Рыцари пятого океана - Андрей Рытов

Пришлось наказать и командира полка и его заместителя по политчасти майора и. И. Алимова.

Работали мы в дивизии около недели. В заключение собрали совещание политотдельцев, заместителей командиров по политической части, секретарей партийных и комсомольских организаций. Потом провели семинар агитаторов, рассказали людям об обстановке на фронтах, дали ряд практических советов и рекомендаций. Для летчиков, штурманов, стрелков — радистов, техников и механиков прочитали лекции и доклады, обстоятельно поговорили с ними о боевых делах, о причинах, мешающих более эффективно использовать самолеты и их вооружение в бою.

Особый разговор состоялся с начальником политотдела дивизии. Он немало ездил по частям, но его визиты носили сугубо хозяйственный характер: там вовремя не подвезли горючее — помог наладить дело, в другом месте выявились неполадки с питанием — принял неотложные меры.

— Поймите, что вы прежде всего политический работник, — сказал я ему. — Не гоняйтесь за каждой мелочью сами, мобилизуйте па устранение недостатков свой аппарат, коммунистов.

В дальнейшем мы не выпускали из поля зрении это соединение, часто навещали его, оказывали практическую помощь, и положение стало выправляться.

ПЕРЕД РЕШАЮЩЕЙ БИТВОЙ

В штаб корпуса по телеграфу сообщили: Указом Президиума Верховного Совета СССР летчикам 128–го бомбардировочного полка старшему лейтенанту Пивнюку Николаю Владимировичу и лейтенанту Мизинову Михаилу Петровичу присвоено звание Героя Советского Союза.

На их счету был не один десяток успешных боевых вылетов, большое количество уничтоженной живой силы и техники противника. Бесстрашных бойцов все хорошо знали. Они сочетали в себе скромность с большой храбростью, товарищескую верность к друзьям по оружию со жгучей ненавистью к врагам.

Мы решили провести митинги во всех частях корпуса и товарищеский вечер в дивизии. Собрались летчики, командиры, начальники штабов, политработники. За столом президиума, в центре, — Пившок и Мизинов.

— В вашем лице, — обращаясь к Героям, сказал генерал Каравацкий, — мы прежде всего чествуем летную гвардию, людей, которые не жалеют ни сил, ни самой жизни в борьбе с врагом.

Вечер прошел тепло, задушевпо. Были тосты за партию, за Родину, за Героев, за нашу победу. Эта встреча еще больше укрепила боевую дружбу авиаторов.

Вскоре Пившоку и Мизинову присвоили очередные воинские звания, назначили командирами звеньев. Своим примером они увлекали молодежь на подвиги.

В моем фронтовом блокноте сохранилась краткая запись об одном из этих летчиков: «М. и. Мизинов совершил 230 боевых вылетов, сбил 3 самолета, сбросил 132 660 кг бомб, уничтожил более 100 вражеских солдат и офицеров. В групповых налетах поджег 60 самолетов, 15 подвод, 6 складов с боеприпасами, 25 железнодорожных вагонов».

Наряду с воспитанием личного состава на примерах героизма мы прививали бойцам ненависть к фашистским захватчикам, используя для этого статьи в газетах и журналах, рассказы местных жителей — очевидцев зверств гитлеровской армии.

На митингах, которые мы проводили, не принималось резолюций, не устраивалось голосований. Клятва авиаторов драться с немецкими захватчиками до последнего дыхания была лучшей резолюцией.

Стремление воинов в трудную пору вступить в ряды Коммунистической партии, навсегда связать свою судьбу с ее героической судьбой было очень большим. С именем партии советские люди связывали свои лучшие помыслы и надежды, беззаветно верили ей.

Помнится, 34–й бомбардировочный полк в полном составе совершил боевой вылет. Результаты оказались высокими. Успех окрылил воинов, создал общий подъем. Веч&ром только и говорили о том, как экипажи прорвались через зенитный заслон и метко сбросили бомбы. Командир полка поздравил авиаторов с боевым крещением, пожелал им новых успехов. Молодые летчики младший лейтенант Григорьев и сержант Никифоров подошли к нему и заявили:

— После сегодняшнего вылета мы твердо верим в свои силы. Просим дать нам возможность летать как можно больше.

А комсомольцы Романов и Никифоров обратились к парторгу эскадрильи:

— Мы сделали по три боевых вылета. В четвертый хотим идти коммунистами.

В интересах улучшения политической работы в армии и на флоте Центральный Комитет партии принял 24 мая 1943 года постановление об изменении структуры армейских партийных организаций. В полку учреждалось бюро во главе с парторгом, в эскадрилье — первичная, а в звене — низовая парторганизации. Парторги, члены партийных бюро не избирались, как ранее, а назначались. К середине 1943 года такие же изменения произошли и в структуре комсомольских организаций.

Вызывалось это условиями войны, когда часто не представлялось возможным проводить выборные партийные и комсомольские собрания, а работу среди коммунистов и членов ВЛКСМ нельзя было ослаблять ни на один день.

Май 1943 года явился для нашего корпуса как бы прелюдией к грандиозному сражению, которое вскоре развернулось на полях Орловщины, Курска, Белгорода. По заданию командования наземных войск экипажи летали на разведку, бомбили штабы противника, железнодорожные узлы, склады. Но это были частные операции. А вскоре корпус передали в оперативное подчинение 16–й воздушной армии, и ее командующий генерал — лейтенант авиации С. И. Руденко отдал приказание: нанести массированный удар по вражеским штабам и войскам, расквартированным в городе Локоть, и железнодорожной станции Брасово.

Мы с Каравацким собрали руководящий состав 301–й бомбардировочной дивизии во главе с полковником Ф. М. Федоренко и начальником политотдела Горбуновым и разъяснили боевую задачу. Вслед за тем состоялись партийные и комсомольские собрания, на которых активисты призвали летчиков показывать пример храбрости и отваги, а техников — отлично готовить материальную часть к предстоящему вылету.

Воздушные разведчики подтвердили, что на станции Брасово противник сосредоточил немалые силы. По схемам и фотоилапшетам экипажи изучили наиболее важные объекты, подходы к ним, прикинули, какое противодействие может оказать противник.

И вот в воздух поднялись сорок два бомбардировщика. Над аэродромом 283–й истребительной авиационной дивизии к ним присоединилась группа сопровождения.

Удар был настолько неожиданным, что враг не сумел оказать серьезного противодействия ни с земли, ни в воздухе. С высоты тысяча шестьсот — тысяча восемьсот метров по сигналу ведущих девяток дивизия сбросила весь бомбовый груз.

На другой день из штаба 16–й воздушной армии нам сообщили о результатах бомбометания. В городе Локоть взрывы и пожары продолжались в течение нескольких часов. Разрушен бывший дворец князя Михаила, в котором размещался один из немецких штабов. Разбушевавшийся огонь проник в подвал, где хранились боеприпасы. Все это взлетело на воздух. Прямым попаданием бомбы разбило здание немецкой комендатуры, уничтожило помещения, в которых размещались гитлеровская воинская часть, подразделения власовцев из бригады Каминского и группа мадьяр, готовившихся к отправке на фронт.

Не меньший урон противник понес и на станции Брасово. Уничтожен был воинский эшелон, подбито и сожжено несколько бронемашин и танков, убито более пятисот солдат и офицеров. Железнодорожный узел на несколько дней вышел из строя.

С боевого задания не вернулись два наших экипажа. Ко мне зашел расстроенный командир 96–го бомбардировочного полка Александр Юрьевич Якобсон:

— Майора Елагина потеряли — нашего парторга и начальника воздушнострелковой службы…

Елагин был честным, принципиальным коммунистом и авторитетным партийным вожаком. Люди доверяли ему, как своей совести, шли к нему и с радостью и с печалью. Он был несколько старше других, опытнее в житейских делах и всегда мог дать добрый совет.

— Как это произошло? — с горечью переспросил я Якобсона.

— Шел он у меня правым ведомым. На подходе к городу Локоть немцы открыли заградительный огонь. Нам ничего не оставалось, как пробиваться. Один из снарядов попал в самолет Елагина, и он начал падать. Кто‑то выпрыгнул из машины, но кто — проследить не смог: группа подходила к цели.

— А кто с ним летал?

— Репин и Говоров.

— Возможно, вернутся, — пытался я успокоить Якобсона.

— Вряд ли, — сказал он. — Самолет упал в районе, где немцев как муравьев в муравейнике.

Никто из экипажа Елагина не вернулся, и мы считали его погибшим. А двадцать три года спустя я получил письмо от Якобсона.

«Помните Елагина, парторга нашего полка? — писал он. — Оказывается, жив. Работает в городе Каменеке-Шахтинском. Пересылаю вам его записки, адресованные мне».

Я тут же развернул густо исписанные тетрадочные листки и прочитал исповедь человека, до конца испившего чашу страданий, которые выпали на его долю.