Собрание сочинений Яна Ларри. Том второй - Ларри Ян Леопольдович

— А что будет?

— Увидишь тогда!

Мальчишки начали дергать Валю за длинную рубашку, а Карика за широкие профессорские штаны.

— Перестаньте, пожалуйста! — захныкала Валя. — Нам домой нужно. Мы давно не были дома.

— А вы откуда? — спросил мальчишка в жилетке.

— А вам не все равно? — сказал Карик.

— Ясно — не все равно. У нас тут на огороде два чучела пропали: одно в рубахе, другое в штанах.

Мальчишки засмеялись.

— Эй, ребята, — крикнул один из них, — тащи их на огород, пускай ворон пугают!

— А ну, суньтесь! — храбро сказал Карик.

Он поднял руку с профессором высоко над головой, вытаращил глаза и страшным голосом закричал:

— Микрога-а-а-стер немо-о-о-ру-ум!

Мальчишки переглянулись.

— Триунгу-ули-и-ина-а! — взвизгнула Валя.

— Кар-р-рабус, — заскрипел зубами Карик.

Валя подняла руки над головой, растопырила пальцы и затопала ногами.

— Кор-р-рикса! Бер-р-реги-ись кор-р-риксы!

Мальчишки кинулись врассыпную.

— Ой, сумасшедшие! — испуганно крикнул какой-то мальчишка. В темноте замелькали белые пятна рубашек, справа и слева хлопали калитки.

Улица мгновенно опустела.

— Вот видишь, — сказал Карик, тяжело отдуваясь, — все-таки биология пригодилась. А теперь бежим скорее, чтобы никого больше не встретить… Должно быть, мы и в самом деле похожи на чучел.

Карик и Валя помчались так, что в ушах у них засвистел ветер. Дома, переулки, улицы, углы, сады — все это мелькало мимо, точно в кино.

Но вот и знакомые зеленые ворота.

Ребята с разбегу влетели во двор.

— Ивана Гермогеновича не потерял? — спросила, запыхавшись, Валя.

Карик осторожно отогнул кончик листика.

— Здесь! Сидит!

Во дворе было пусто.

Ребята подняли головы и долго смотрели на освещенные окна на втором этаже. Сквозь занавески было видно, как кто-то — бабушка и мама — переходит от стола к буфету.

— Ужин собирают! — прошептала Валя.

— Ну, к ужину-то мы не опоздаем! — сказал Карик. — Пошли!

— Ой, Карик, страшно! Мама будет ругаться?

— Вот тоже! Что ж мама страшнее осы-эвмены?

Ребята сорвались с места; толкаясь и перегоняя друг друга, взбежали по лестнице и остановились у квартиры тридцать девять.

Карик торопливо нажал белую кнопку. За дверью затрещал звонок.

После полуминутной тишины, которая показалась ребятам вечностью, послышались торопливые шаги. Загремела дверная цепь, дверь широко распахнулась.

На пороге стояла мама.

— Вы!? — вскрикнула она и заплакала. — Воробушки вы мои! Ну, дайте, дайте мне обнять вас!

Она принялась тискать ребят и прижимать к себе.

— Мама, стой! Подожди! — кричала Валя, вырываясь. — Ты раздавишь Ивана Гермогеновича.

— Валечка, да что с тобой? — сказала мама и заплакала еще сильней.

— Постой, мама, не плачь! — сказал Карик серьезно. — Дай нам лучше маленькую чистую рюмочку.

— Рюмочку?

— Ну да! — кивнул головой Карик. — Мы посадим в рюмочку Ивана Гермогеновича, а то я боюсь, как бы нам не потерять его.

Мама всплеснула руками:

— Оба! Оба помешались! Да что же это такое?

Натыкаясь на стулья и опрокидывая их, мама подбежала к телефону, сорвала трубку и крикнула плачущим голосом:

— Скорую помощь! Немедленно! Скорей! Что? Чей адрес? Ах, наш адрес?

— Постой, мама, — сказал Карик, отбирая у мамы телефонную трубку, — ему нужна только рюмочка, а ты вызываешь целую карету «Скорая помощь». К чему это? Ведь он заблудится в карете и будет в ней бродить целый год. Дай лучше рюмку.

Мама испуганно попятилась. Она вспомнила, что с сумасшедшими лучше всего соглашаться и не раздражать их. Поэтому, не говоря ни слова, она достала из буфета чистую рюмку и, обливаясь слезами, протянула ее Карику.

Затаив дыхание, она ждала, что будет делать Карик.

А он развернул помятый листик подорожника, положил рюмку на бок и сказал:

— Переходите в хрустальный дворец, Иван Гермогенович.

И вдруг мама увидела, как по зеленому листику засеменила ножками какая-то букашка и бойко-бойко побежала внутрь рюмочки.

Карик осторожно перевернул рюмку, поставил ее ножкой на стол.

— Удобно вам тут? — спросил он и наклонил ухо к самым краям рюмки.

В рюмке что-то пискнуло.

— Хорошо! — сказал Карик. — Я накрою дворец чистым носовым платком, а вместо матраца брошу вам кусочек ватки. Отдыхайте пока.

— Теперь я понимаю, — улыбнулась сквозь слезы мама, — это какая-то новая игра. Но что это за козявка, которую вы посадили в рюмочку?

— Козявка? — обиделся Карик. — Хорошенькое дело!.. Это просто невежливо называть так ученого человека.

— Понимаю! — засмеялась мама. — Она у вас называется ученым.

— Не у нас, а во всей мировой науке. И не она, а он.

— Ну-ка, покажите. Дайте взглянуть, что у вас тут?

Мама нагнулась над рюмкой. Она ожидала увидеть какое-нибудь дрессированное насекомое.

— Че… че… человечек! — вдруг крикнула она не своим голосом.

— Ну, нет, мама, это совсем не человечек, — сказал Карик. — Это наш профессор, Иван Гермогенович. Он изобрел жидкость, которая превратила его в маленького. Мы тоже были такие, даже еще меньше. Потом мы съели увеличительный порошок и стали большими. А для Ивана Гермогеновича порошка не хватило. Но он есть у него в кабинете. Мы его отнесем сейчас и увеличим.

Мама с удивлением слушала ребят и наконец поняла, что ребята ее не сошли с ума.

— Ребята, — сказала она, — но ведь квартира Ивана Гермогеновича запечатана милицией. Нам придется подождать до утра. Скажите об этом Ивану Гермогеновичу.

Карик раздельно и тихо повторил все профессору.

— Ничего, Карик, — весело пискнул Иван Гермогенович, — я здесь великолепно устроился… Подождем, до утра!

Карик поднял голову и сказал маме:

— Подождем до утра.

В рюмочке снова пискнуло.

Карик послушал и сказал:

— Садись, мама, Иван Гермогенович просит рассказать тебе все.

Мама послушно села.

Карик кашлянул и неторопливо начал рассказывать о необыкновенных приключениях трех отважных путешественников на земле и под землей, на воде и под водой, между небом и землей, в воздухе, в лесах, в горах, в пещерах и в ущельях. И снова все трое в этом рассказе еще раз совершили свои подвиги: они снова храбро сражались, плыли на кораблях, летали по воздуху, спускались в глубокие, темные норы.

Слушая Карика, мама качала головой, иногда всхлипывала, иногда смеялась, но чаще всего прислушивалась, широко открыв испуганные глаза, не смея ни дышать, ни шевелиться.

— Бедные вы мои! — сказала мама, вытирая слезы платком. — Сколько вам, бедняжкам, пришлось пережить! Вот бабушка-то поахает, когда вернется домой и услышит про ваши похождения.

— А знаешь, мама, — сказал Карик, — я думаю, бабушке не надо рассказывать.

Мама подумала немного и улыбнулась.

— Ты прав, — сказала она. — Бабушка женщина слабая. Слушать такие рассказы для нее, пожалуй, вредно. Я скажу ей, что вы были у дяди, у Петра Андреевича… А чем угощать вас сейчас? Что вы будете есть?

— Ой, мама! — сказала Валя. — Теперь мы все, все едим.

Мама засуетилась. В столовой загремела посуда. На кухне загудели газовые рожки.

Пока ребята мылись и одевались, мама накрыла стол, и на столе появилась шкварчащая на сковородке ветчина с яйцами, холодная курица, салат, сыр, горы мягкого душистого хлеба и разные закуски.

Постояв немного перед буфетом, как бы раздумывая, мама открыла стеклянную дверцу и вытащила черную бутылку с золотистой надписью на белой этикетке: «Портвейн».

— Ладно, — сказала мама, — ради такого случая вам надо выпить немного вина с горячей водой.

Когда все было готово, все сели за стол.

— Прошу за стол, Иван Гермогенович! — сказал Карик и торжественно поставил рюмку с профессором между своей тарелкой и Валиной.

Карик отщипнул крошку сыра и бросил ее в рюмку.

— Угощайтесь, Иван Гермогенович! — сказал он.

В рюмке пискнуло.