Профессия: репортерка. «Десять дней в сумасшедшем доме» и другие статьи основоположницы расследовательской журналистики - Нелли Блай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это самое д-д-д-дорогое место в Нью-Йорке, – сказал он с гордостью, глядя на меня нагло и подозрительно. – Я б-б-беру входную плату в 100 д-д-д-долларов, и за все прочее соответственно. Это единственное место, единственное, где можно найти детей б-б-б-благородного происхождения. К-к-к-когда я принимаю пациентку, ее отпрыск отписывается мне, и я волен поступать с ним как мне угодно.
– Вы не задаете никаких вопросов людям, которые берут детей? – спросила я.
– Н-н-никогда, – ответил он со зловещим видом. – Я не хочу знать, кто они, чем занимаются и что будет с ребенком. Д-д-д-до этого дела мне нет.
Другим исключением стала женщина с Ист-Сайда, которая сказала, что младенцев у нее нет и никогда не бывало. Она утверждает, что всегда заставляет мать забрать ребенка с собой и делает все возможное, чтобы убедить женщин не расставаться со своими детьми. Ее дом якобы всегда открыт для любого представителя закона, которому вздумается прийти и все проинспектировать. Она ведет дело честь честью и ей нечего скрывать – так она говорит.
Миссис Шрёдер живет на Восточной Пятьдесят восьмой улице. Она управляет большим заведением, и у нее всегда есть младенцы на продажу. Она очень хитра. Никому никогда не удавалось выведать имя ее няни. Как только в ее доме рождается младенец, его заворачивают в одеяло и относят к няне. Затем она дает объявление об «усыновлении детей»: это означает, что она их и покупает, и продает. Поступая к ней в дом, роженица заключает соглашение о покупке младенца за сумму, не превышающую одного доллара! Потом миссис Шрёдер продает его за такую цену, какую сможет выручить.
Прейскурант младенцев
«Сейчас у меня тут детей нет, – сказала она мне. Это ее обычная отговорка. – Если вы вернетесь через час, я достану вам младенца. Почем? О, что вы, я не смею продавать младенцев; но, конечно, я ожидаю от вас платы за труды. Скажем, 15 долларов. Нет? Что ж, тогда десять. Но не рассчитывайте на первостатейного младенца или на младенца хороших, почтенных родителей – за десять-то долларов!»
Я не вернулась. Поскольку она не направила меня к своей няне, мне незачем было возвращаться. В день, когда я посетила ее дом, там родился ребенок.
Миссис Уайт на Восточной Сорок девятой улице покупает и продает младенцев. У нее прекрасный частный дом, и она утверждает, что водит знакомство со многими мужчинами и дамами из высшего общества. Она берет за младенца сколько удается выручить, но рассчитывает на хорошую цену.
– Дети появляются у меня каждый день, – сказала она мне. – Одна леди из Бруклина обзавелась здесь младенцем сегодня утром. Если подождете час с небольшим, я достану и для вас.
– Мальчика или девочку? – спросила я саркастически.
– Ишь, не ждите, что я вам расскажу! – засмеялась она. – Если не хотите ждать, оставьте задаток, и я придержу для вас ребенка.
– Для меня это все в новинку. Я хочу увидеть ребенка прежде, чем покупать, – сказала я и направилась восвояси.
– Вам нигде не найти младенца от таких завидных родителей, как у этого, – сказала она, провожая меня в дверях. – Это девочка богатых людей. Ее мать принесла ее сюда, а сама, как поправится, вернется домой и когда-нибудь выйдет замуж. Ее отец ничего об этом не знает. Он думает, что дочь уехала навестить друзей. Это дело плевое, и в Нью-Йорке подобное происходит каждый день.
Миссис Эппинджер живет на Восточной Восемнадцатой улице. Эта низкорослая женщина с хитрым лицом носит чепец и передник, как сиделка. Миссис Эппинджер достала двоих из младенцев Гамильтон, оба они умерли.
Младенцы по высшему разряду
– Детей от хороших родителей вы можете достать у миссис Димайр или у меня, и больше нигде, – сказала она хвастливо.
– Во что вы оцениваете детей? – спросила я смело.
– Я их не продаю, но всегда получаю что-нибудь за труды. Леди, купившая ребенка, который сейчас находится у моей няни, дала мне за него 20 долларов. Она вложила деньги мне в руку, я было подумала, что это серебряный доллар, а оказалось – золотая монета в двадцать долларов.
– Разве вы не держите детей здесь?
– Вот уж нет. Как только они рождаются, я посылаю за нянькой, и она их забирает и держит у себя, пока их кто-нибудь не возьмет.
– Вы никогда не задаете никаких вопросов людям, покупающим детей? – спросила я.
– Вот уж нет. Я ничего не хочу о них знать.
Дети, проданные любому, кто больше даст, – кем бы он ни был, с какой бы целью ни покупал их! Проданные собственными родителями и женщинами, промышляющими работорговлей!
Всякий врач, я полагаю, обязан отчитываться в Департаменте здравоохранения о каждом родившемся ребенке, сообщая имена и возраст родителей. Эти торговцы живым товаром становятся свидетелями родов каждый день – и, однако, не подают отчетов. Сей гигантский ежегодный процент рождаемости в одних только подобных домах должен составлять существенную разницу в переписи населения Нью-Йорка.
Сама я купила младенца у миссис Кёлер на Восточной Восемьдесят четвертой улице. Это женщина примерно четырех футов[56] росту и в три фута[57] поперек. Несколько раз она попадала в неприятности, но ей всегда удавалось каким-то способом избежать наказания. Укради она буханку хлеба, непременно села бы в тюрьму, но, поскольку миссис Кёлер всего-навсего торгует человеческой плотью и кровью, ей удается разгуливать на свободе.
– Миссис Кёлер, у вас есть младенец на продажу? – спросила я, усевшись в ее прекрасно обставленной гостиной.
– Есть – как раз родился сегодня в два пополуночи, – ответила она быстро. На часах было три пополудни. – Это девочка. Я принесу ее вам, – и работорговка вышла, чтобы принести маленькую рабыню.
Мне показалось, что в тот день в этом доме кто-то умер; во всяком случае, ваза с туберозами на столе в центре комнаты навела меня на такую мысль[58]. Цветы источали тяжелый гнетущий запах, и я придвинулась ближе к затемненным окнам в тщетной надежде получить глоток свежего воздуха.
Всего полдня от роду
– А вот и девочка, – сказала она, вернувшись в комнату со свертком на руках. Рассмотреть малютку она предложила мне в самом темном углу комнаты – под тем предлогом, что свет повредит ее глазкам. В действительности она хотела помешать мне заметить любые возможные изъяны маленькой рабыни.
Ей было тринадцать
