«Эксодус». Одиссея командира - Йорам Канюк

Вот так из Румынии в Болгарию на двенадцати поездах и перевезли пятнадцать тысяч двести тридцать шесть человек. При этом расписание поездов было составлено так, что первыми должны отправлялись в путь поезда из Советского Союза и Венгрии, а затем, с разницей в четыре часа, все остальные.

Поезда были товарными, и в разгар зимы в открытых вагонах людям, чтобы согреться, приходилось стоять в обнимку, но даже в закрытых вагонах, где имелась возможность разжечь печку, стены все равно были покрыты инеем, и люди, стоявшие к печкам слишком близко, получали ожоги. Тем не менее настроение у людей было приподнятое.

Каждый поезд находился в пути сорок часов. В дороге умерло трое детей. Останавливаться надолго не было времени, и умерших хоронили наспех, в полях. Последний поезд пришел с опозданием, так как румыны, желая угодить англичанам, проявили при его отправке особое бюрократическое усердие. Однако в конце концов с помощью взяток, которых на это раз было роздано больше обычного, проблему удалось решить.

В Бургасе, который представлял собой покрытый трущобами холм, людям раздали продуктовые пайки и воду, поскольку до посадки на корабли им предстояло провести в городе довольно долгое время, а нужду, за неимением ничего лучшего, им приходилось справлять в окрестностях. Толпы людей бродили в поисках места, где это можно было сделать, и дежурные следили за тем, чтобы из-за этого не возникало проблем с местным населением.

Наконец людей построили и организованно повели в порт. Посадка на корабли продолжалась двое суток и шла днем и ночью. Было очень холодно. У трапов выстроились длинные очереди.

Каждому пассажиру было разрешено пронести на борт не более двадцати килограммов личных вещей, но у многих их оказалось больше: люди тащили с собой ночные горшки, чайники, чашки, тазы, одежду. Поначалу их пытались уговаривать по-хорошему. «Если мы доберемся благополучно, — терпеливо объяснял им Йоси, — вы получите все необходимое от представителей „Сохнута“». Но люди, которым пришлось долгое время скитаться, не желали ничего слышать. Пришлось применить силу. Стоявшие у трапов дежурные вооружились ножами и стали без разговоров лишний груз отрезать. И хотя некоторые пассажиры пытались сопротивляться, умоляли, плакали, Йоси был неумолим. «Если им придется из-за своих вещей остаться на берегу, — сказал он себе, — это будет для них гораздо хуже, чем если они останутся без вещей, но все-таки поднимутся на борт. Так что пусть уж они лучше сейчас оплакивают свои вещи, вместо того чтобы потом оплакивать свою горькую участь». В конце концов проблему помог решить начавшийся проливной дождь. Людям сразу стало не до вещей, и они уже готовы были выбросить все, что угодно, лишь бы поскорее оказаться в помещении.

Чтобы подготовить корабли к возможной атаке, Йоси сделал то, о чем рассказывал Авигуру, и установил на бортах обоих кораблей большие лебедки. До поры до времени их закрепили канатами, которые при приближении англичан можно было быстро отвязать.

Английский королевский флот, охранявший в то время берега Палестины (The Palestine Patrol, как называли его англичане), насчитывал сорок пять крупных кораблей и семь сторожевых катеров (которые к тому же поддерживались с воздуха четырьмя воздушными эскадрильями, дислоцированными в Палестине, в Египте, на Кипре и на Мальте), но Йоси надеялся, что во время атаки англичане задействуют все-таки не все свои корабли, а только их часть.

Когда посадка на корабли уже подходила к концу, произошло несколько неожиданных инцидентов.

Сначала молодой раввин попытался воспрепятствовать людям подниматься на трап, заявив, что скоро наступит суббота и продолжать посадку — кощунство. Это вызвало в очереди некоторое волнение. Однако другой раввин, сославшись на галаху, сказал, что если до наступления субботы хотя бы один еврей успел подняться на борт, значит, это можно делать и всем остальным, и люди успокоились.

После этого у женщины, подошедшей к трапу, внезапно, прямо на руках, умер родившийся всего за день до этого грудной ребенок. Женщина горько плакала и, несмотря на настойчивые уговоры дежурных, которые уже начали терять терпение, категорически отказывалась отдать им ребенка и подняться по трапу. С тяжелым сердцем Йоси велел задержать отплытие, позвонил местному раввину, раздобыл где-то маленький деревянный гроб, пошел вместе с рыдающей матерью на кладбище, а после похорон привел ее обратно в порт и лично посадил на корабль.

Наконец в довершение ко всему в самый последний момент из Софии в Бургас прилетел на самолете Шайке Дан и огорошил Йоси сообщением, что придется взять с собой еще пятьсот пассажиров. Речь шла о молодых ребятах, состоявших в болгарском еврейском молодежном движении. Узнав об этом, Йоси не на шутку расстроился. Во-первых, потому, что людям в трюме предстояло из-за этого потесниться еще сильнее — вместо пятидесяти сантиметров теперь на каждого из них приходилось только по сорок семь с половиной. Во-вторых, потому, что поселить все пятьсот человек в трюме Йоси не мог при всем желании, и части из них, таким образом, предстояло жить на продуваемой ледяными ветрами палубе. А в-третьих, ребята, о которых говорил Шайке, все еще находились в пути и, таким образом, отправку кораблей снова приходилось откладывать. Однако Йоси знал, что с Шайке Даном не спорят, и единственное условие, которое он поставил, состояло в том, что новые пассажиры должны прибыть не позднее чем через двенадцать часов. Это объяснялось не только тем, что люди, сидевшие в трюмах, нервничали и проявляли нетерпение, но в первую очередь тем, что по плану они должны были прийти в Босфор в определенное время — в субботу до полудня. От этого зависел исход всей этой огромной операции. За проход через Босфор заплатили огромную сумму, и время прохода уже нельзя было изменить. Это разовое соглашение удалось достигнуть с огромным трудом, и не было никакой уверенности, что благоприятное сочетание всех факторов может сложиться вновь. Таким образом, промедление было смерти подобно.

В ночь перед отплытием Йоси не спал. Назавтра ему предстояло повести огромное количество людей в опасное путешествие по морскому кладбищу, на дне которого лежали останки нескольких тысяч евреев, и ответственность за жизнь и безопасность пятнадцати с лишним тысяч пассажиров лежала на его плечах тяжким грузом.

Глава двадцать четвертая

«Пан-Йорк» и «Пан-Крессент» вышли в море 26 декабря 1947 года в четыре часа пополудни.

Чуть ли не все пассажиры на обоих кораблях, фактически население двух израильских городов, высыпали на палубу и запели «Атикву». Йоси был поражен. Он никогда не слышал, чтобы эту странную песню (которую он в детстве вынужден был петь с товарищами исключительно тайком и которая впоследствии стала гимном Израиля) пели именно так. Как будто этой песней люди, настрадавшиеся за время своих мытарств и скитаний по дорогам Европы, пытались излить сейчас всю боль, все горе и всю обиду, которые накопились в их душах. Йоси, который всю жизнь учился сдерживать свои эмоции и не мог позволить себе слез, стоял сейчас среди всех этих людей очень взволнованный, смотрел в их полные надежды и в то же время страха перед ожидающей их неизвестностью глаза и чувствовал гордость от того, что везет их на родину. Никогда еще, наверное, думал он, «Атикву» не пело так много людей одновременно, и на какое-то время у него даже возникло странное ощущение, что вместе с ними эту песню поют сейчас все евреи, когда-либо жившие на земле.

Впоследствии некоторые из пассажиров рассказывали, что в этот момент в небе перестали летать птицы, облака застыли неподвижно, ветер утих, а на море установился штиль, но, если даже на самом деле ничего такого и не было, это не имеет никакого значения. Главное, что так они тогда чувствовали.

Вскоре начался проливной дождь, и людям, находившимся на палубах, пришлось укрыться под брезентом.

Чтобы дойти из Бургаса до Босфора, кораблям надлежало отправиться вдоль болгарского и турецкого побережья на юг, но, поскольку Черное море в этом направлении было усеяно минами, а карта минных полей в этом районе моря к тому моменту еще отсутствовала, необходимо было сделать крюк, то есть сначала поплыть на север, в сторону Румынии — поскольку в румынских водах русские уже успели проложить очищенную от мин тропинку — и лишь затем свернуть в нужном направлении. А так как провести их по этой тропинке могли только русские лоцманы, одного из них Йоси захватил с собой. Однако с ним возникла проблема. Дело в том, что в румынские воды они должны были войти ночью, но лоцман, в распоряжении которого имелась подробная карта минных полей, вести корабль ночью категорически отказался и потребовал его высадить. Йоси и сам хорошо понимал, что ночью плыть по «тропинке», пусть даже и свободной от мин, очень рискованно, потому что ветер вполне мог принести в их сторону мины, находившиеся за пределами разминированного прохода, но другого варианта попросту не было. Однако лоцман ничего и слышать не желал и в ответ на все просьбы только испуганно крестился (хотя и утверждал, что был коммунистом). Йоси понимал, что лоцман отправился с ними вовсе не из-за сочувствия идеям сионизма, и в конце концов, сжалившись над ним, пообещал высадить его в Варне (где должны были сойти также Шайке Дан и один болгарский офицер), но в результате они оставались без проводника. Правда, узнав, что Йоси его отпускает, лоцман на радостях согласился отдать ему свою карту минных полей, но могли ли они самостоятельно, с помощью одной только карты, пройти по «тропинке»? Йоси был в этом далеко не уверен и, прежде чем решил все-таки рискнуть, долго совещался с капитаном «Пан-Йорка» Гадом Гилбом.