'Небесный огонь' и другие рассказы - Олеся Александровна Николаева

class="p">— Мир надо спасать, — горестно вздохнул посетитель. — Мир‑то — гибнет!

— Так вы и примите меры, — посоветовал ему мой муж. — Кому как не вам.

— Да вот и надо бы это обмозговать, — стал делиться своими замыслами пришедший, — В Иерусалим собираюсь, а не то ведь погибнет мир‑то!

Мой муж сочувственно покачал головой.

— Но — проблемы! — всплеснул руками гость.

— Как проблемы? У вас?

— Ну да. До Иерусалима ведь надо как‑то добраться!

— Но вам, я думаю, это не составит труда…

— Это если деньги на билет есть, — доверительно пояснил гость. — А если их нет? А мир — погибает! Так что — пусть себе гибнет, да?

Муж промолчал.

— Жалко мир‑то! А я его с такой любовью творил! Так и хочется им сказать: что же вы наделали, эх, подлецы, подлецы! — он даже сжал небольшой сухой кулачок и энергично потряс им в воздухе.

Моему мужу стало жутковато.

— Вот я и пришел в Патриархию, — гость перешел к делу. — Вы вроде бы должны быть заинтересованы, чтобы мир‑то не погиб, так?

— Ну да, — кивнул мой муж.

— Так не тяните кота за хвост, дайте же мне на билет в Иерусалим! Где у вас тут бухгалтерия?

И мой муж с облегчением указал ему путь.

…Недавно, убирая у него в кабинете и складывая в коробку визитные карточки, я прочитала на одной из них жирным шрифтом: «Бог Саваоф. Под именем курсивом значилось: Творец. И в левом нижнем углу — адрес. Коротко и понятно: Иерусалим, гора Сион».

Каллопись

Все эти истории, если бы не были мне рассказаны из первых уст, казались бы мне неправдоподобными. Но если оглядеться и присмотреться, то сам этот гротеск сделался уже обыденностью и претендует на статус нормы.

Водитель, который в отместку за то, что его оштрафовал сотрудник автоинспекции, откусил ему большой палец. Откусил и выплюнул. Или людоед, который пригласил по Интернету к себе всех желающих быть съеденными им. Тот, кто откликнулся, посетил людоеда и был действительно съеден — зажарен, сварен и превращен в холодец. «Людоеда людоед приглашает на обед». Или внучка, родившая двух детей от собственного деда… Эти поистине картины ада стали частью повседневности. Так, немного экзотики.

Мой духовник, который занимался проблемой зла, объяснял мне, зачем лукавому понадобился человек — настолько, что он никогда — до самой смерти — не оставляет его в покое.

— Человек, — говорил он, — изначально обладает тем, чего у отца лжи нет: сущностью и даром творчества. И поэтому человек нужен супостату для того, чтобы паразитировать на его сущности и использовать его творческий дар для создания все новых и новых форм зла.

Когда он говорил мне это, я вспомнила моего приятеля юности Ленечку, который придумал новое направление в живописи и даже поехал с этим своим открытием в Париж. Называлось оно «каллопись» — вроде бы аналог живописи, или «каллография» — нечто вроде «каллиграфии». То есть — прекраснописание, вот как! Ведь «каллос» значит по — гречески прекрасно, красиво, изящно, честно, благородно, славно, доблестно, с честью, благоприятно, успешно, счастливо, справедливо, совершенно, хорошо, отлично, превосходно. Но так — по — гречески.

А у Ленечки это было по — русски, от слова «кал».

Он писал коричневой краской всех оттенков на туалетной бумаге, которую потом комкал и то расклеивал на панно, то делал инсталляции, небрежно кидая ее в корзины. А выставлялось все это в тускло освещенном зале, стены которого тоже носили на себе отпечатки пальцев, измазанных в коричневато — бурой жиже…

Говорят, выставка имела успех, хорошую прессу, поклонников и последователей — учеников. И если бы не запутанные семейные обстоятельства, которые сорвали тогда Ленечку с места и закрутили волчком, — кто знает, может быть, он прославился бы уже на весь мир. Но зато появился писатель, который с удовольствием рекламировал по телевизору продукты жизнедеятельности в качестве полезного продукта питания…

Неужели лукавый даже это не мог придумать самостоятельно, без помощи человека?

Сюжет для сериала

Прихожанка моего мужа как‑то раз услышала в храме такой разговор. Говорили женщины, зашедшие сюда помолиться:

— Отец Владимир — это какой?

— Это вон тот высокий монах, у которого жена — поэтесса.

— Что — пишет?

— Пишет, пишет.

И она же — эта прихожанка — недавно резонно заметила мне:

— Что это вы, когда пишете об отце Владимире, всегда называете его в тексте «мой муж, мой муж». Это как‑то смутительно и… нескромно.

Я с ней согласилась. И теперь буду называть его, как и положено, «отцом Владимиром».

Когда он начинал служить в храме в середине девяностых, появилось огромное количество мошенников, которые стилизовались под православных людей, попавших в беду и нуждающихся в помощи священника. Но были и такие, которые «косили» под монахов и ходили по улицам с церковными кружками, собирая деньги якобы на строительство храма. Но их быстро раскусили. И прежде чем опустить им в кружку свою лепту, стали просить их прочитать хотя бы «Отче наш».

Так ко мне подошел один такой расхристанный и красномордый, пахнущий перегаром, зато одетый в подрясник. Я стояла в пробке на Цветном бульваре, а он расхаживал между машинами.

Увидев у меня висящие на зеркале четки и иконку Николая Угодника на передней панели, он закатил глаза:

— Подайте на восстановление храма!

— А «Отче наш» знаешь? А ну прочитай!

Он вытянулся, как школьник, которого вызвала к доске училка, старательно закатил глаза и произнес:

— Отче наш, иже еси неси беси…

И запнулся.

— Ну, — подбодрила я его, — ничего, давайте снова.

— Отче наш, — произнес он вполне внятно.

Я кивнула.

— Биси, ниси, иси, — залепетал он. И кинулся бежать прочь.

…К отцу Владимиру эти мошенники просто повадились. Они приходили в часы его священнических дежурств и рассказывали такие истории, после которых просто невозможно было не дать им денег. При этом он, кажется, испытывал смущение, что давал маловато — не все: кое‑что он все‑таки оставлял на семью. Ну а как — они приходят, жалкие, замерзшие: «же не манж па сис жур».

Какой‑то несчастный иногородний, который назвался настройщиком:

— Вам не надо пианино настроить? Не ел ничего три дня. Уехать в родной город — не на что.

А у нас как раз пианино было в ужасном состоянии после потопа.

Отец Владимир его и привел к нам:

— Вот, работайте.

Но оказалось, что он не один, а с шестилетним сынишкой. Оба голодные. Провели в доме весь день, покушали, а ночевать им негде. У нас и заночевали.

Потом оказалось, что