Камни раздора - Николай Иванович Леонов

— Да, все лежит в машине, — отвечал капитан.

— Принесите, пожалуйста, — попросил сыщик.

Соловьев отправился за материалами для снятия отпечатков. Вернувшись, он снял у Воронова отпечатки пальцев и снова сел на свое место. Задержанный сопровождал эту процедуру усмешкой.

— И что это вам даст? — спросил он. — Сможете доказать, что я был в той землянке на склоне холма? Да, там есть мои отпечатки, и я не отрицаю, что я там был. Жить в землянке — это что, преступление?

— Нет, жить в землянке, конечно, не преступление, — отвечал Гуров. — Но мы нашли ваши отпечатки вовсе не в землянке, а совсем в другом месте.

— Это где же? — настороженно спросил задержанный.

— А вот сейчас расскажу, — пообещал Гуров. — Я как раз собирался перейти к третьему эпизоду вашей совместной операции с Юлией Аркадьевной — той, которая была связана с использованием телефона. Тут вы проявили высший пилотаж вашей технической грамотности. Это вам не старинная морзянка! Вы использовали новейшие компьютерные наработки, чтобы взломать телефон жертвы. После этого вы получили возможность посылать Егорову среди ночи сообщения, в которых оболгали его сына и постарались поссорить отца с сыном. И это вам, к сожалению, почти удалось. А для того чтобы получить доступ к телефону старшего Егорова, вы проникли в больницу, в палату, в которой он лежал. Проникли — и оставили там те самые отпечатки. У нас есть их образцы. Нам осталось сравнить их с теми отпечатками, которые капитан Соловьев только что получил, — и вот готова третья улика против вас. Теперь мы можем доказать, что три дня назад вы проникли в больницу, использовав облик слесаря. И хотя персонал больницы, скорее всего, не сможет вас опознать, поскольку вы наклеили фальшивую бороду, да еще и маску надели, отпечатки сделают свое дело. Вам будет трудно объяснить суду, зачем вам потребовалось проникать в палату, в которой лежал Вадим Егоров.

— А может быть, и среди персонала кто-то найдется, кто видел Бориса Воронова в его настоящем виде, — заметил Соловьев. — Ведь ему требовалось проникнуть в помещение, где хранятся костюмы слесарей. Не с фальшивой же бородой он туда проникал!

— Да, верно! — согласился Гуров. — Надо будет показать его фото тамошним охранникам и слесарям. Возможно, кто-то его опознает. Вот видите, господин Воронов, как много у нас доказательств? А вы говорите, сказки! И ведь наверняка было еще что-то, что вы приготовили на сегодняшнюю ночь для Вадима Егорова. У вас с Юлией Аркадьевной имелось в запасе еще одно представление, да только мы вам помешали. Не расскажете, какой сюжет вы собирались разработать на этот раз?

Задержанный ничего не ответил на этот вопрос. Гуров отметил, что с начала следственного эксперимента вид Бориса Воронова сильно изменился. Теперь он совсем не выглядел таким уверенным в себе. Он понимал, что его виновность могут доказать. А вместе с ним в тюрьму отправится и женщина, ради которой он старался. И вот этого Борис Воронов допустить не мог. Он повернулся к Гурову.

— Я хочу вам кое-что сказать наедине, — произнес он. — Что-то очень важное. Давайте выйдем в другое помещение, и я изложу свое предложение.

— Что ж, можно послушать ваше предложение, — согласился сыщик. — Но говорить вы будете не со мной одним. Официально это дело ведет капитан Соловьев. И он должен все слышать, все знать. Хотите говорить — говорите нам обоим.

— Хорошо, я скажу вам двоим, — согласился Воронов.

Гуров, Соловьев и Воронов вышли в столовую и закрыли за собой двери.

Когда они остались втроем, задержанный глубоко вздохнул и заговорил.

— Хорошо, ваша взяла, — глухо произнес он. — Вы действительно собрали достаточно свидетельств, чтобы представить их суду. Вы сможете доказать, что я незаконно проникал в эту усадьбу, что старался причинить вред этому… этому человеку.

Разумеется, он имел в виду Вадима Егорова. Но называть имя своего удачливого соперника он по-прежнему не хотел.

— Однако вы напрасно втягиваете в это дело Юлию Аркадьевну, — продолжал Воронов. — Она тут ни при чем! Всю эту «операцию», как вы ее называете, придумал я и осуществил тоже я. Ее вы не сможете ни в чем обвинить. Да, она четыре дня прожила в землянке — но разве это преступление? А еще Юля пару раз пришла к себе домой в платье, запачканном моей кровью, — но что здесь такого? Слушайте, я предлагаю вам сделку. Я сделаю признание, расскажу обо всем, что сделал и как это было сделано. Сообщу подробности, которые вы другим путем никак не узнаете. У вас будет полноценный материал для обвинительного заключения. Но взамен вы снимете все обвинения с Юлии Кузнецовой — то есть Егоровой. По-моему, это хорошая, выгодная для вас сделка. Согласны?

Гуров переглянулся с капитаном Соловьевым. Они оба знали, что задержанный говорит правду: им трудно было составить обвинение против Юлии Егоровой. Супружеская измена, обман, представления, которые она устраивала, — все это с трудом подходило под четкие определения Уголовного кодекса. Обвинение против Егоровой, даже если бы они его составили, имело все шансы развалиться в суде. А теперь им предлагали надежный вариант осудить главного зачинщика этого необычного преступления. И хотя Гуров обычно не заключал сделок с пойманными им преступниками, в этом случае он был готов сделать исключение. Сыщик неопределенно пожал плечами и выразительно посмотрел на капитана. Он считал, что только Соловьев, как официальное лицо, имеет право принимать такое решение.

И капитан его понял.

— Что ж, я согласен, — сказал он. — Сейчас мы вернемся в гостиную, и вы в присутствии свидетелей, под запись, сделаете признание в совершенных преступлениях. Тогда я готов не открывать дело против Юлии Егоровой, не предъявлять ей обвинение.

— Вы даете слово? — спросил задержанный.

— Да, даю, — отвечал капитан.

— Тогда я готов прямо сейчас сделать чистосердечное признание, — сказал Воронов.

— Что ж, идемте, послушаем ваше признание, — сказал Гуров.

И они вернулись в гостиную.

Глава 25

В течение следующих двух часов Борис Воронов рассказывал, как он задумывал, готовил, а затем и осуществил операцию, целью которой было уничтожить его давнего коллегу и соперника Вадима Егорова.

— Все эти годы, что я провел в Сибири, я не переставал думать о ней, о Юле, — говорил он. — Я хотел переиграть ту драму, которая разыгралась двадцать лет назад в нашем «Техноприборе», сделать так, чтобы Юля досталась мне.

— А как вы пришли к замыслу разыграть ее смерть? — спросил Соловьев. — Ведь это нестандартное решение, такое редко встретишь…

— Честно сказать, на эту мысль меня натолкнула моя собственная история, — отвечал Воронов. — Ведь я почти двадцать лет прожил под чужим именем и убедился,