает… А то взяли моду перечить!

Валга последила, как он заталкивает гитару в чехол, одновременно служивший еще и дорожной сумкой, и вдруг оживилась:

– Ты в музыке, должно быть, понимаешь, сударь. А часы исправить можешь?

– Часы не могу, – отозвался Сколот.

– Там музыка не играет. Бой надо поправить! В зале времени одни часы есть, старинные. Давно молчат, никто не знает почему.

– Надо посмотреть…

– Посмотри, сударь. Очень уж послушать хочется!

Стратиг сидел перед топящимся камином, кутался в наброшенный на плечи овчинный полушубок и задумчиво разглядывал щипцы с расплавленными концами.

– Ты знаешь, кого выпустил на волю? – даже не подняв глаз, спросил он.

– Белую Ящерицу, – ответил Сколот.

– Волчицу ты выпустил! Она собирала молодых людей в стаи, устраивала беспорядки и погромы на улицах.

Он не знал таких подробностей, однако все равно сказал:

– Знаю.

– Ее банды теперь истребляют пороки мира во многих городах страны! – возмущенно продолжал Стратиг. – Мы не можем впрямую влиять на жизнь изгоев. Обычно из такого вмешательства рождаются еще более уродливые формы их существования. И тебе было известно об этом… Признайся, ты ведь освободил Деву в надежде, что она вспомнит твой благородный шаг?

Чтоб узреть это, особой проницательности не требовалось, но Сколот не захотел признаваться.

– Я спасал ее космы…

– Чтобы когда-нибудь их расчесать? – с тяжелой усмешкой спросил Стратиг. – Напрасно обольщаешься. Эта искусительница изберет себе… какого-нибудь безвестного изгоя. Поверь, так и будет!.. Поэтому я даже не стану наказывать тебя за то, что ты совершил по отроческому недомыслию. К тому же Белой Ящерице не удастся избежать суда своих сестер. Изгои снова сдадут ее властям, на то они и изгои…

Он произнес последние слова с каким-то обреченным сожалением, замолчал, и Сколот услышал в этом некое тайное единомыслие вершителя судеб с отпущенной пленницей. И только сейчас вдруг подумал, что Стратиг не случайно поселил его на чердаке флигеля, предугадав, как станут развиваться события… Отсюда и его неожиданное великодушие, признание отроческого недомыслия!

– Я хотел бы получить урок, Стратиг, – напомнил о себе Сколот, и это прозвучало как выражение благодарности.

– Урок? – встрепенулся он и встал. – Да, конечно, получишь урок… Что тебя держать здесь, среди забытых вещей? Отваги и дерзости в тебе достаточно, чтобы жить в мире изгоев. Придешь в Москву и поступишь учиться. В МГУ или Бауманку. Очно и на общих основаниях. По окончании останешься в аспирантуре…

Сколот ощутил назойливое внутреннее противление и не удержался, хотя понимал всю бесполезность возражений.

– Хорошо, не в Оксфорд…

– Надо будет – поедешь в Оксфорд!

– Зачем мне учиться? Я готов сам заняться производством солариса. Ну или передать технологии… Ну что мне даст учеба после сколы на Таригах?

– Диплом! – Стратиг заговорил ворчливо и не хотел слушать. – И не вздумай купить его где-нибудь в переходе. Защитишь диссертацию, напишешь несколько научных работ. По проблемам альтернативного топлива…

Сколот вспомнил наставления старой Дары и тоскливо заозирался по сторонам. Урок следовало воспринимать с молчаливым достоинством, как волю судьбы.

– После твоих научных изысканий тебя станут приглашать во многие университеты мира. Но ты поедешь в Китай, поэтому уже сейчас учи китайский язык. Начнешь с преподавательской работы в Пекинском университете, например на кафедре топлива и теплотехники. И когда потребуется, строго по моей команде, обучишь китайцев производить соларис. То есть им откроешь свои секреты, технологию…

Это прозвучало так неожиданно, что Сколот вначале ничего, кроме какого-то ребячьего недоумения, не испытал.